В широких коридорах первого класса прохаживались бортовые детективы, многоопытным взглядом отмечая тех, кто несет в руках шкатулки с драгоценностями, кто по рассеянности может зайти в чужую каюту и кто может зайти в чужую каюту отнюдь не по рассеянности.
На набережной, у трапа, на верхней палубе десятки фото- и кино-корреспондентов стрекотали и щелкали камерами. Сверкали блицы, репортеры то и дело подскакивали со своими, похожими на кукурузу, микрофонами к очередной знаменитости.
Шмелев, Левер, Холмер и Маккензи ехали в первом классе. Австралиец все же добился от Объединенных Наций для научной группы и для себя билетов в первый класс. Пока ученые поднимались по парадному трапу вместе с остальными привилегированными пассажирами, составлявшими приблизительно пять процентов от общего числа (для них было предназначено девяносто процентов корабля), другие тридцать или сорок процентов, ехавшие во втором и третьем классах, проходили на корабль по среднему трапу. Их приветливо встречали, хотя без речей и подарков, разводили по каютам и желали счастливого пути. Среди этих пассажиров были остальные участники экспедиции. А через кормовой трап, крутой и узкий, расположенный где-то далеко-далеко от оркестров и серпантина, в "Атлантиду" втискивались составлявшие добрую половину ее населения обитатели четвертого и пятого классов - возвращавшиеся на родину неудачники, эмигранты, несколько лет копившие на билет, чтоб уплыть, наконец, в Австралию, сказочную страну, где для каждого есть работа.
Здесь уже не было улыбок и приветствий. Здесь хмуро и ворчливо покрикивали на замешкавшихся десятый помощник капитана и представители эмиграционных властей. Пассажиры стадом, пугливо озираясь, изнемогая под тяжестью баулов, мешков и сундуков, старались проскочить в узкую дверь, словно за ней они наконец-то окажутся в безопасности от жизненных невзгод.
Слышались крики, плач детей, ругань, беспрерывное тяжелое шарканье сотен ног.
А у парадного трапа гремели оркестры, жужжали кинокамеры, подъезжали и отъезжали огромные лимузины.
"Атлантида" совершала рейс ежемесячно. Это было событием, и компания окружала его рекламной шумихой. Конкурировать с авиа-компаниями становилось все труднее. Комфортабельные плавучие города частенько отправлялись в рейс полупустыми.
Морем плавали главным образом эмигранты, для которых авиабилеты были недоступны. Однако для них нужны были корабли без бассейнов и роскошных номеров. Весь лайнер - сплошной четвертый класс, с каютами на шестнадцать человек. Эдакий современный рабовладельческий бриг. Чем больше напихать людей - тем больше доход.
"Атлантида" имела 60 тысяч тонн водоизмещения. На ней были открытые и закрытые бассейны, теннисные корты, театральные кинозалы, галереи роскошных магазинов, бесчисленные бары, рестораны и кафе.
Почти все это размещалось на трех верхних палубах и предназначалось пассажирам первого класса. Для них было и синее небо над кораблем, и тропическое солнце, и альбатросы, для них был неоглядный горизонт и сказочные пейзажи берегов.
Пассажирам второго и третьего класса вход наверх был запрещен (исключение делалось лишь для ближайших сотрудников "первоклассников", в том числе и для участников научной группы). У них были свои прогулочные палубы, опоясывавшие корабль и открывавшие вид с одной какой-нибудь стороны, свои рестораны, кино, церковь.
Что касается эмигрантов, то у них ничего не было, кроме огромной столовой. Морем они могли любоваться через иллюминаторы кают, вечно задраенных, так как располагались они над самой водой,
С удвоенной силой загремели оркестры, заревела сирена, и "Атлантида" медленно и величаво, влекомая полдюжиной буксиров, стала отходить от берега. Натянулись, порвались цветные серпантины, упали в воду недоброшенные букеты, унеслись в небо воздушные шары.
Облегченно вздохнув и стерев со лба пот, отправился домой уполномоченный компании, помчались в редакции и студии фото-корреспонденты и репортеры, чтобы назавтра миллионы читателей смогли прочесть о важном событии, а миллионы телезрителей улицезреть его.
Роскошные машины увезли в отели и прибрежные виллы одних провожающих, автобусы и такси - других, а третьи, вытирая украдкой глаза, пошли пешком, высчитывая в уме, дотянут или не дотянут до первых денег, что должны им прислать из волшебной Австралии уехавшие за счастьем сыновья и мужья.
Выслушав доклады подчиненных о том, что посадка прошла благополучно, капитан спустился в ходовую рубку. Через несколько минут его вызвали к радиотелефону. Вернулся капитан мрачный и злой. Царь и бог на корабле, со всеми своими галунами и орденскими колодками, для компании он был таким же служащим, как любой стюард. И только что ему была устроена из далекой столицы солидная головомойка: сенатору Джекобсу в корзинку с подарками положили две бутылки вина, забыв о том, что Джекобс - президент Национального общества трезвости! Не успела отплыть "Атлантида", как секретарь сенатора по пассажирскому радио выразил директору компании возмущение и сказал, что в дальнейшем сенатор, видимо, будет пользоваться услугами другой компании. Куда смотрели капитан и его бортовой комиссар? О чем они думают? Водить корабли может каждый дурак, вот обслуживать пассажиров надо уметь! А тот, кто не умеет, пусть переходит на угольщик или лесовоз. Теперь надо было идти извиняться, а потом докладывать о результатах директору. Чтоб им всем пусто было! До пенсии надо тянуть еще два года...
Впрочем, все эти заботы величественного, всемогущего капитана были неведомы пассажирам.
Те, трюмные, завалились спать в жарких, душных кабинах, "промежуточные" распаковывали свои чемоданы, устраивались. "Первоклассники" знакомились со своими владениями и любовались морем.
Озеров отправился навестить Шмелева. Это было, конечно, предлогом - не терпелось осмотреть "Атлантиду". Он уже знал, что весь корабль - это первый класс, и, имея разрешения проникать туда, решил сразу же им воспользоваться.
Поднявшись в быстроходном лифте на верхнюю палубу, Озеров прошел по широкому, устланному мягкими коврами коридору и постучал в каюту № 12. Здесь помещался Шмелев. Рядом в каюте № 14 жил Левер. Тринадцатой каюты в первом классе не было. Не было их ни во втором, ни в третьем. В четвертом и пятом были. Действительно! Каких еще неприятностей от жизни могли ждать пассажиры этих классов?..
Озеров, не скрывая любопытства, осматривал каюту, трогал кнопки, поворачивал ручки, заглянул в ванную. Наконец, все осмотрев и перещупав, молодой журналист заскучал. Шмелев уловил это.
- Ну что, пошли на воздух? Посмотрим, что там.
Они долго гуляли по верхней палубе, осмотрели специальный городок для собак, бассейны, возле которых уже появились первые купальщики. Из иллюминаторов церкви слышалась латинская скороговорка - там шла служба. Заглянули в кинотеатр, в бар, в кафе,
На палубе они встретили Холмера. Он стоял у перил и курил.
- Ну как, господа, устроились?-спросил он.- Я за прогресс, но все же никакой самолет не даст вам того, что вы имеете на этой посудине. И отдохнуть можно как следует и поработать.
- Что правда, то правда, Холмер. Так вот, не хотите ли поработать? Или вы предпочитаете отдохнуть?
- Нет, отчего ж.- Холмер бросил за борт окурок и повернулся к Шмелеву.- Я собственно и сам хотел вам это предложить. Пойдемте-ка еще раз посмотрим наши материалы об этом австралийском архантропе. Да его, пожалуй, архантропом не назовешь, староват для них. Как вообще его называть?
- Ну, если вы помните,- сказал Шмелев,- то они пишут, чтоб мы сами назвали его. "Нет сомнения, что высокоавторитетные члены научной группы сами сумеют подобрать наиболее подходящее определение нашей невероятной находке..." или что-то в этом роде.
- Да, припоминаю. Вот это и надо сделать, найти ему имя.
- Юра,- повернулся Шмелев к Озерову,- не в службу, а в дружбу, пригласи ко мне в каюту Левера и Маккензи.
- Минутку,- остановил его Холмер,- мне бы хотелось,- он пожевал губами,- сначала посмотреть все это дело с вами. Маккензи все же не является официальным членом группы, а Левер,- Холмер усмехнулся,- Левер, по-моему, сейчас не в рабочем настроении.
- Ну что ж, давайте посмотрим вдвоем,- согласился Шмелев,- но, само собой разумеется, мы сегодня же поделимся нашими соображениями с коллегами.
- Конечно,- подтвердил Холмер.
- Так мы, Юра, пойдем поработаем, а ты пока погуляй. Изучи, так сказать, обстановку и место действия.- Шмелев улыбнулся.
Озеров продолжал осмотр корабля, а ученые направились в каюту.
Некоторое время Холмер и Шмелев сидели молча, наслаждаясь прохладным кондиционированным воздухом, видом моря за окном, тишиной. Шмелев устремил взгляд вдаль, Холмер незаметно посматривал в его сторону.
Этот русский не был, конечно, для него загадкой. Нет. В наше время загадки бывают только в детских книжках. Но все же Холмер, со свойственной ему прямотой, не мог не признать, что представлял себе русских иначе. Он встречал их и раньше на научных конгрессах или конференциях, но особенно близко не соприкасался. Холмер вспоминал, как года через три после войны на одном из научных заседаний впервые встретился с советскими делегатами. Он тогда с напряжением следил за ними, ожидая, когда начнутся пропагандистские речи. Втайне он готовился к отпору. Но речей не было. Советские ученые говорили лишь по существу научных вопросов, очень солидно, аргументированно. Вот тогда-то и произошел инцидент. Оказалось, что позиции его, Холмера, и русского профессора совпадают. Им противостоял канадский делегат. И вдруг, не имея других доводов, канадец стал демагогически обвинять советских представителей в том, что они вмешивают политику в науку.