- Он больше не придет. После выполнения таких деликатных поручений вторично не приходят. А связи Рейли с немцами ты зря удивляешься. Оказывается, Рейли является другом не только Уинстона Черчилля, но и Макса Гофмана, немецкого генерала, того самого, который диктовал нам в Брест-Литовске условия мирного договора, а после разгрома Германии предложил англо-французам план крестового похода против коммунизма.
Говоря это, Никитин открыл сейф, достал тоненькую папку и, найдя нужную страницу, прочел:
- "За последние два года я пришел к убеждению, что большевизм - самая страшная опасность, какая только угрожала Европе в течение веков".
- Это Гофман? - спросил Репьев.
- Да, это беседа с немецким генералом Максом Гофманом, опубликованная в английской газете почти тотчас после разгрома Германии союзниками.
Никитин перелистал несколько страниц и снова прочел:
- "Любой ценой нужно истребить заразу, которая завелась в России. Мир с Германией, да мир с кем угодно! Есть только один враг!"
- А это кто?
- Это из донесения Сиднея Рейли в Интеллидженс сервис, перехваченного в свое время ВЧК.
- Одним словом, объединились. Допекли мы их! Приятно слышать, - улыбнулся Репьев.
- Приятно-то приятно, но борьба предстоит жестокая. И в том числе нам в Одессе. У Рейли здесь остались "сподвижники". И не для охоты на зайцев они получают оружие. Доставляют его главным образом морем, а в море... в море у нас пока прореха.
- А при чем Люстдорф? Зачем мы поедем в Люстдорф? - спросил Репьев.
- В Люстдорфе Антос Одноглазый высадил в прошлом месяце какого-то, по-видимому, крупного, агента, - я подозреваю, не этого ли Карпова. Это раз. И, мне думается, колонисты не такие уж мирные труженики, - это два. Кто-то из них убил пограничника и помог скрыться пассажиру Антоса, а кто - неизвестно.
- Неужели и немецкие колонисты связаны с разведкой Антанты? - удивился Репьев.
- Не только Антанты. Я предполагаю, они связаны и с германской разведкой.
- С германской? - удивился Репьев. - Есть данные?..
- Пока только догадки.
Никитин вынул из несгораемого шкафа и протянул Репьеву новую папку, на обложке которой значилось: "Справка о немецких колонистах".
- На-ка вот почитай, тоже без тебя получили.
Справка сообщала, что первые поселения немецких колонистов в России, в том числе и в бывшей Херсонской губернии, появились в конце XVIII века. Колонисты селились на так называемых свободных землях. Во второй половине XIX столетия германский канцлер Бисмарк создал специальную комиссию по колонизации, а с приходом к власти Вильгельма II германский генеральный штаб, разрабатывая планы войны против России, усиленно использовал немцев-колонистов для шпионажа и диверсий, в первую очередь в пограничных районах: в Прибалтике, в Польше, на Украине. Накануне 1914 года число немцев-колонистов в России достигло внушительной цифры - два миллиона человек.
- Полезная справка, - сказал Репьев.
- И я так думаю. - Никитин вынул еще одну папку. - А вот это мы сами на днях раскопали. - Председатель начал читать: - "Люстдорф - одна из многочисленных немецких колоний, расположенных вокруг Одессы. Архивные материалы Одесского жандармского управления подтверждают, что в 1913 году германский консул в Одессе тайно рассылал по всем немецким поселениям специальную анкету с вопросами. Ответы должны были дать военно-географическую характеристику Одесского района..." - Никитин пропустил несколько строк. - Дальше слушай: "Наибольший процент анкет заполнен в поселке Люстдорф, многие жители которого наряду с русским подданством, тайно от русских властей, оставались подданными Германии".
- Но ведь все это было до революции в Германии, - перебил Репьев.
- Правильно, до буржуазной революции, - ответил Никитин. - А вот это привез мне из Люстдорфа Кудряшев, - председатель передал Репьеву маленький листок бумаги.
- "Улица Средняя, дом № 12", - прочел Макар Фаддеевич.
- Теперь переверни, - подсказал Никитин. Репьев перевернул листок и увидел на обороте несколько цифр.
- Что за штука?
- Копия с одного из жестяных номерных знаков, прибитых у каждого люстдорфского дома.
- Это уж не шифр ли? Никитин рассмеялся:
- Я всегда говорил, что ты родился чекистом... Надо разузнать, что эти цифры означают, давно ли они написаны и нет ли таких письмен на других домах.
- Хитер мужик Федя! Как он до этого докопался? Легко ведь спугнуть.
- Случайно докопался. Этот дом сгорел. Кудряшев был на пожаре, машинально поднял железину и увидел цифры.
- И никто не заметил?
- Да как будто нет, он цифры записал дома, по памяти.
- Хитер мужик! - восхищенно повторил Репьев.
- С догадкой. Он там еще одну штуку придумал: тебе для новой работы должна будет пригодиться...
Никитин спрятал бумаги в несгораемый шкаф.
- Ты как, воду любишь?
- Воду или водку?
- Насчет водки я знаю, - улыбнулся председатель, - ее-то ты не пьешь.
- А потому хочу просить у тебя два литра спирта.
Макар Фаддеевич сообщил о просьбе профессора.
- Надо будет достать, - согласился Никитин,- завтра же достанем. Ну, а сейчас поехали...
...Потушив фары, старенький автомобиль выехал на Аркадийское шоссе. Только на крутых поворотах да перед знакомыми выбоинами шофер переключал на первую скорость.
Никитин любил быструю езду. Ощущение скорости, прохладный воздух, равномерное покачивание, урчание мотора - все это успокаивало и давало возможность полузакрыть глаза и дремать.
Репьев частенько ездил с Никитиным, но отнюдь не разделял его любви к быстрой езде, особенно ночью.
Крупные капли дождя ударялись о ветровое стекло. Небо темное, почти черное, казалось низким, и от этого все вокруг тоже было черным, настороженным.
В Люстдорф чекисты приехали за полночь. Никитин выслушал Кудряшева, сообщившего, что часа четыре назад он заходил к председателю поселкового Совета Карлу Фишеру посмотреть ожеребившуюся кобылу и заметил, что среди висящего во дворе под навесом пожарного инвентаря не хватает ломика...
- Который обронил в кустах помощник Антосова пассажира? - переспросил Никитин.
- Да шут его знает, может, совпадение... На Фишера такое не подумаешь,- ответил Федор и добавил: - Я ведь к нему в гости ходил. Думал, наш человек.
- И продолжай ходить. Он ни в коем случае не должен знать, что ты его в чем-то подозреваешь. Но гляди за ним в оба.
Потом Никитин попросил Кудряшева повторить в присутствии Репьева свой тайный план, после чего в канцелярию был вызван пограничник Вавилов.
Днем Кудряшев, предупрежденный о приезде Никитина по телефону, созвал пограничников и рассказал им о тяжком проступке Ивана Вавилова: Вавилов признался, что в ночь, когда был убит Самсонов, он, сменившись с поста и возвращаясь в казарму, видел на берегу какого-то человека, но не задержал его якобы потому, что думал, будто это кто-то из местных жителей. Вероятнее всего, это был убийца Самсонова, которому удалось скрыться. Вавилова мучила совесть, и он, наконец, сам рассказал об этом, но это не смягчает его вины.
- Завтра состоится заседание Ревтрибунала,- заключил Кудряшев.
Вавилов не оправдывался и, не глядя в глаза товарищам, сказал, что так-де ему и надо...
- Товарищ председатель сейчас с ним побеседует по душам! - усмехнулся дежурный, когда за Вавиловым закрылась дверь канцелярии.
"Беседа по душам" продолжалась с час, после чего Никитин и Репьев тотчас уехали.
Возвратившись в казарму, Вавилов ни с кем не обмолвился словом, а ночью бежал через выходившее в сад окно.
Исчезновение его обнаружили лишь под утро. Кудряшев объявил тревогу, но поздно: дезертира и след простыл.
- Теперь нашему начальнику нагорит по первое число, - говорили бойцы.
И действительно, Кудряшев получил строгий выговор в приказе по Губчека. Расстроенный, сумрачный, он зашел под вечер к Карлу Фишеру попить чайку и поделился своим горем.
- Ты понимаешь, Карл, как меня этот Вавилов опозорил: я ему, как себе, верил, а вот... А в чем дело-то: оказывается, этот Вавилов кулацкий сынок...