Могучий ледокол "И. Сталин" встал борт о борт с "Седовым"
До меня в этой праздничной суматохе не сразу доходит смысл слов Андрея Георгиевича. Только тогда, когда он уже добрался до будки, я сообразил, в чем дело: исполнительный и педантичный старший помощник не считал себя вправе нарушить установленный распорядок научных наблюдений даже за три минуты до конца дрейфа! Я закричал:
- Андрей Георгиевич! Вернитесь. Сейчас будем швартоваться. Дрейф закончен...
Ефремов оглянулся, растерянно пожал плечами, явно неодобрительно покачал головой и, сгорбившись, стал спускаться на палубу, бережно прикрыв дверцу метеобудки...
Всего 10 метров разделяют теперь корабли. Вот борт ледокола уже поравнялся с носом "Седова". Юпитеры кинооператоров обращены прямо нам в лицо, очевидно, снимают наш корабль. Оттуда что-то кричат мне. Я подхожу к поручням и тоже кричу, заслоняя глаза рукой:
- Я ничего не вижу! Кто со мной говорит?
Но вот луч юпитера на мгновение скользнул в сторону, и я увидел плотную фигуру, знакомую по фотографиям, опубликованным в газетах два с половиной года назад. Не совсем уверенно я произношу:
- Иван Дмитриевич!.. Здравствуйте...
- Здравствуй, браток, здравствуй! - донеслось в ответ.
Папанин разглядывает меня так же настороженно и внимательно, как и я его: газетные фотографии - увы! - лишь отдаленно передают облик человека. В это время слышится знакомый голос Белоусова:
- Сергеевич, держи кормовые швартовы!..
- Есть, принимаем! - отвечаю я.
Папанин, убедившись, что перед ним капитан "Седова", оживляется и кричит:
- Константин Сергеевич! Идите к нам! Все идите...
С борта ледокола уже спустили на лед деревянные сходни, - оба трапа были разбиты штормом еще в Баренцовом море. Я откликаюсь:
- Все? Не можем все... У нас котлы под парами...
Через какую-нибудь минуту на лед с флагманского корабля спускается человек. Я шагаю навстречу. По трапу поднимается Александр Алферов, брат нашего Всеволода, возвращающийся на родной корабль. Мы обмениваемся рукопожатиями, целуемся. Алферов скороговоркой выпаливает:
-Товарищ капитан! Разрешите стать на вахту у котлов, заменить брата...
- Хорошо. Обратитесь к старшему механику, - говорю я, невольно любуясь раскрасневшимся от счастья машинистом.
- Идите же сюда! Идите скорее! - торопят нас с ледокола.
Мы торопливо сбегаем по трапу.
Впервые за два с половиной года весь экипаж "Седова" покидает свой корабль!
Еще мгновение - и мы попадаем в какой-то водоворот. Я слышу приветствия, треск киноаппарата, какие-то отрывочные восклицания, поцелуи. Кто-то жмет руку, кто-то обнимает, чья-то щетинистая борода колет мне щеку, чьи-то руки суют в карман какие-то письма, кто-то легонько подталкивает меня в спину, - просят куда-то пройти, что-то сказать, что-то сделать.
Как в кинематографе, мелькают, появляясь и исчезая, знакомые и незнакомые лица.
- Костя! Ну, Костя, минуточку!.. Ну сделай лицо веселее!
Это неистовый фоторепортер Митя Дебабов, с которым мы когда-то встречались на "Красине".
- Товарищ Бадигин, пожалуйста, хоть два слова для "Вечерней Москвы".
Это какой-то моряк с ледокола, корреспондент-доброволец столичной газеты.
- Пришлось-таки еще раз свидеться! По вашей телеграмме в один час собрался...
Это Иван Васильевич Екимов, старый буфетчик "Седова" От радости он плачет...
Горсточка седовцев как-то сразу тает в этой бушующей толпе. Александра Александровича Полянского потащил к себе в каюту его друг, старший радист флагманского корабля. Наши механики уже нырнули в каюты своих приятелей. Бывшие седовцы Каминский и Кучумов одолевают расспросами Мегера и Гетмана.
Я какими-то судьбами очутился в салоне у Белоусова. В меховом наряде немного жарко. Яркий свет с непривычки режет глаза. Меня заботливо, словно тяжелобольного, усаживают в какое-то кресло. Чувствую себя крайне глупо и неудобно: в одну руку мне сунули апельсин, в другую - яблоко; перед самым носом - целая ваза фруктов; все вокруг охают и вздыхают, ходят чуть ли не на цыпочках.
Разговор идет как-то вперебой, отрывочно, невпопад:
- Ну, так как же вы?..
- Ничего, все в порядке...
- Все ли здоровы?..
- Как видите...
- Нет, вы только подумайте, как это чудесно!
- Еще бы?..
- Ну так как же вы, все-таки, там, а?..
- Ничего, ничего, отлично...
Видимо, каждому хочется сказать нам что-то приятное, сделать что-нибудь хорошее. Раздают фотографии наших родных, сделанные перед самым отходом ледокола, приносят письма, суют свежие газеты, опять дают фрукты. Почему-то каждому хочется угостить нас именно фруктами. Но как ни привлекательны эти плоды, а есть их решительно не когда. Я так и проходил почти весь вечер с апельсином в руке.
На палубе у подножия подъемной стрелы собираются на митинг экипажи обоих кораблей - крохотный коллектив "Седова" и огромный коллектив "И. Сталина". Могучее "ура" гремит над притихшими льдами.
В это время радисты уже передают в Москву подписанный всеми членами экипажа "Седова" рапорт об окончании дрейфа. Его адрес состоит из четырех слов: "Москва, Кремль, товарищу Сталину".
...Было уже далеко за полночь, когда я принял пополнение экипажа, прибывшее с ледоколом "И. Сталин", проинструктировал принявшего вахту третьего помощника Малькова, закончил все беседы с корреспондентами и фоторепортерами и, наконец, улизнул в каюту к Белоусову, который обещал мне до утра полную безопасность.
- Ни о чем не спрашиваю, ничего не требую, ничем пока не интересуюсь, никого сюда не пускаю, - заявил он мне улыбаясь. - Вот тебе мыло, полотенце, вот тут ванна, а это твоя койка. Одним словом, будь, как у себя в каюте...
Попыхивая папиросой, он уселся за стол и углубился в чтение какой-то книги, словно меня и не было в каюте...
Трудно было придумать более ценный подарок, чем это предложение! После всей праздничной сутолоки, после всех приветствий и поздравлений так хотелось побыть наедине с самим собой, перечитать письма, полученные из дому, собраться с мыслями, хоть немного успокоиться.
Добрый час просидел я в ванне, настоящей, давно невиданной ванне, любуясь безукоризненно чистой эмалью и сверкающими никелированными кранами. Потом вылез из нее, вытерся такой же безукоризненно чистой мохнатой простыней, вышел на цыпочках в каюту и нырнул под мягкое новенькое одеяло. Не было во всем мире в эту минуту более счастливого человека, чем я!
* * *
Но наш рейс еще не был закончен. Подойдя к "Седову", ледокол "И. Сталин" выполнил лишь первую половину задачи, поставленной перед ним партией и правительством. Нам предстояло проделать еще длинный и трудный путь от 80-й параллели до Мурманска сквозь льды Гренландского моря и неспокойные воды Баренцова моря. Назавтра же после торжественной, праздничной встречи начались самые будничные приготовления к походу.
С борта "И. Сталина" перегружали на "Седова" уголь, ящики с продовольствием. По четырем шлангам с ледокола подавали кипяток, - струи горячей воды разрушали ледяную чашу, примерзшую к корпусу нашего корабля. Палубная команда, усиленная пополнением, заваливала якоря на палубу и отклепывала их для буксировки. Дмитрий Прокофьевич Буторин, который 14 января был назначен четвертым помощником капитана, действовал весьма расторопно. Работа быстро подвивалась вперед.
Пока палубная команда готовила судно к буксировке, а механики в последний раз проверяли машину, специальная комиссия осматривала судно, чтобы установить, как отозвалось на его состоянии длительное пребывание в дрейфе. После двухдневной работы комиссия составила такой документ:
"Ледокол "И. Сталин".
15 января 1940 года. Гренландское море.
АКТ
Мы, нижеподписавшиеся, на основании распоряжения начальника Главсевморпути произвели осмотр л/п "Г. Седов" на предмет выявления технического состояния.
Осмотром корпуса установлено:
1) Вся наружная обшивка, доступная осмотру, повреждений не имеет, за исключением двух вмятин на правом борту в районе третьего трюма. Водотечности в районе вмятин не наблюдалось.
2) Набор корпуса, за исключением прогиба стального айсбимса в машинном отделении и незначительного прогиба шпангоутов в районе вмятин, находится в удовлетворительном состояния.
3) В носовой части судна (район форпика), по заявлению командования л/я "Г. Седов", имелась водотечность через расшатанные заклепки, наблюдавшаяся до дрейфа.
4) В акте, составленном на л/я "Г. Седов" в июле месяце 1938 года, указано, что нижняя часть рамы ахтерштевня вместе о пером руля свернута вправо. Во время дрейфа летом 1939 года экипажем л/п "Г. Седов" перо руля и рудерпис в месте прогиба перерезаны, чтобы получить частичную управляемость. В настоящий момент установить возможность управления не удалось, так как вся подводная часть корпуса, в том числе руль, находится в ледяной чаше.
5) Водотечности в между донных отсеках не протяжении дрейфа не наблюдалось; в настоящее время в отсеках частично еще остался лед.
По машинно-котельному отделению
1) Котлы находятся в удовлетворительном рабочем состоянии под паром (питаются забортной водой).
2) Вспомогательный котел при поступлении воды в корпус судна во время крена был приведен в действие в течение 21/2 часов, в результате чего были обнаружены течи трубок.