- Допустим, не очень знаете, но полагали, что тут перед вами выложат подробные инструкции, и вы все в мгновенье ока постигнете. Так вот, коллега, если хотите работать у нас, постарайтесь как можно быстрее избавиться от школярских привычек. Всероссийская Чека существует около трех лет. Наше учреждение - меньше года. Инструкций нет. Подавляющее большинство наших сотрудников - безусые юнцы вроде вас. Я - недоучившийся студент юридического факультета, прапорщик военного времени. Начальник секретно-оперативной части - недавний матрос. Учить вас некому и некогда. Потому и ставим вас к делопроизводству. Обвыкайте, присматривайтесь и учитесь. Сами. Чем скорее, тем лучше. Есть голова на плечах, преданы делу революции, - получится чекист. Я полагаю, так и будет - вас рекомендовал комсомол. А там посмотрим...
Холодков подошел к окну, опять попытался прикрыть створки и опять безуспешно.
- Надеюсь, вы меня поняли? - услышал Михаил после короткой паузы.
- Понял. Я готов.
Он встал. Под пытливым взглядом Холодкова невольно вытянул руки по швам.
Холодков, должно быть, понимал, что происходит в его душе. Улыбнулся спокойно, по-доброму.
- Превосходно. Пойдемте, познакомлю с секретарем отдела Спиридоновым, он вам все объяснит.
В пять часов Михаил отправился домой. Вместе с другими спустился в вестибюль. Среди сотрудников Чека он выделялся своей потрепанной одежонкой и подчеркнуто серьезным выражением лица. Еще на лестнице вынул из кармана пропуск - книжечку с тисненой надписью на обложке "Азербайджанская Чрезвычайная Комиссия". Показал часовому красную обложку. Однако часовой задержал его, развернул пропуск, внимательно заглянул в лицо, потом на фото. Возвращая красную книжечку, недовольно буркнул:
- Предъявляй в развернутом виде.
На улице было свежо - днем прошел дождь. Пахло мокрым асфальтом.
Михаил неторопливо шагал по Кооперативной и перебирал в памяти события первого трудового дня.
После разговора Холодков вышел вместе с Михаилом из кабинета, подвел к круглолицему парню в студенческой тужурке.
- Вот, Костя, рекомендую: наш новый работник товарищ Донцов. Прибыл по путевке БК КСМ. Будет заниматься регистрацией. Покажи товарищу, что и как.
С этими словами Холодков скрылся в кабинете, жестом пригласив туда двоих сотрудников, видимо тех, что заглядывали в дверь.
Стук пишущих машинок оборвался как по команде. Обе машинистки воззрились на новичка с откровенным любопытством. Ту, что сидела поближе, Михаил успел рассмотреть. Это была темноглазая брюнетка с очень белой кожей и крошечной родинкой на щеке. Согласно моде, стремящейся подчеркнуть женское равноправие, она носила короткую мужскую стрижку. Но искать в этом социальный смысл, пожалуй, не стоило - просто короткие волосы были ей к лицу. Судя по ее оживленному, смелому взгляду, подрагивающим от сдерживаемого смеха губам, она была хохотушка, выдумщица и не лезла за словом в карман.
- Так вы будете работать у нас в канцелярии? - спросила она. - Это очень приятно...
В голосе ее слышалась простодушная заинтересованность, явно не вязавшаяся с ее наружностью, и чуткий к насмешкам Михаил тотчас насторожился.
- Наши мужчины такие сухари - каждое свое слово ценят на вес золота...
Вторая машинистка - шатенка, подстриженная так же, как и ее подруга, фыркнула.
Секретарь отдела Костя Спиридонов, торопливо дописывавший какую-то бумагу, на миг оторвался от работы, бросил на девушек строгий взгляд.
Один только смуглый юноша в цивильном костюме держал себя так, будто находился в комнате один. Сжав ладонями виски, он изучал какой-то документ и, пожалуй, не видел и не слышал происходящего вокруг.
- Давайте знакомиться, - продолжала брюнетка, на которую недовольство Кости не произвело ровно никакого впечатления. - Меня зовут Сима, ее, - она кивнула на подругу, - Шура. А вас? Михаил? Славно. Простите за нескромный вопрос, Михаил: сколько вам лет? Вы на редкость хорошо сохранились.
Шура низко склонилась над машинкой, плечи ее заходили ходуном. Сима закусила губу. Но глаза выражали простодушие и невинность.
Мысленно посылая ее ко всем чертям, не дрогнув, однако, ни единым мускулом, Михаил сообщил, что с первого февраля ему пошел восемнадцатый год. Внутренне напрягшись, он готовился отбить следующий выпад. К счастью, не успела веселая Сима рта раскрыть, как Костя Спиридонов отложил ручку и, взяв Михаила под локоть, сказал:
- Не обращай на них внимания, товарищ Донцов. Работа у них скучная...
Он подвел Михаила к одному из столов, что находился в углу, между дверью, ведущей в коридор, и дверью кабинета.
- Не обижайтесь, Миша, - сказала Сима им вдогонку, оставив за собою последнее слово.
Костя коротко вздохнул, как бы предлагая Михаилу взять за образец его собственную, Костину, выдержку.
- Значит так, - сказал он, откинув пятерней сползший на брови чуб, - здесь твое рабочее место. Во-первых, - он назидательно поднял указательный палец, - вот в этой книге, - отпер выдвижной ящик стола, достал большую канцелярскую книгу, - будешь регистрировать информацию, которая поступает в наш отдел. Во-вторых, старайся писать грамотно, коротко, но внятно. И, в-третьих, крепко запомни: дело это секретное. Тебе доверяется жизнь людей. Сболтнешь где лишнее - и ша, человека нет. Врагу только намек дай, дальше он сам сообразит. Так что о работе ни с кем ни слова. Ни с отцом ни с братом. Наш отдел входит в СОЧ. Ясно?
- Ясно. А что такое СОЧ?
- Секретно-оперативная часть. Подписку о неразглашении служебной тайны давал? Ну вот. Распорядок дня такой: с девяти до пяти - работа, с пяти до девяти вечера - перерыв. С девяти до двенадцати - опять работа. Не заскучаешь. Прими ключ, не потеряй смотри.
Костя отошел к своему столу. Михаил остался один на один с регистрационной книгой. Секретарь ему понравился. Особенно тем, что без церемоний перешел на "ты".
Ровно стрекотали машинки. В дальнем углу тихонько, точно мышь, шелестел бумагами смуглый юноша. Иногда стрекот машинок прерывался, и девушки перекидывались двумя-тремя фразами, которые непременно сопровождались хихиканьем. В их разговорах фигурировали то Костя, почему-то именовавшийся "классной дамой", то какой-то "коллега" (под этим прозвищем нетрудно было узнать Холодкова), то человек по имени Поль. Михаила удивляло, почему столь легкомысленные девицы работают в Чека, да еще в самом секретном отделе. "Это же находка для врага! - мысленно возмущался он. - И бубнят и бубнят, как сороки".
Демонстрируя свое полное к ним презрение, Михаил ни разу не поднял на девиц глаза. Углубился в регистрационную книгу. Сосредоточиться на работе было нелегко, потому что то и дело через комнату в кабинет Холодкова и обратно, грохоча сапогами, проходили сотрудники. Громко здоровались с Костей, с машинистками, подходили к ним, восклицали: "А как тут поживает наша интеллигенция?" Перебрасывались шутливыми замечаниями о каком-то Вовке, у которого пьяный дантист вместо больного зуба выдрал коронку. Но чаще всего шутки касались вопроса о том, скоро ли Сима или Шура позовут на свадьбу и какому счастливцу предстоит занять место жениха. Вся эта болтовня порождала в душе начинающего чекиста сложное чувство. Оно имело горьковатый привкус, словно Михаила в чем-то обманули или обидели невзначай. Разве такими он представлял себе чекистов? Треплются с этими мещанскими дурами. Брат Василий позволил бы себе такое? Ни строгости, ни боевой решительности в глазах. Наверное, тоже канцеляристы. Во всяком случае не те, кто с риском для жизни вылавливает врагов, подставляет под пули грудь. И зачем только носят револьверы у пояса? Время близилось к полудню, когда подошел Костя.
- Ну как, разобрался?
- Разобрался, - хмуровато сказал Михаил.
- Тогда пошли обедать. Есть-то хочешь?
Вопрос показался Михаилу странным. Есть он хотел всегда. С весны восемнадцатого года. Ощущение голода стало привычным. Хорошие продукты можно было приобрести лишь на Кубинке, где процветал черный рынок. Буханка хлеба стоила там многие миллионы - всего отцовского жалованья достало бы разве что на осьмушку. Семья жила на три скудных пайка. Сестра Катя состояла чертежницей в конторе бурения, Надя работала машинисткой в Наркомате юстиции. На три карточки выходило чуть больше фунта хлеба в день. Самым изысканным блюдом считался горох. Изредка, раза два-три в году, появлялся на столе чурек.
Михаил давно забыл ощущение сытости.
Костя правильно понял его молчание.
- Талоны в столовую не получал? Айда в АХЧ, там оталонят.
Административно-хозяйственная часть помещалась на первом этаже. Михаилу дали талоны на неделю вперед.
Столовая - продолговатое полуподвальное помещение с низкими сводчатыми потолками - бывший духан, - находилась неподалеку, в доме через улицу. На первое подали жидкий пшенный суп и осьмушку ржаного хлеба. В супе, кроме пшенных хлопьев, плавало бледное перышко лука и две-три звездочки жира неизвестного происхождения. Радужными переливами они напоминали мазут. На второе была пшенная каша такой густоты, что хоть ножом режь. И первое и второе явно готовилось в одном котле.
Михаил обедал, в одиночестве. Костю, едва он появился в столовой, позвали к столу, занятому компанией сотрудников. Оттуда доносился веселый смех. Михаилу сделалось грустно. Более всего ему хотелось поскорее стать своим в этой среде.
Чем ближе подходил Михаил к дому, тем неотвратимее вставал перед ним вопрос: как объяснить родителям предстоящие ежевечерние отлучки? Дело, однако, решилось просто и не потребовало изощренного вранья.
- Где тебя нелегкая носила до сей поры? - поинтересовалась мать.
Отец молчал. После ссоры он чувствовал себя не то чтобы виноватым, а растерянным - не знал, как обращаться с сыном.