Бывший при Петре в Гангутском сражении генерал-адъютант Павел Ягужинский сделал впоследствии блестящую карьеру. В том же 1714 году Ягужинский был послан в Данию для того, чтобы понуждать датскую корону к исполнению союзных обязательств. После учреждения в 1718 году коллегий на Ягужинского возложено наблюдение за "скорейшим устройством президентами своих коллегий". Через год он принимал участие в Аландском конгрессе, затем в 1720–1721 годах представлял интересы России при венском дворе императора Священной Римской империи. С января 1722 года Ягужинский – генерал-лейтенант, а за четыре дня до того назначен первым в истории генерал-прокурором Правительствующего Сената. В его обязанности была вменена борьба с казнокрадством. По воспоминаниям современников, Ягужинский "отличался прямотой, честностью и неподкупностью, неутомимостью в работе". В мае 1724 года при учреждении для коронации Екатерины роты кавалергардов он был назначен ее командиром с чином капитан-поручика, был удостоен орденов Андрея Первозванного и Александра Невского. В качестве генерал-прокурора Ягужинский служил противовесом могущественному князю Меншикову и несколько ограничивал его аппетиты. При дворе в Ягужинском видели "обличителя и врага всех тех личных и своекорыстных стремлений". После вступления на престол Екатерины генерал-прокурор стал открыто ссориться с упрочившим свое положение Меншиковым, по-прежнему не пропускал ни одной придворной попойки, а во время всенощной в Петропавловском соборе взывал о защите к гробу покойного императора, так что опасались, что он может "в припадке отчаяния наложить на себя руки". После учреждения Верховного тайного совета и установления меншиковского всевластия Ягужинский покинул пост генерал-прокурора и был отправлен полномочным министром при польском сейме в Гродно, где разбирался вопрос о курляндском престолонаследии. С 24 октября 1727 года – генерал-аншеф, хотя в армии уже давно не служил.
В последующие правления Ягужинский не без успеха лавировал между противоборствующими придворными группировками. В январе 1730 года участвовал в заговоре "верховников", но, разуверившись в его успехе, 20 января известил обо всем Анну Иоанновну, был арестован, но вскоре освобожден. Анна Иоанновна сполна вознаградила ренегата. Указом императрицы 4 марта 1730 года Ягужинский назначен сенатором. В том же году получил в подчинение Сибирский приказ, из которого должен был получать жалованье "по рангу". С 1730 по 1731 год – генерал-прокурор Сената. По его инициативе был создан первый в России кадетский корпус. В 1731 году удостоен титула графа.
Влиянию Ягужинского положила конец ссора с канцлером Остерманом, после чего он был отправлен в очередную почетную ссылку – послом в Берлин. Но через несколько лет вернулся обратно по воле фаворита императрицы Бирона с возвращением должности обер-шталмейстера. Это был звездный час Ягужинского. Из хроники событий: "Кабинеты иноземных государей предписывали своим министрам искать милостей Ягужинского. Дружбой с ним гордились послы, а князь Радзивилл искал руки его дочери… Он уже забирал в руки свою былую власть. Его приговоров и решений особенно боялись высшие чиновники государства, потому что они, при безукоризненной справедливости, всегда были очень строги и быстро приводились в исполнение. Современники с вниманием и интересом следили за ростом могущества Ягужинского и ждали, когда начнется между ним и Остерманом схватка за власть".
Здоровье Ягужинского к этому времени было уже давно расшатано, причем не столько напряженной жизнью и непомерной работой, сколько кутежами и всякими излишествами. Но он не унимался, неизменно посещал балы и пирушки, где пил, не отставая от других. В январе 1736 года Ягужинский заболел лихорадкой, которая осложнялась приступами подагры, и в апреле того же года умер. Похоронен в Александро-Невской лавре.
Что касается плененного при Гангуте шаутбенахта Нильса Эреншельда, то спустя полгода после пленения он писал из Петербурга адмиралу Ватрангу, что шесть из семи его ран залечены, но от последней в левое бедро он продолжает тяжко страдать и лежит "в нестерпимой болезни".
Что касается бригадира Петра Лефорта, то он впоследствии стал генералом. Более-менее успешно служил при Екатерине I, при Петре II и при Анне Иоанновне. В 1732 году Лефорт решил, что сыт Россией по горло, и уехал в Мекленбург. Из всех известных участников Гангутского сражения Петр Лефорт, наверное, самый невзрачный. Впрочем, отблеск гангутской славы все же озарил и его весьма унылую и посредственную жизнь.
Что касается шведского шаутбенахта Эреншельда, то в русском плену он оставался вплоть до заключения Ништадтского мира. При освобождении из плена Петр I в качестве признания его мужества подарил Эреншельду свой портрет, украшенный драгоценными камнями. В этом же году Эреншельд был произведен в полные адмиралы и назначен в Карлскруну директором экономической части Адмиралтейства. Умер в ноябре 1728 года в Карлскруне.
Адмирал Густав Ватранг, несмотря на поражение при Гангуте, был оставлен в занимаемой должности. В 1715 году ему вновь поручили командование флотом, однако из-за ухудшившегося здоровья он был вынужден отказаться от назначения. После года тяжелой болезни в 1916 году Ватранг скончался.
Что касается остальных взятых в плен шведов, то из раненых при Гангуте более сотни впоследствии умерли. Надо сказать, что шведские моряки вовсе не были брошены на произвол судьбы. Наоборот, отношение к ним было самым внимательным, просто медицина того времени была, увы, весьма далека от совершенства. Необходимо отметить и тот факт, что лечением пленных шведских моряков занимались наши морские врачи.
Отметим, что все шведские пленники ежедневно получали "ветчины… на четыре человека фунт, а крупу и сухари против солдатских дач" (т. е. столько же, сколько и наши солдаты), а находившиеся на излечении помимо этого получали в том же количестве, как и наши, пиво и вино. Сохранился даже документ, в котором пленные шведы выражали пожелание, чтобы вместо солдатских сухарей им выдавали муку для приготовления свежего хлеба и выпечки. Так что жилось в плену шведам не столь уж и плохо. После заключения мира шведские матросы и солдаты были отправлены домой. Небольшая часть из них, однако, предпочла остаться жить в России.
Глава двадцатая
Мыс Гангут в последующих войнах России
Сегодня мало кто помнит Русско-шведскую войну 1741–1743 годов, когда шведы попытались взять реванш за свои поражения от Петра I. В ходе той "незнаменитой" войны Балтийский флот России держал оборону в районе мыса Гангут, защищая подступы к Петербургу и находясь в постоянной готовности к генеральной баталии с противником.
На рубеже 40‑х годов XVIII века обстановка в Европе сложилась весьма неблагоприятно для России. Только что завершилась изнурительная Русско-турецкая война 1735–1739 годов. Интриговали против России Пруссия и Франция, боясь ее возможного военного союза с Австрией. Внешняя политическая нестабильность усугублялась нестабильностью внутренней. С момента смерти в октябре 1740 года императрицы Анны Иоанновны в правящих эшелонах шла ожесточенная борьба за власть. Хотя императором был провозглашен годовалый Иоанн Антонович, а регентшей при нем его мать – Анна Леопольдовна – племянница Анны Иоанновны, но в обществе и военных кругах все большую популярность приобретала Елизавета – дочь Петра I. Испытываемые Россией трудности пришлись как нельзя кстати реваншистским устремлениям Швеции, стремившейся к пересмотру параграфов Ништадтского мира 1721 года. Ее аппетиты были велики. Предполагалось отторгнуть от России не только всю восточную Прибалтику вместе с Петербургом, но и всю северную часть страны вплоть до Архангельска. Торопили шведских правителей и свои внутренние проблемы. Профранцузская правящая партия (шляп), традиционно враждебная России, быстро теряла популярность в стране. Факт объявления войны "извечному врагу Швеции" должен был, по мнению президента канцелярии Карла Юлленборга, восстановить ее пошатнувшееся влияние. Правда, сдерживало отсутствие денежных средств. Однако вскоре и эта проблема разрешилась. Финансирование будущей войны добровольно возложил на себя союзник Стокгольма Версаль. 24 июля 1741 года шведский посол в Санкт-Петербурге вручил грамоту с объявлением войны.
После смерти Петра I внимание и царского двора, и правительства к флоту постепенно ослабевало, а вскоре его строительство, вооружение и снабжение, а особенно обучение личного состава, пришли в упадок.
Ряд историков утверждают, что именно из-за этого обстоятельства Швеция вновь дерзнула попытать счастья в борьбе с Россией. Как бы то ни было, в 1741 году русским морякам предстояло в кратчайшие сроки восстановить все утраченное за полтора десятка лет. За дело круто взялись, но скоро стало очевидно, что в кампании 1741 года флот участвовать не сможет. Работы по восстановлению пришедших в негодность кораблей был непочатый край!
Однако энергичная подготовка балтийцев к боевым действиям, пробные выходы кораблей в море не ускользнули от внимания шведов. И шведский вице-адмирал Райялин, несмотря на свое превосходство в силах, так и не решился атаковать Кронштадт. Память о Гангуте, Эзеле и Гренгаме была еще слишком свежа!
Тем временем в Финляндии русская армия начала наступление, и вскоре фельдмаршал Ласси нанес поражение неприятелю при Вильманстранде. Вместо вожделенного блицкрига Стокгольм оказался перед лицом длительной борьбы, счастливый исход которой становился для шведов сомнительным. Осенью 1741 года, так и не сделав ни одного выстрела, шведский флот ушел в Карлскруну, за ним поспешила и гребная флотилия неприятеля…