ГЛАВА ПЯТАЯ. ПОЕДИНОК
Все тюрьмы края были переполнены джигитами намазовского отряда и людьми, подозреваемыми в поддержке намазовского движения. В сорока шести волостных и уездных казиевских судах шло разбирательство их дел. Особо опасные "преступники" содержались в тюрьме "Приют прокаженных", и их дела должны были рассматриваться русским окружным судом. Предчувствуя, что своими силами не справиться, господин Гескет обратился к генерал-губернатору Туркестанского края с просьбой о помощи: Николай Гродетов, сам заинтересованный в скорейшем окончании "Намазовских беспорядков", прикомандировал в Самарканд отряд судейских чиновников Ташкентского окружного суда.
Допрос Намаза поручили следователю по особо важным делам Владимирову, имевшему большой опыт работы с политическими заключенными.
Хотя истекала неделя, как Владимиров принял дело Намаза, он не спешил начинать допросы. В первую очередь следователь досконально изучил кипы жалоб на "деяния" Намаза и его соратников, поступившие в генерал-губернаторство в разное время, донесения администраторов, полицейских чиновников и пришел к заключению, что Намаза, сына Пиримкула, можно обвинить по статьям о грабительстве, вымогательстве, воровстве, убийстве, о неподчинении местным властям, о вооруженном выступлении против существующего строя. Уж не по одной - нескольким статьям можно было казнить Намаза не задумываясь. Удовлетворенный, господин Владимиров наметил план предстоящего допроса и велел конвоирам доставить заключенного.
И вот перед ним предстал Намаз, совсем еще молодой человек богатырского сложения. Руки связаны за спиной, на ногах кандалы. Увидев это, следователь уткнулся в бумаги, испытывая нечто вроде смущения. По закону тюремная администрация не имела права заковывать арестованного в кандалы прежде, чем виновность его будет доказана.
- Развязать узника, снять кандалы, - сердито приказал Владимиров конвоирам. Намаз усмехнулся: он хорошо знал законы, но знал также и то, что они постоянно будут нарушаться.
- Администрации тюрьмы будет заявлен протест, - сказал следователь, когда Намаз был освобожден от пут. - Садитесь. Мне говорили, что вы свободно владеете русским языком, это правда?
- Ну, не совсем свободно, но разговаривать могу.
- Выходит, толмач нам не понадобится. Тем лучше. Как вы себя чувствуете?
Намаз молча повел плечом.
- Не нужно ли вам чего-нибудь? Говорите, не стесняйтесь.
- Вчера кормили очень соленой баландой, - улыбнулся Намаз, - а воды дать забыли.
- Принести воды, - приказал Владимиров одному из конвоиров. - Скажите, Намаз, вы женаты?
- Да.
- Дети есть?
- Детей… - произнес Намаз и осекся. - Детей нет.
Следователь кивнул: Намаз, сам не зная о том, сказал правду. Но Владимиров не собирался сообщать заключенному о смерти его дочери. Это могло окончательно выбить Намаза из колеи, и так слабого после жестоких побоев. Тогда о работе с ним не могло быть и речи.
- Скажите, вы давно связаны с самаркандскими социал-демократами?
- А что это такое?
- Вы человек достаточно просвещенный, чтобы не знать, кто такие социал-демократы.
- Но я и вправду никакого представления о них не имею! - воскликнул Намаз.
- Хорошо. Выходит, вы стали на преступный путь разбойника самостоятельно?
- Прошу вас, господин следователь, больше не называйте меня разбойником. Я никогда не разбойничал и никого не грабил. Я всегда был и оставался истцом, требующим положенного ему по закону и совести.
- И потому вы присвоили пятьсот тысяч таньга у Хамдамбая, сына Акрамбая?
- Во-первых, "не присвоил", господин следователь. Все эти деньги я раздал тем несчастным, которые гнули хребет на Хамдамбая и которым он отказался заплатить. Во-вторых, я отнял у него не пятьсот тысяч таньга, а сто. Как видно, Хамдамбай и здесь решил погреть руки.
- Во всяком случае, вы не отрицаете - как бы мы ни называли ваши поступки, - что изымали у людей деньги силой?
- Но вы же прекрасно понимаете, хотя бы про себя, - открыто признавать вы никогда не станете! - они же не отдают по совести того, что люди заработали своим честным трудом!
- Хорошо, положим, вы отобрали деньги, якобы причитающиеся людям, их заработавшим. Но вам-то какая забота? Кто вас уполномочил совершать такие деяния?
- Прежде всего моя совесть, жажда справедливости. А потом и люди, те самые, обманутые, втоптанные в грязь. Начиналось все официально: пострадавшие сами просили меня защитить их права, выступить на казиевском суде.
- Вы можете представить какие-либо доказательства о том, что эти люди просили вас выступить на казиевском суде защитником их интересов? У вас сохранилось их письменное прошение?
- Нет. Все это происходило изустно.
- Мне очень, очень хочется помочь вам, но сделать это вряд ли смогу: у вас нет никаких доказательств в оправдание своих поступков.
- На суде, если вы сведете меня с истинными грабителями, все будет доказано.
- Но ведь существовал верный и законный путь справедливого решения вашего дела. А вы надумали разрешить его под покровом ночи, с оружием в руках…
- Как я мог воспользоваться "законным путем", когда вся дахбедская администрация погрязла во лжи и своеволии?
- Ладно, оставим пока этот разговор. Вы мне скажите, в тот вечер, когда вы… посетили дом Хамдамбая, я полагаю, вы были не одни?
- Разумеется, - улыбнулся Намаз.
- Назовите их имена.
- Увы, этого я сделать не могу.
- Почему?
- А просто потому, что я не предатель.
- Ну что ж… - Следователь помолчал минуту, потом произнес с сожалением: - Как ни крути, вашу деятельность начиная с той ночи мы не можем классифицировать иначе, как откровенный разбой. И вам, к сожалению, никак не удастся доказать обратное.
- А я буду доказывать, - качнул головой Намаз, чувствуя, что его опять охватывает слабость. - Я буду доказывать, что между разбоем и присвоением силой того, что тебе же причитается, - разница как между небом и землей. Разбойником у нас называют человека, который отобрал чью-то собственность, личную вещь. Хамдамбай располагает миллионами. Откуда появились у него эти богатства, коли он ни кетменем не машет, ни серпом не жнет и на поливе не проводит бессонных ночей? Все его богатства заработаны бедняками, а Хамдамбай присвоил их себе. Выходит, грабитель вовсе не я, а он, Хамдамбай, которого вы защищаете. Я прошу дать мне с ним очную ставку.
- Не горячитесь. Всему свое время. Не хотите еще воды?
- Нет, спасибо.
- Пойдем дальше, - Владимиров открыл другую папку, лежавшую перед ним на столе. - Наряду со многими другими, Намазбай, вы обвиняетесь также в убийстве.
- Ложь. Я не убийца.
- Если бы вы смогли доказать это, я был бы только рад. Вот по этому донесению, подписанному управителем Пайшанбинской волости, начальником полиции, вы, Намаз, сын Пиримкула, обвиняетесь в убийстве пайшанбинского жителя Хидирбая, сына Мурадбая.
- Это неправда, - сказал Намаз сдавленно. - Я все расскажу по порядку. Этот негодяй Хидирбай считался самым богатым человеком в Пайшанбе. Как-то остановился я переночевать у одного тамошнего знакомого… Уже вечерело, когда в дом, где я остановился, прибежала с плачем женщина. Она рассказала, что Хидирбай запряг ее мужа и двух сыновей вместо волов в маслобойку. Вначале я даже не поверил этому. Джигиты мои тоже не поверили. Да вы и сами, наверное, не поверили бы, разве не так, господин следователь?
- Продолжайте, - сказал следователь, не отвечая на вопрос.
- Но соседи подтвердили, что Хидирбай всегда заставляет своих должников расплачиваться таким образом. Я пошел к баю, взяв с собой четверых джигитов. Маслобойка находилась за конюшней, старая такая, рассохшаяся, скрипучая. В нее были впряжены двое ребятишек и старик - одни кости да кожа… На шеи надето, как у волов, ярмо, крутят себе жернова, крутят… Пот с них градом, глаза заливает. На мои расспросы ответили, что уже три дня, как их заставляют крутить маслобойку… Я думал, у меня сердце остановится - так было больно и обидно за несчастных. Пошел и выволок из дома лежавшего на атласных тюфяках Хидирбая и двух его сынков, впряг в ту самую маслобойку, которую крутили старик с сыновьями. "Посмотрите, испытайте на своей шкуре, каково работать вместо скотины!" Бай, однако, оказался упрямее любого вола, никогда не видавшего маслобойки. Уперся, и все, ни с места. Была у него там айвовая палка, которой погоняют обычно волов, ну я ею и отделал подлеца хорошенько…
- Кто дал вам право учинять подобную расправу?
- А кто ему дал право превращать людей в скотов?
- Но ведь есть должностные лица, обязанные бороться против несправедливости! А вы присвоили себе их полномочия.
- О ком вы говорите, господин следователь? О собутыльниках того богатея?
- В ту ночь Хидирбай умер.
- Он умер своей смертью.
- Если бы вы не впрягали его в жернова, он бы не умер.
- Если бы он не мучил бедняков, задолжавших ему какие-то гроши, я бы не впряг его в жернова. У этого Хидирбая был целый хурджин расписок, полученных им с должников. Те тоже должны были крутить маслобойку вместо волов. Когда я сжигал эти бумаги, сердце бая не выдержало - он упал замертво.
- Вы явились причиной его смерти, суд признает вас убийцей.
- Я не убийца, я - мститель.
- Бай имел право принимать какие-то меры против злостных неплательщиков долгов.
- Но не превращать человека в скотину. Такого права ему никто не давал.
- Но и вы не имели права убивать человека, чтобы доказать свою правоту.
- Он получил по заслугам!