В общей сложности я провел рядом с подалирием около двух часов. Наконец-то рассмотрел его как следует. Толстое обтекаемое тельце с продольными черными и белыми полосами напоминает тело дельфина. Однако снятый с приподнятыми крыльями на сиреневых цветах в определенном ракурсе - снизу и сбоку, - он кажется парусным фрегатом, несущимся по пенистым сиреневым волнам. Паруса-крылья - светло-желтые, с поперечными темными полосками и темной каймой. Они своеобразно вырезаны - угловато и резко. На заднем конце задних крыльев - синие проблески на темной кайме и два синих пятна, сверху окаймленные широкими ярко-оранжевыми полосками: бирюзовые "глаза" с пшеничными "бровями". И все-таки самое оригинальное, самое любопытное и непонятное - это, пожалуй, две "шпоры", скорее даже косицы - тонкие, длинные, со светлыми кончиками. Они элегантно, с непонятной целью перевиты. Облик бабочки создает ощущение своеобразной, "породистой" красоты и стремительности. Однажды в электричке я увидел броское, очень красивое женское лицо: смуглое, худое, слегка скуластое, с большими ярко-голубыми глазами и тонкими черными бровями, резко изломанными. Поразительно выделяясь в толпе, оно казалось нездешним, не от мира сего, хотя одета была женщина довольно обычно… Фотографируя теперь подалирия, я вспомнил о ней.
Истратил я на него почти пять пленок - около двухсот кадров. И имел основания считать, что хоть несколько снимков, но получится хорошо, несмотря на недостаток солнца и ветер. Пора было и уходить. Напоследок мы позвали сторожа, и Иван Георгиевич перевел ему на молдавский язык мой вопрос: много ли здесь таких бабочек?
Сторож ответил, что он никогда такой не видел. Может быть, просто внимания не обращал.
И теперь встала передо мной проблема: ловить или не ловить? Вообще-то я никогда не ловлю тех, кого фотографировал. Мне доставляет удовольствие, глядя потом на слайды, думать о том, что те, кто изображен на них, по-прежнему наслаждаются жизнью и свободой, что встреча со мной, таким образом, не была для них роковой. Я считаю, что и между людьми взаимоотношения могут быть именно такими, чтобы, радуясь встрече друг с другом, никто бы ничего не терял, это и есть, по-моему, настоящее духовное общение, от которого приобретают обе стороны и увеличивается количество красоты в окружающем нас мире.
Но на этот раз, увы, сам не знаю почему, победило во мне чувство собственника. Я осторожно взял бабочку за крылья и с некоторым трудом заставил ее отцепиться от цветов сирени. Уже тогда начала меня мучить совесть, однако я крепко держал бабочку. Она, впрочем, и не думала вырываться…
Иван Георгиевич искренне радовался моей удаче. Он сказал, что по-молдавски это называется "норок" - везение, в некотором смысле счастливая судьба. Магомет Ахильгов и его друг Борис, который вечером пришел к нам в гости, нашли, что бабочка, которую я им показал, очень красивая, и, будь у них такая возможность, они с удовольствием бы использовали мои снимки для украшения дамских зонтиков или платков - они по роду своей работы знали толк в этих вещах. "Я бы миллион таких зонтиков продал", - сказал Борис.
На другой день с утра мы опять встретились с Иваном Георгиевичем, в последний раз перед отъездом. Проговорили до обеда, а днем, зайдя в номер гостиницы, я ошарашенно остановился: моих вещей не было… Чуть позже выяснилось, что я не заплатил, как положено, до двенадцати за следующие сутки, мои вещи просто перенесли в кладовую, где я могу их получить, но все равно у меня закололо сердце: пакет с бабочкой лежал в ящике стола вместе с тетрадью, а теперь его не было.
В кладовой я лихорадочно схватил свою сумку, заглянул в нее. На самом верху вместе с тетрадью лежал смятый пакет.
Но бабочка оказалась совершенно и непостижимо цела.
Партию пленок, снятых в командировке, я проявил не очень удачно. Только пленки с подалирием вышли хорошо.
Осенью я написал Ивану Георгиевичу в связи с очерком о грецком орехе, опубликованным в журнале, и спросил, видел ли он еще в ботаническом саду такую бабочку.
"Нет, - ответил Иван Георгиевич, - не видел".
ГИБЕЛЬ ПОПУЛЯЦИИ "СИГМА"
…Вирусы популяции "сигма-эн" блаженствовали. Так недавно всего нескольким особям удалось закрепиться на подходящей территории, и вот теперь их много, очень много. Теперь популяция захватила обширные области, и уже ничто, похоже, не погубит ее. Миллионы маленьких цепких шариков внедрились в теплую живую ткань и теперь впитывали сквозь свою тоненькую кожицу ее живительные соки. И, едва успев подрасти, делились надвое. Был один большой шарик, но вот уже стало два маленьких, быстро выросли маленькие, и стало их четыре, потом восемь, шестнадцать, тридцать два, шестьдесят четыре, сто двадцать восемь… Все новые и новые территории, все большее и большее жизненное пространство, быстрее, быстрее, быстрее…
- Введите препарат "игрек", - сказал врач.
Две сестры в белых халатах склонились над больным.
…Беда обрушилась на популяцию "сигма-эн" внезапно. Она и раньше, правда, испытывала множество трудностей. Жить и размножаться ее родным шарикам мешали чужие большие шары, которые, не обращая внимания на одиночных особей, немедленно начинали набрасываться на их скопления - захватывали блаженствующих десятками, сотнями, обволакивали их своей студенистой массой, склеивали и - губили. Но оставшиеся в живых вирусы тогда росли и делились еще быстрее, они старались облепить большие шары со всех сторон, не давая им двигаться, и сами начинали высасывать их соки. В конце концов большие вражеские шары стали появляться все реже и реже… Но так было раньше. Теперь же внезапно в теплой и нежной пульсирующей ткани, где блаженствовали уже без помех миллионы особей популяции "сигма-эн", появилось нечто новое. Опять несущее гибель. Едкая жидкость проникала сквозь тонкую оболочку шариков, и они погибали почти мгновенно - сотнями, тысячами, десятками тысяч и, наконец, миллионами. Там, где только что бодро двигались шарики, неудержимо делясь, оставались жалкие хлопья их кожиц, и, если бы оставшиеся в живых вирусы могли испытывать чувства, они были бы охвачены отчаяньем. В довершение ко всему, опять во множестве появились большие вражеские шары, на которых едкая жидкость, как оказалось, не действовала. Они с неудержимой активностью набрасывались на тех, из популяции, кто все-таки устоял, и губили, губили, губили…
- Состояние больного улучшилось, - произнесла одна из сестер, поднимая радостные глаза на врача. - Препарат "игрек" помог.
- Отлично, - стараясь скрыть торжество, спокойно произнес врач. - Продолжайте вводить. Одновременно витамины и раствор "бета".
…Трудные времена переживала популяция "сигма-эн". Однако дух "сигма", живущий в суммарном мозге популяции "сигма-эн", частицами которого были молекулярные цепи в теле каждого шарика - гены, - неустанно пробовал, пробовал и искал. Одна всеподчиняющая, глобальная Идея владела духом "сигма": ВЫЖИТЬ! Во что бы то ни стало, в любом виде и качестве - ВЫЖИТЬ! ВЫЖИТЬ И РАСПЛОДИТЬСЯ! - занять как можно большую территорию и как можно быстрей. Расплодиться самим - только самим! - не считаясь ни с кем и ни с чем, губить других, пока не погубили тебя, - расплодиться, чтобы не умереть. И, подчиняясь этой Идее, вдохновляемый духом вирусов "сигма", суммарный мозг популяции "сигма-эн" пробовал. Все новые и новые генетические мутанты рождались и гибли, не в силах устоять перед враждебными большими шарами или разъедаемые коварной жидкостью препарата "игрек". Однако мозг пробовал, пробовал неустанно. Миллионы лет существования духа "сигма" приучили его к феноменальной выносливости - и даже в тех случаях, когда из миллиардов и миллиардов особей какой-нибудь популяции оставалась всего лишь одна - один маленький шарик, - он-то и мог стать основой для новой, не менее могущественной популяции, чем предшествующая. Ибо он нес в себе всю гигантскую, несокрушимую энергию Глобальной Идеи. И теперь, теряя миллиарды особей, мозг как бы сжимался, уходил в глубь самого себя, сосредоточиваясь на все меньшем и меньшем числе индивидуумов. Но ничуть не слабела Идея… И оставался мощным дух, воплощающий ее. И чем больше шариков гибло, тем сильнее потенциально был каждый из остающихся. И, даже и не помышляя о возможном сокрушительном поражении, Мозг пробовал, пробовал, пробовал…
- Больному почти совсем хорошо, - докладывала дежурная сестра теперь уже по телефону. - Температура спадает. Пульс выравнивается.
- Отлично, - сказал врач. - Продолжайте делать все так, как я написал.