* * *
Все быстрее и неудержимее дрейфовал наш корабль на юго-запад. Плотно вмерзнув в мощный торосистый лед, едва заметно накренившись на правый борт, он плавно спускался к северо-восточной оконечности Гренландии, не встречая пока что никакого сопротивления.
Как и год назад, над нами часто проносились мощные циклоны, сопровождавшиеся быстрым падением барометра и крепкими переменными ветрами. По нескольку дней свирепствовала пурга, наметавшая вокруг судна гигантские сугробы.
Иногда за сутки ветер обходил чуть ли не весь горизонт. И все-таки мы не обнаруживали никаких признаков подвижки льда.
Поэтому жизнь на корабле шла по-прежнему ровно и размеренно, в точном соответствии с расписаниями научных наблюдений, судовых работ и учебных занятий. И только крупные революционные праздники да важные известия, приходившие с Большой земли, вносили изменения в этот привычный распорядок нашей жизни.
1 ноября, например, нам пришлось отменить вечерние занятия, так как Полянскому удалось нащупать в эфире трансляцию заседания V сессии Верховного Совета СССР, на котором решался вопрос о включении Западной Украины и Западной Белоруссии в состав УССР и БССР. С огромным вниманием слушали мы взволнованные, идущие от самого сердца речи представителей освобожденных народов.
Шесть дней спустя мы отмечали двадцать вторую годовщину Октябрьской революции. В третий раз приходилось праздновать Октябрь под ночным небом, усеянным звездам и подернутым бликами полярного сияния. Термометр показывал минус 31 градус. Как всегда, мы расцветили свой корабль флагами, зажгли факелы и вышли на лед под знаменами. Как всегда, провели праздничный митинг и потом слушали по радио передачу с Красной площади.
Но было в этом празднике нечто такое, что отличало его от предыдущих: хотя мы избегали называть сроки выхода корабля из дрейфа, каждый из нас чувствовал, что мы в последний раз празднуем годовщину Октябрьской революции в полярных льдах и что следующую годовщину нам, по всей вероятности, доведется встретить уже в кругу родных и близких нам людей.
Мы находились на широте 84°22',0 и долготе 15°55'. В среднем теперь "Седов" ежедневно продвигался более чем на 3 мили к юго-западу. Я засел за карту, вооружившись циркулем и линейкой, произвел вычисления и сам несколько изумился полученным результатам: даже если бы корабль в дальнейшем двигался к югу лишь со скоростью 3 миль в сутки, мы должны были бы выйти на чистую воду менее чем через два месяца.
Я попытался найти ошибку в своих расчетах, но ошибки не было. Вот почему за праздничным ужином я провозгласил не совсем обычный тост:
- За встречу с мощным ледоколом к Новому году! За то, чтобы Новый год мы встретили в кругу советских моряков!..
Легкий гул прокатился по кают-компании. Мои товарищи несколько недоверчиво встретили оптимистический тост. Один из участников экспедиции провозгласил новую здравицу, казавшуюся более реальной:
- За выход из льдов в марте тысяча девятьсот сорокового года!
Не сразу удавалось свыкнуться с мыслью, что коней нашего долгого и утомительного пути уже близок...
* * *
...На Большой земле развертывалась подготовка к выборам в местные Советы депутатов трудящихся. Отзвук этой большой политической кампании доходили и до нас. На "Седове", приписанном к Мурманскому избирательному округу, была утверждена участковая избирательная комиссия в составе председателя Трофимова и членов - Буторина и Бекасова.
Нам предстояло в третий раз голосовать за кандидатов сталинского блока коммунистов и беспартийных; выборы в Верховный Совет СССР мы проводили в море Лаптевых, выборы в Верховный Совет РСФСР прошли за 82-й параллелью, и, наконец, выборы в местные Советы депутатов трудящихся должны были состояться, судя по всем расчетам, где-то в Гренландском море.
По этому поводу было много разговоров: успеем ли мы проголосовать в дрейфующих льдах, или же нас к тому времени вынесет на чистую воду?
Никто из нас не думал, что на этот раз наше участие в выборах не ограничится голосованием. Между тем на Большой земле уже готовился новый акт огромного доверия к нам, морякам "Седова": кандидатуры всех пятнадцати членов экипажа выставлялись в местные Советы депутатов трудящихся.
16 ноября я получил сразу четыре молнии из Мурманска: начальник арктического пароходства, начальник политотдела, райком партии и редакция "Полярной правды" сообщали, что предвыборное собрание моряков арктического флота и работников береговых организаций Севморпути выставило мою кандидатуру в депутаты Мурманского областного Совета депутатов трудящихся.
Высокое доверие избирателей я мог отнести только за счет всего нашего коллектива. В ответной телеграмме участникам предвыборного собрания я написал:
"Знаю, что только преданностью и упорным трудом можно оправдать доверие народа. Заверяю, что так же упорно и настойчиво, как сейчас, в дрейфующих льдах Ледовитого океана на славном корабле "Георгий Седов", буду бороться за новые победы сталинских пятилеток, ведущих к еще большему расцвету любимой родимы, к вершинам человеческого счастья - коммунизму..."
А несколько дней спустя все остальные члены экипажа были выставлены кандидатами в депутаты Мурманского городского Совета депутатов трудящихся.
Еще через несколько дней прибыло сообщение о том, что моя кандидатура была названа не только в Мурманске, но и в Москве, - коллектив машиностроительного завода Ростокинского района решил выдвинуть меня кандидатом в депутаты городского Совета столицы...
Признаться, я даже несколько растерялся: отказываться от баллотировки было бы неудобно; но имею ли я право соглашаться на голосование своей кандидатуры одновременно и в Мурманской области и в Москве? Я запросил совета, как мне поступить. Ответ прибыл немедленно:
"Давая согласие баллотироваться в Московский Совет, поступите правильно".
И я с радостью согласился выставить свою кандидатуру на баллотировку...
Телеграмму рабочих - машиностроительного завода Ростокинского района я получил 29 ноября, в этот день мне как раз исполнилось двадцать девять лет.
В старину об Арктике писали, как о стране мрака, ужаса и отчаяния. Такой она я была в прошлом, и именно такой рисовало ее в детстве мое воображение. Но в наши дни оказалось все наоборот: именно Арктике, Советской Арктике я обязан всем - она закалила меня, вооружила опытом, предоставила самое широкое поле для творческой деятельности. И вот в двадцать девять лет я, начинавший двенадцать лет назад свой трудовой путь подручным штукатура на Арбате, выдвинут гражданами столицы кандидатом в депутаты своего Совета...
Вечером по традиции в честь "новорожденного" был устроен праздничный ужин.
* * *
1 декабря "Седов" находился на широте 83°40',0 и долготе 6°39'. Нас окружали все те же безмолвные сплоченные льды, - в ноябре не произошло ни одной подвижки. Мы уже начали понемногу забывать грозную ледовую музыку - последняя подвижка льда была отмечена 21 марта!
К юту от нас льды все еще тянулись на сотни километров. В ответ на мой запрос начальник гидрометеослужбы Главсевморпути сообщил из Москвы:
"Наблюдения прежних лет показывают, что положение кромки льда к северу от Шпицбергена меридиане 9-15 градусов в начале зимы мало изменяется, располагается около 81-го градуса северной широты..."
Прославленный бот "Мурманец", ходивший навстречу дрейфующей станции "Северный полюс", и на этот раз был отправлен в разведку. Его донесения подтверждали данные, присланные из Москвы: при всем желании "Мурманцу" не удавалось проникнуть севернее 80-й параллели.
Пока "Седов" не пересек нулевой меридиан и оставался в восточном полушарии, нам как будто бы ничто серьезно не угрожало, - только на западе, у берегов Гренландии, куда полтора года назад была вынесена дрейфующая станция "Северный полюс", железный корпус нашего корабля мог испытать весьма неприятное знакомство с вечно движущимися мощными льдинами; опаснее всего для корабля попасть в круговорот, обломков пака, прижатых ветрами к берегу.
Все же довольно скоро нам пришлось вспомнить прошлогодний опыт борьбы со льдами и сжатиями...
Около часу дня 3 декабря я сидел в кубрике, объясняя Буторину очередной урок из навигации. Только что боцман с Шарыповым и Гетманом закончили сооружение снежного домика для гидрологических работ. Буйницкий и Мегер ушли на магнитные наблюдения. Остальные кончали судовые работы и готовились к урокам.
Вдруг судно сильно встряхнуло. Послышался хорошо знакомый низкий гул: где-то совсем рядом с судном трескался многолетний лед.
"Начинается!" - мелькнуло в голове.
В несколько прыжков мы очутились на палубе. На снегу чернели трещины.
Мы спустились по трапу на лед.
Трещина проходила у самой кормы. Коснувшись пера руля, она протянулась к майне, служившей нам для измерения глубин, пересекла ее, подползла к только что построенному снежному домику над гидрологической майной, оторвала от него угол, затем отошла на 8-10 метров от судна и далее ушла до пределов видимости на север. Противоположный конец трещины терялся где-то на юге.
Чтобы обследовать ледовую обстановку, были немедленно отправлены на разведку Шарыпов, Недзвецкий, Алферов и Гетман. Шарыпов и Недзвецкий ушли вдоль трещины на север. Алферов и Гетман отправились на юг.
Тем временем Трофимов, Токарев, Соболевский, Мегер, Бекасов и Буторин при свете факелов начали сверлить во льду у кормы лунки для закладки аммонала, - на случай, если придется взрывать наступающие на корабль ледяные поля.