Погода стояла ясная, и как бы застывшая водная гладь исполинской реки отливала фиолетовыми оттенками, берега казались совсем черными, а кругом разливалась беззвучная тишь.
Они могли плыть дни за днями, а сверху над ними также неизменно нависал бы купол бледного неба, по которому, не закатываясь, кружилось солнце, снизу все так же зыбилась бы стеклянная гладь фиолетовых вод и маячили бы по краям горизонта две черные гряды берегов. Кончается вот одно плесо, впереди показывается тупой округлый мыс, а за ним опять плесо и так без конца. Но, чем дальше вниз по течению, тем шире становится Енисей, а ближе к устью разливается он на сотни верст, и не видать уже берегов, и не знаешь, река это или море.
Сначала Грибовы и их спутники любовались величественными картинами, но вскоре однообразие их стало утомительным. На третий день пути они уже не обращали внимания на окрестности и вели разговоры об устройстве колонии.
- А что же мы никак не назовем своей будущей резиденции? - шутливо воскликнул Успенский. - Ведь, в некотором роде, мы основываем новый городок…
- Я тоже об этом думала, - живо откликнулась Варвара Михайловна, - и в честь будущих завоеваний предлагаю назвать "Крылатой фалангой".
Предложение было единодушно принято.
- Браво! Правильно! - отозвались Грибов и Рукавицын, которые сидели на носу лодки и вычерчивали мелом на доске планы будущих построек.
Около них сидел на корточках Тус в своем туземном костюме и что-то мурлыкал с полузакрытыми глазами. При оживленных восклицаниях он встрепенулся и заулыбался своим скуластым, лицом, обросшим жидкой седой бороденкой.
- Шибко хорош дедушка Енисей, - заговорил он, - шибко хорош друг нашим дедушка, а если бы не Альба, пропадать нашему народу.
- Какой Альба? - заинтересовался Грибов.
- А ты не знаешь?
- Это у них тут разные сказки есть про Енисей, - пояснил Рукавицын, - мастера они сказки выдумывать.
Все сдвинулись поближе к Тусу, и тот ломаным русским языком рассказал приблизительно следующее:
- Давным-давно все люди жили в верховьях Енисея, много южней, чем стоит Красноярск. Хорошо жили, и славилась страна их богатством и миром. Но вот с далекого юга пришло племя невиданных страшных богатырей-людоедов. Они напали на мирный народ. Люди настроили множество лодок, а дед Енисей подхватил их могучими волнами и помчал к северу.
Богатыри-людоеды плавать совсем не умели. Шибко они осердились. Бегут вдоль берегов и бросают впереди Енисея целые горы, а запруды сделать не могут. Добежали так до Туруханского края, собрались все и бросили самые большие горы.
Добежал Енисей до этих гор, начал в них биться, но не мог одолеть. Понапрягся старик, собрал много воды, как море. Стали уж его воды стекать в долину чужой реки Оби. Испугались, заплакали люди. Тогда пришел к ним на зов великий богатырь и шаман Альба. Взял он свой топор и рассек горы. Кинулся Енисей в пробитую щель и вышел сюда, в Туруханский край. Здесь и живут теперь люди, но и сейчас боятся далеко уходить от Енисея…
- Ну, а все же, кто этот Альба? - спросил опять Грибов, когда все выслушали любопытную легенду.
- Альба? - Богатырь и шаман. Все знают про Альбу, - ответил Тус и, помолчав, добавил - Раз богатырь Альба сражался с врагами, которые напали на наш народ, как комары, несметными полчищами. Долго он бился, но прогнал их, а сам был весь изранен. Пошел он домой е битвы, и кровь с него капала на землю. И где упадет капелька крови, там и расцветает лилия. С тех пор повелись у нас красные лилии…
Пока звучали эти наивные сказки, вдруг среди сияющей мертвой тишины помутился Енисей, и на черном фоне далекой тайги проступили белесые пятна тумана.
Тус забеспокоился. Взгляд его остановился на далекой черной полосе, что была блинке к правому берегу.
- Туда поспевать надо, - сказал он.
Перекинув рули на поворот, все взялись за весла. Лодки дрогнули под дружным напором, и вода легкими струйками зажурчала у бортов.
Между тем туман, сползая с таежных берегов, стоял неподвижно на самом низу. Но вот берега стали словно проваливаться. Высокий яр, что маячил справа, казался теперь крошечным островком в бесконечном океане облаков.
Сильней и сильней плескали весла, становилось жутко среди медленно и бесшумно наползавших туманов. Вот они белой пленкой потянулись по водяной глади, пожирая ее, и черная полоса, к которой стремились лодки, превратилась теперь в островок, залитый половодьем.
Прошло еще минут десять напряженной работы в непонятной странной тоске, и громоздкие лодки с шумом врезались в густую чащу тальника. Цепляясь руками за сучья и ветви, путники, поуказанию Туса, втиснулись в самую гущу деревьев и привязали к ним веревки от лодок.
- Теперь хорошо, - сказал Тус и закурил трубку.
В это время туманы покрыли реку сплошь, и только крошечный кусочек яра, казалось, быстро мчался над белоснежным водопадом облаков, сияющих в лучах солнца. Это было томительно и непривычно, будто потеряны все опоры, будто кучка людей очутилась над страшными безднами, а земной шар ушел из-под ног, упал куда-то в мировое пространство.
Непонятными призраками ползут кругом волокнистые тени, мутится небо, тонет совсем островок высокого яра, и вырастают со всех сторон непроницаемые белые стены.
Сами лодки приняли причудливые очертания, мачты их расплылись и растаяли, и смутно темнеют борта неопределенными пятнами. Изменились и люди и двигаются странными видениями, большие, бесформенные…
- Лезем в каюты, - крикнул Рукавицын, - тоска забирает от этого проклятого тумана!
Все залегли спать, так как нельзя было ничего делать, да и не хотелось.
К утру туманы поднялись и серой пеленой затянули небо.
- Будем плыть? - спросил Рукавицын у Туса, но тот отрицательно покачал головой.
Он был прав. К полудню потянул холодный низовой ветер, тучи зашевелились, заслоились и, заплакав частым мелким дождем, поползли к далекому югу.
Дождь зарядил на сутки, но и он не в силах преодолеть неподвижной тишины. Гулко стучат капли, будто в пустом коридоре, по крышам кают, трутся о тальники, и тоскливо поскрипывают лодки, рокочет далеким прибоем Енисей где-то там, у невидимого берега, скрытого густыми завесами дождя. Крепчает ветер и волнует речную гладь, но все эти звуки кажутся легкими паутинками, которые не могут прикрыть сурового молчания необъятных просторов.
Чтобы скоротать время, в каютах зажгли свечи. Женщины возятся с детьми, Грибов пишет в записной книжке ряды цифр, остальные делают то, что необходимо по намеченному плану и что можно делать в этих скорлупках, застрявших среди тальников затопленного острова. И кажется, что единственным сухим местом остались только эти каюты, тускло освещенные свечами…
IX
После тумана и дождя еще долго плыли граждане будущей "Крылатой фаланги". Медленно, день за днем, тянулась мимо них угрюмая туруханская тайга и уходила на юг. Весенний дождь размыл последние снега, гуще пошла трава и ярче зазеленели деревья.
Лодки шли у самого правого берега, и путники, выходя иногда на землю поразмяться, впервые видели и чувствовали суровую мощь северной природы.
На тысячи верст тянулась здесь тайга по болотистой почве, заваленная в чащах прелым колодником. Уродливые деревья, невысокие и непомерно толстые внизу, тонкие вверху, жались, приседая к земле и широко раскидывая нижние ветви. Всюду молча, как околдованные, вздымались хмурые пихты, ели и печальные березы; только изредка по угорьям и холмам выпирались островками и дорожками кедры, сосны и лиственницы.
Множество озер мелькало в тайге, странных черных озер без берегов, ибо они прямо переходят в болота и топи. Вокруг таких озер толпятся деревья, войдя до половины в воду, свешивают с ветвей седые пряди лохматых мхов и беззвучно качают ими над неподвижными водами.
Мертвой и пустынной кажется угрюмая тайга, но наметанный глаз и привычное ухо видит и чует ее жизнь.
Хмурый медведь, будто сердитый хозяин, бродит по ее дебрям; таятся россомахи под мохнатыми сучьями, высматривая зелеными глазами добычу, и ждут - не зазевается ли черный соболь, белый горностай или веселая белка; сидят на пнях и посвистывают полосатые бурундуки; ломая чащу рогами, проносится могучий лось, спасаясь от охотника или медведя; хитрые лисы прячутся под колодами и в валежнике; трусливые зайчишки выскакивают иногда к берегу реки, чтобы напиться, а у берегов длинные выдры промышляют себе рыбу.
Немало и пернатых обитателей в этих лесах. Совы днем сидят в дуплах, но зато юркие дятлы, бегая вверх и вниз по стволам деревьев, бойко и непрестанно выстукивают мелкую дробь своим носом, выпугивая из коры жучков и других насекомых; тяжелые тетерева отыскивают молодые еловые побеги, и весело перекликаются рябчики.
Так живет потаенно тайга, и только человек не причастен к ее жизни. Одни тунгусы-охотники кочуют здесь на лыжах зимой, когда все завалено снегом и сковано льдом, и правят свой путь по звездам. Много разных богатств скрыто в тайге. Тунгусы находят здесь золото вдоль рек, каменный уголь, графит, слюду, медь, серебро, железо, всякого рода камень и глину.
Только никто не берет этих богатств, слишком далекая и трудная дорога до них, но Грибов и Успенский тщательно обо всем этом расспрашивали в разных станках, где случайно останавливались. Многое узнавали у встречных рыбаков тунгусов и остяко-самоедов, что живут от Туруханска до села Карасунского.
Но вот стала редеть тайга, и вдоль берегов пошли карликовые тощие леса, а за селом Дудинкой развернулась по обе стороны от Енисея бескрайная тундра, и вместо тунгусов стали встречаться самоеды и юраки.
В широкое море начинает тут раздаваться великая река, и все чаще попадается перелетная водяная птица.