- Это, Миша, не предчувствия, а трезвый взгляд на вещи.
- Намек понял. Ибрагим, налей штрафную Оракулу.
- Ой, надо бы окна закрыть, - спохватилась вдруг Вера. - Хоть газетами...
- Правильно, - смеясь поддержал Ибрагим, - а то увидит какой-нибудь контролер: "Ну, скажет, и гепеушники! Вместо того чтобы неусыпно на посту стоять, они. пьянствуют".
Послышался осторожный стук в дверь. Это почему-то вызвало общий взрыв смеха.
- Типун вам на язык! - с притворным отчаянием воскликнул Ладьин. - Накликали контролера!
- Войдите, - сказал Михаил.
В комнату заглянул Глеб Яковлевич.
- Извините, Михаил Егорыч, вас к телефону.
Телефон был общий и находился в прихожей. Михаил бросил на край стола салфетку, встал.
- Разливай пока, Ибруша, я сейчас.
Через минуту Михаил вернулся.
- Придется вам бражничать без меня.
- Что такое? Домуправ вызывает? - вскинулся Ладьин.
- Если бы, а то сам Борода.
- Во-он оно что! Значит, мы тут веселимся, а начальство бдит?
- Еще как!
Михаил надел пальто.
- Возможно, скоро освобожусь, а нет - позвоню.
Обернулся от двери, весело продекламировал:
- Пора и мне... пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я...
Он и не подозревал, на сколько предсказание поэта окажется для него пророческим.
3
Мельком взглянув на вошедшего Донцова, Воронин кивком указал на кресло и опять углубился в чтение. В зубах он держал длинную, английского происхождения, трубку. Трубка давала столько дыма, что побывать у Воронина на языке сотрудников отделения означало "покоптиться". Нередко можно было услышать: "Ты где был?" - "Да у Бороды целый час коптился".
Просторный кабинет был обставлен старинной мебелью. На обширном письменном столе аккуратными стопками лежали папки с делами, кипы бумаг, книги. Среди них седеющий человек с высоким лбом и пышной бородою более чем когда-либо напоминал ученого.
По образованию Воронин был лингвистом. Половину жизни он провел за границей. Родители, революционеры-народники, принадлежавшие к кружку Лаврова, эмигрировали, и младенцем он очутился в Германии. Здесь он кончил школу и университет. Общение с социал-демократами из эмигрантов не прошло даром. В 1908 году Воронин вернулся в Россию, уже будучи марксистом, и через пять лет стал членом Московской организации большевиков. Он зная несколько европейских языков.
В двадцатых годах ему пришлось работать в одной северной стране, где активизировался белогвардейский шпионский центр. Это и была та самая "продолжительная командировка", о которой он когда-то сообщил Михаилу. Человек, присланный в качестве помощника, некто Меркурьев, оказался предателем. Впоследствии было установлено, что до революции Меркурьев служил в охранке. В 1917 году с помощью чужого паспорта он переменил фамилию; годом позже ему удалось проникнуть в партию, а затем и в ВЧК. Это помогло замести следы, отсечь от себя прошлое.
Провал грозил Воронину и его жене смертью; террористы из белоэмигрантской организации не замедлили бы расправиться с ними. Пришлось немедленно бежать. Зимою, в лютый мороз, утопая в сугробах, они нелегально перешли границу. Воронин обморозил ноги и с той поры в зимние месяцы не признавал никакой другой обуви, кроме бурок.
Глубоко затянувшись, Воронин выпустил вязкий клуб дыма, спросил:
- Как ваш французский?
- Совершенствуется, - улыбнулся Михаил.
- Тогда ознакомьтесь с этим любопытным письмецом, передали товарищи из МИДа.
Воронин протянул мелко исписанные листы почтовой бумаги.
- Что скажете о форме? - спросил он, когда Михаил кончил читать.
- Не много. Писал, несомненно, француз. Скорее всего - чиновник, которому не чуждо сочинение официальных бумаг: отношений, объяснений, приглашений и прочего.
- А о существе?
- Похоже на правду, Виктор Аркадьевич, Во всяком случае как провокация или отвлекающий маневр не имеет смысла. На что провоцировать и от чего отвлекать? Да и в тоне письма чувствуется искренность. Кроме того, будь это подделка, автор ее указал бы более определенный способ связаться с ним. Письмо прислано по почте?
- Нет. Три недели назад сотруднику нашего торгпредства в Париже Журавлеву его вручила девушка, назвавшая себя Кармен. "Кармен из оперы". Псевдоним, конечно. Она же дала и свой адрес, если это можно назвать адресом: улица Суффло - та самая, на которой живет Журавлев. Разумеется, за достоверность тут ручаться нельзя. Что касается твоих выводов, - они совпали с моими. Давайте-ка, Михаил Егорыч, вот что: поднимите сейчас все, что у нас есть о Брандте.
- В этом нет нужды, - сказал Михаил.
Нужды в архивных изысканиях действительно не было. С момента прихода Гитлера к власти разведка против германского фашизма сделалась главной задачей руководимого Ворониным отделения. Германия становилась вероятным противником номер один. Требовалось знать конкретно и подробно замыслы фашистских главарей, планы генерального штаба, структуру и методы работы германской разведывательной службы и многое, многое другое. Чтобы получать такую информацию, следовало иметь уши в тайных кабинетах, где формировалась политика, стратегия и разведка "третьего райха". Для этого надо было прежде узнать все, что возможно, о людях, с которыми столкнется советский разведчик. Ведь даже полковой разведчик обязан представлять себе повороты дороги, ждущие его впереди. Иначе неминуем провал.
Немало времени посвятил Михаил изучению людей, работавших в правительственном аппарате фашистской Германии, и более всего его интересовала разведка. Помогли ему многодневные сидения в архивах, с которых началась его работа в иностранном отделе ВЧК. Теперь среди гитлеровских разведчиков нередко встречал он старых архивных знакомцев. К ним относился и майор Отто Брандт.
Откинувшись на спинку кресла, вспоминая даты, Михаил неторопливо докладывал:
- Отто Брандт родился в 1888 году в местечке Зальвиц, в семье прусского землевладельца, отставного капитана Якоба Брандта. В 1908 году кончил офицерскую школу в Потсдаме, прошел курс специального обучения. Два года перед мировой войной подвизался в Петербурге в качестве техника в представительстве немецкой машиностроительной фирмы Канц и К°. Хорошо знает русский язык. Был вхож в дома видных капиталистов и чиновников. Во время войны несколько раз ездил в Женеву и Стокгольм под видом коммерсанта. После войны - член офицерского союза. С 1928 года стал помощником директора одного из филиалов фирмы Канц и К°. Филиал - по-видимому, лишь камуфляж и финансируется разведкой. Летом этого года получил чин майора.
- Чем дышит?
- Спит и видит себя обладателем соседнего поместья. Отцовским-то наследством согласно майорату владеет его старший брат. Но видит око, да зуб неймет - Отто испытывает недостаток в деньгах. Жена не принесла ему большого состояния, а коммерческие дела фирмы обстоят не блестяще. Кроме того, как и многие из них, исполнен ратного духа, мечтает о завоевании жизненного пространства и прочая и прочая...
- Имеет в аппарате разведывательной службы врагов среди молодых нацистов - ставленников партии, - подхватил Воронин и, заметив смущение в глазах своего заместителя, добавил: - Это последние данные, так что ваша память тут ни при чем. - Он похлопал трубкой, выпустил очередную порцию дыма, после непродолжительного молчания сказал: - Майор Брандт, по-видимому, и будет вашим главным противником.
- Моим?
- Да, Михаил Егорыч. Готовьтесь к поездке в Париж. Задача: выяснить результаты деятельности господина Брандта. - Воронин полистал настольный календарь. - Сегодня шестое... Значит, девятого утром прошу вас представить свои соображения по организации поездки и выполнению задания. Надо спешить - и так уж потеряно две недели. Учтите следующее: в последнее время немцы во Франции распоясались. Я не удивлюсь, если завтра откроется, что убийство югославского короля и премьера Барту в Марселе дело их рук. Что еще? Вот ознакомьтесь с объяснением Журавлева. Здесь он детально излагает, при каких обстоятельствах письмо попало к нему. Можете забрать в свой сейф. Условно назовем вашу поездку командировкой на Урал. Ну вот, полагаю, все ясно?
- Да, Виктор Аркадьевич, мне все ясно. Я могу идти?
- Гости ждут? - усмехнулся в бороду Воронин.
- Точно, Виктор Аркадьевич. Ведь вы меня прямо из-за стола выдернули.
- Ну, поспешайте.
Внешне Михаилу удалось сохранить спокойствие. Нет, его не обуяла великая радость. Не предстали перед мысленным взором и картины Парижа, знакомые по описаниям Гюго, Бальзака и Золя. Его охватило тревожное чувство, живо напоминавшее то, какое он испытал в давние годы, когда получил от Холодкова первое самостоятельное задание. Правда, теперь он был вооружен знаниями и опытом, но ехать за границу и работать в нелегальных условиях предстояло впервые в жизни. Бремя ответственности давало себя чувствовать, как и тринадцать лет назад. С одной, впрочем, существенной разницей: бремя это нес человек с закаленной волей, человек, привыкший повелевать собой.