Так частично - без права возвращения в родные края - был помилован Михаил Иванович Янковский. А канцелярия Северо-Западного края тотчас же разослала губернаторам и начальникам жандармских управлений Виленской, Гродненской и Люблинской губерний строжайший секретный циркуляр, запрещающий Янковскому проживать в перечисленных губерниях. Копия этого документа закрыла двадцатисемилетнее дело в сто двадцать шесть рукописных страниц.
ЗНАКОМОЙ ДОРОГОЙ
Для приобретения нескольких десятков кровных производителей требовались немалые деньги. Для этого Михаил Иванович продал всех второстепенных лошадей и, идя на немалый риск, взял ссуду в банке. Он понимал, что покидает дом надолго, поэтому в помощь жене пригласил из Иркутска ее брата Семена Лукича, оставил и Платона.
В ноябре по первому санному пути из пригорода Владивостока лихо вырвалась ямщицкая тройка. День выдался морозный. В надвинутых на лоб шапках и длинных теплых тулупах скакали на запад Янковский и его второй помощник, отставной унтер-офицер Афанасий Антипов. Небольшие, крытые кожаным козырьком сани легко скользили по накатанному за три дня тракту. На облучке, до глаз укутанный шарфом, крепко держал длинные вожжи плотный ямщик. Под правой его рукой в железной трубочке мерно раскачивался гибкий кнут. Когда бородач брался за него, кони переходили на галоп, и в сани летели комья снега…
На станциях отогревались чаем, меняли лошадей, а иногда и ямщиков. За день порою пробегали сотню верст и больше, но долог был тот старинный путь от Владивостока до Томска. Ехали без остановок, без отдыха, и все равно дорога отняла целых два месяца. Только в начале нового, 1892 года прибыли к месту.
Шесть мощных жеребцов-производителей купили на казенных заводах, а тридцать шесть кобылиц тщательно отобрали в крепких крестьянских хозяйствах Кузнецкого округа. Потом несколько, дней ушло на то, чтобы познакомить лошадей друг с другом, научить дружно бежать одним табуном. Наконец они выехали на старинный сибирский тракт.
И пролегла перед глазами дорога, по которой юный польский студент шагал с товарищами на восток - в неведомую даль - двадцать восемь лет назад.
Мало что изменилось за эти годы в облике великого сибирского пути. Только сам Михаил Иванович был уже не тот юнец, что брел в колонне унылых арестантов. Он заметно раздался в плечах и пояснице, поредела пышная шевелюра, а в каштановой бороде появились первые седины. Зато теперь он организатор любимого дела, а дело это приносит немалую пользу далекой, но ставшей такой близкой сердцу окраине русской земли. И скачет домой во главе гурта племенных лошадей, - садись на любую! Временами даже не верилось: не сои ли это?
Они очень спешили. Весна нагоняла и могла остановить надолго. С теплом развезет дороги, вскроются реки. А денег в обрез, что если разливы задержат на месяц, на два? Чем кормить? Фуража на такую ораву во вьюках не увезешь…
И гнали. Старались идти больше на рысях. Но как ни торопились, до Байкала добрались только в апреле. Момент был критический: сизый лед озера-моря лопался, образуя непроходимые трещины.
На ангарском берегу "священного моря" наскоро сколотили деревянные шиты, поволокли их за собой. Перебрасывали эти мостки с кромки на кромку бездонных зияющих разрывов и осторожно переводили храпевших, упиравшихся коней. Наконец одолели Байкал и подступили к реке Селенге.
Но здесь картина оказалась еще более страшной. Между сушей и льдом уже бежала вода. Что делать? Погнали табун вдоль берега вскачь, но везде то же самое. И лишь в семи верстах ниже Верхнеудинска заметили место, где можно ступить на подозрительно потемневший, ноздреватый лед. А река широкая, над ней пар. И тут даже никогда не терявшийся лихой кавалерист Антипов заколебался:
- Успеем ли перейти, Михаил Иванович, не утопим ли весь табун, да и сами?..
Михаил Иванович спрыгнул на лед, постучал окованным концом подобранного на берегу рыбацкого шеста. Прикрыл ладонью, защищая от сверкавшей поверхности глаза, прикинул расстояние до противоположного берега. Если не одолеть, ледоход задержит на много дней.
- Лед должен выдержать, Афанасий. Давай, пошли ходом, без задержки. Только врастяжку, не кучей. Пошел!
Они двинулись бегом, местами по хлынувшей поверх льда воде, лавируя между парящими полыньями. Был, конечно, немалый риск утопить косяк и утонуть самим, но инстинкт, верный глаз и расчет победили. Перевели весь табун и выбрались на берег.
Лошади тяжело дышали, нервно вздрагивали. Им дали немного овса, успокоили. И только потом собрали плавник, разложили костер - нужно было обсушиться, вскипятить чаю. Мокрые и продрогшие начали переобуваться у огня.
Чайник стал напевать, как вдруг позади раздался приглушенный треск. Оба вскочили, оглянулись и замерли: Селенга качнулась, загрохотала и двинулась в Байкал. Лед тронулся!
Антипов скинул шапку и перекрестился:
- Слава тебе господи, пронесло! - Он полез за часами. - Глядите, всего-то на полчаса мы ее опередили…
Михаил Иванович усмехнулся и неопределенно покачал головой. Он давно привык верить не в бога, а в свой опыт, в свою звезду. А лошади перестали жевать и, обернувшись к реке, тревожно вытянули шеи, словно тоже поняли миновавшую опасность…
* * *
Снег сошел на глазах, забайкальские горы и степи ярко зазеленели. Их миновали своим ходом, весело, без приключений. Наступил май, и вот впереди сверкнула знакомая Ингода. Показалась станица Сиваково, где каторжане когда-то строили баржи и откуда трое ссыльных поляков на своей "Надежде" начали плавание на Дальний Восток.
Путешественники остановились в сильно потемневшей за эти годы избе старого друга Силы Михайловича Ковалева. Старик заметно ссутулился и побелел за два десятилетия, но был по-прежнему бодр и гостеприимен. Вечером они снова пили сливанчик, рассказывали друг другу о прожитых годах. Ковалев удовлетворенно отер бороду и посмотрел на Янковского:
- Доброе дело делаешь, Михайло Иванович, хорошие кони людям завсегда о как нужны. Эких красавцев подобрал - любо-дорого смотреть! А с плотами да со сплавщиками мы тебе отсель поможем, не сумлевайся!
- Благодарю, Сила Михайлович, я на вас крепко рассчитывал.
- Да как не помочь старым друзьям? И плоты крепкие свяжем, и парней надежных выделим. Ты же их не обидишь, я знаю. До Благовещенска, стало быть, на плотах, а оттель пароходом?
- Я полагаю так, а каково ваше мнение?
- Замыслил ты правильно. Только вот погода какая-то странная. Чует сердце - быть ноне дождям, наводнению. Ну да на плотах оно не страшно. Только харчей прихватите поболе: муки, сухарей, соли. Овса коням на весь путь не наберешь, да скоро трава подымется, пасти да подкашивать будете, не пропадут… Вы пейте, господа, пейте наш забайкальский сливан, дале-то им никто не угостит. Да, лодку-то свою, красавицу "Надежду", где оставил, аль подарил кому?
- Весной семьдесят четвертого, когда расставался с товарищами в станице Козакевичево на Уссури, там и оставил. Она им, слыхал, потом еще хорошо послужила.
- А Бенедикт-то Иванович теперя что делает, куды подался? А дружок евоный, Виктор, кажись, - вы с ем все спорили - где?
- Их обоих отпустили на родину, в Польшу. Бенедикт Иванович сейчас профессор во Львове. А вот мне отказали.
- Не пушшают, значит, антихристы? Ну да ладно, у тебя теперь во какое дело. Да и жена, дети. Ты, паря, теперь, почитай, сам уже русский. Польского, поди, половина осталась?
- Это вы, пожалуй, верно говорите. Почти так оно и есть.
- Как не так. Русский ты, брат, теперича…
- Я вот о чем хочу еще спросить, Сила Михайлович. Как у вас нынче насчет разбоя, спокойно?
- Да ноне вроде потише. Хотя не так давно в Кяхте знамени-и-того разбойника, беглого каторжника Капустина повесили.
- А за что казнили, убил кого, что ли?
- Много побил народу. Грабитель и убивец был страшенный. Правда, больше все проезжих хватал. Тройки останавливал, почту…
- Неужто коней один останавливал? - с недоверием вмешался в разговор Антипов.
- Один. Огромадной силы был человек. Да и супротив лошади слово свое имел. Как свистнет, гикнет, сказывают, так кони и станут, словно повязанные. Храпят, а не идут. Лихой был мужик!
- И долго он так разбойничал?
- Годов, почитай, пятнадцать. Как вы тогда на "Надежде" уплыли, так вскорости и объявился. Все Забайкалье его боялось.
- И за столько лет никак не могли поймать?
- Нет. Сколь раз у жандармов промеж пальцев ускользал. Ловкий, черт. Однако взяли наконец, пьяного. Заковали, А опосля и повесили при всем народе. Только перед казнью он таку историю рассказал - покаянную. Аль не слыхали?
- Да нет, откуда нам услышать. Расскажите.