Он умолк, потрясенный силой своих слов. Затем просиял:
- У меня есть сетка от комаров, первый сорт. Мы купили две. Он заговорщически перегнулся через прилавок.
- Там чертовский холод,- сказал он.- Мой бог, ночью вы окоченеете. Но чуть-чуть не надо волноваться. Я тут иметь, что надо,- прекрасный пончо.
Он достал два дешевых одеяла с прорехой для головы посередине. Их можно было носить как плащ-накидку. Мы купили и их.
- Вы мастера по лошадям? Скакать, как Гари Купер?
Нам пришлось признаться, что искусство верховой езды не входит в число наших достоинств.
- А и ну ее, научитесь. Вы будете хотеть бомбачос,- сказал он поспешно и потряс перед нами двумя парами плиссированных обвисших панталон. Это было уж слишком.
- Не надо, не надо, мучиссима грасиас,- запротестовали мы.
На лице его появился притворный испуг.
- Амигос, так нельзя совсем. Вы искалечите себя просто ужасно. Вам нельзя без бомбачос.
Мы сдались, подставив себя тем самым под следующий удар.
- Вот теперь вы иметь полно прекрасных, просто замечательных бомбачос, первый сорт,- произнес он задумчиво, как бы поздравляя нас с похвальным умением выбирать то, что нужно,- но этот кактус и все эти кусты в Чако, она очень колючий.
Он стал раздирать ногтями воздух, чтобы пояснить свою мысль.
- Она хотеть порвать ваши прекрасные бомбачос на сто кусков.
Мы ждали, что будет дальше.
- Только не волновайся! - воскликнул он и, взмахнув рукой, как фокусник, вытаскивающий из шляпы кролика, извлек из-под прилавка две пары кожаных гетр.- Пиернера.
Купив и их, мы признали свое полное поражение. Больше, кажется, у нас не оставалось незащищенных частей тела. Но цепкий взгляд из-за прилавка не отпускал нас.
- Живот у вас нет,- огорченно заключил он, оглядев нас с ног до головы. Но тут же уверенно добавил: - Я знаю, вы будете хотеть фаха.
Он наклонился к полке позади себя и вытащил два рулона плотной ткани шириной сантиметров пятнадцать.- Смотрите, я вам показываю.
Он трижды обернул один рулон вокруг своего необъятного живота и позволил себе короткую пантомиму: попрыгал взад-вперед, изображая всадника.
- Ну, поняли? - он не скрывал триумфа.- Кишки. Внутри у вас ничего не болтается.
Ошеломленные своей безоговорочной капитуляцией, мы вышли из магазинчика, сгибаясь под тяжестью покупок.
- Не знаю, что из всего этого хоть как-то пригодится нам в Чако,- сказал Чарльз,- но на ближайшем маскарадном балу соперников у нас не будет.
Некоторые из наших доброжелателей называли Чако "зеленым адом". Мы старались не поддаваться эмоциям, но, тем не менее готовились к путешествию серьезно. По совету друзей мы приобрели специальные высокие сапоги, без которых в Чако, как нас уверяли, невозможно ездить верхом. Запаслись двумя дюжинами пузырьков со зловонной жидкостью; этикеток пузырьки не имели, но нас заверили, что они содержат сверхмогучее противомоскитное средство, изготовленное по армейскому заказу. Купили шприц колоссальных размеров, а к нему - невероятное количество противозмеиной сыворотки, которую нас заставили взять самые заботливые, но и самые пессимистически настроенные из наших парагвайских друзей. Запаслись десятком метров очень плотной резины (Чарльз обнаружил ее на рынке и не смог удержаться: "Чертовски полезная вещь, старина, пойдет для ловушек, ну и вообще для чего-нибудь в этом роде".). И наконец, мы стали обладателями совершенно неподъемного деревянного контейнера, наполненного всякой консервированной снедью.
Когда сборы были почти закончены, мы разыскали в туристическом агентстве Сэнди Вуда, заручились его согласием участвовать в нашем новом предприятии, а потом не без труда заказали три авиабилета до глухой эстансии в самом сердце Чако.
До отлета у нас оставалось три свободных дня, и мы решили посвятить их знакомству с народной парагвайской музыкой, которая славится далеко за пределами Парагвая. Когда триста пятьдесят лет назад на этой земле появились первые испанские поселенцы и миссионеры-иезуиты, музыка индейцев гуарани ничем особенным не выделялась. Она была простой и монотонной, медленной и минорной. Миссионеры не только обратили гуарани в новую веру, но и познакомили их с европейскими музыкальными инструментами. Индейцы быстро и охотно научились ими пользоваться. Музыкальные от природы, они вскоре целиком отдались своему новому увлечению. Музыка стала их страстью. Восприняв тот или иной европейский танец - польку, галоп или вальс,- они привносили в него своеобразный ритм и в то же время какую-то южную негу. Индейцы стали изготовлять музыкальные инструменты сами. Гитару они оставили в прежнем виде, а из арфы сделали фактически новый инструмент - маленький и легкий. В отличие от европейской концертной арфы индейская модель не имеет педалей, поэтому на ней нельзя брать полутонов. Тем не менее этот инструмент обладает богатыми возможностями, и парагвайский арфист использует их с необыкновенным талантом. Он не только виртуозный исполнитель, но и неистощимый импровизатор. Его пальцы скользят по струнам, рождая захватывающее глиссандо и сохраняя при этом опьяняющий ритм. Я в свое время слышал некоторые записи парагвайских групп, приезжавших в Европу, и теперь мне хотелось непосредственно познакомиться с этой удивительной музыкой.
Один из самых известных в Парагвае мастеров музыкальных инструментов жил в нескольких милях от Асунсьона, в маленькой деревушке Лике. Мы отправились к нему. Его небольшой дом был окружен благоухающей апельсиновой рощей - типичная картина для этой плодородной и живописной части страны. Сам хозяин сидел на своей рабочей скамье и неторопливыми мягкими движениями, выдававшими искусного мастера, полировал какую-то деталь арфы. Позади него под крышей сарая расхаживали два ручных попугая, а в саду, на деревянной перекладине, сидел прирученный ястреб. Мы расположились под апельсиновыми деревьями, а жена мастера вынесла нам холодный мате. Пока напиток ходил по кругу, хозяин играл нам на гитаре, законченной им совсем недавно. С соседней фермы подошли два подростка и тоже взяли гитары. Целый час они играли и пели. Их неподражаемые голоса звучали сладостно и вместе с тем мужественно. В них безошибочно можно было узнать голоса истинных парагвайцев. Одна мелодия сменяла другую, полную чарующих ритмов и синкопов. Парагвайские мелодии нежны, в них нет характерной для музыки соседней Бразилии порывистости, почти грубой дикости, привнесенной негритянской частью населения: в Парагвае во все времена негров было очень мало. Потом гитару передали мне, и старик попросил исполнить "уна кансьон инглези". И я исполнил, показал все, на что был способен.
Гитара, оказавшаяся у меня в руках, была великолепно сработана и обладала богатой и сочной тональностью. Не в силах сдержать свое восхищение, я спросил в максимально тактичной форме, нельзя ли купить эту гитару.
- Нет-нет,- ответил старик с такой горячностью, что на мгновение я испугался, что оскорбил его.- Я не могу позволить вам взять эту гитару, она не очень хорошая. Я сделаю вам другую, особую, и вы будете петь, как птица.
Когда через месяц мы вернулись в Асунсьон, гитара ожидала меня. Она была изготовлена из какого-то красивого парагвайского дерева, а на конце грифа старый мастер сделал инкрустацию из кости в виде моих инициалов.
За два дня до отъезда в Чако мы встретили Сэнди в центре города, в баре, где он откровенно готовился к предстоящему испытанию засухой. Он угостил нас пивом.
- Кстати,- сказал Сэнди,- вчера в наше агентство зашел один малый и спросил, правда ли, что какие-то два парня в городе интересуются броненосцами. Он сказал, что у него есть тату каррета.
Я чуть не поперхнулся. Тату каррета, то есть "тату-телега",- так называют тут гигантского броненосца. Это великолепное существо длиной почти полтора метра встречается чрезвычайно редко, и еще никому не удавалось привезти его в Англию живым. Даже увидеть его доводилось очень немногим, и я только в самых дерзких грезах мнил себя обладателем этого сокровища.
- Где этот человек? Чем он его кормит? Здоров ли тату? Что он за него хочет? - в чрезвычайном волнении накинулись мы на Сэнди, который с обычным своим задумчивым видом потягивал пиво.
- Видите ли, я точно не знаю, где он сейчас. Если вас это очень интересует, давайте пойдем и узнаем. Сам я его не видел.
Мы бросились в агентство и разыскали клерка, который разговаривал с обладателем тату каррета.
- Да он просто забрел сюда,- ответил клерк, не понимая причин нашего волнения,- и спросил, сколько эти инглези дали бы за тату каррета. У него есть один на продажу. А я не знал, интересует вас это или нет, и он сказал, что зайдет как-нибудь в другой раз. Кажется, его зовут Аквиньо.
Какой-то бездельник, из тех, что обычно целыми днями торчат на ступеньках агентства, дал дополнительную информацию:
- Вроде он иногда бывает в конторе лесопромышленной фирмы, что у порта.
С лихорадочной поспешностью мы покинули агентство, окликнули такси и устремились по следу. В конторе нам сообщили, что Аквиньо три дня назад приплыл в столицу с грузом леса из Консепсьона, расположенного в ста милях к северу от столицы, но броненосца у него не было - должно быть, тот остался в Консепсьоне. Несколько часов назад Аквиньо, говорят, уплыл обратно.