При случайных встречах с Агнией Юрась старался держаться безразлично, не хотел показать, что она его интересует, и злился на себя, когда вдруг начинал краснеть под ее вызывающими взглядами. В одном художественном произведении он вычитал и запомнил такое наставление: "Чтобы оградить себя от посягательств женщины, нужно держаться с ней неприступно". Юрась принял его как руководство к действию и направил всю свою энергию на овладение науками. Все внимание - военному училищу!
Время шло. Юрась ждал ответа из училища, а оно молчало. Юрась забеспокоился: в чем дело? Надо узнать в военкомате - может, ответ уже пришел и лежит там без движения? А что? Под лежачий камень вода не течет.
Прошла еще неделя. Крутой июньский полдень припекал землю. Юрась сидел, прислонившись спиной к саманной стенке кузни, и пил из кружки холодное молоко. Вдали за речкой синел лес, перед Юрасем на траве - припотевшая крынка, на рушнике - краюха свежего хлеба: бабка Килина принесла кузнецам обед. Сама сидела рядом, закинув на макушку концы развязанного платка, ждала, пока опорожнится крынка.
В стороне, в тени, под высоким кустом бузины, сидели дядя Куприян и его старый приятель - бухгалтер МТС Панас Гаврилович Кормыга. Разговаривали.
Юрась стряхнул с рушника крошки в ладонь, бросил под стенку воробьям, лег на живот и открыл книгу. Панас Гаврилович покосился на него, спросил:
- Что это у тебя, хлопец, за гроссбух?
- Учебник истории.
- А-а-а… - протянул тот насмешливо. Помолчал, качнул головой: - Гиштория - то все брехня, хлопче! Агитация для дурнив. У кого власть, тот себя и славит. Ото кацап Карамзин двенадцать гроссбухив написал про царей, а называется "История государства Российского". Царь Алексей у него - ну прямо батько ридный для украинцев, а если бы правду рассказать, то Дант с его пеклом - сопляк… Тарас Шевченко лучше знал царей, когда писал: "Це той первый, що розпинав нашу Украину, а вторая доканала вдову сиротину…"
- По-вашему, пусть бы ляхи растерзали Украину и в колонию свою превратили?
- Что нам те ляхи, га? - воскликнул Кормыга возмущенно. - Украинские козаки лупцювали тех ляхов и без помощи московских царей. Да чего там говорить! Где та Речь Посполита сегодня? Нет!
- Як корова языком ее… - закивал согласно Куприян. - За неделю под Германией оказалась. Вояки!..
Куприян допил молоко, бросил кружку на полотенце. Кружка подпрыгнула, звякнула о крынку. Бабка Килина зевнула, перекрестила рот, молвила озабоченно:
- А в той Хинляндии так и не нашли ногу Петруся Моршанского, вместе с чеботом сгинула… Добрый чебот…
- Да ну вас, мамо, с вашим чеботом! - отмахнулся Куприян. - На беса он вам сдался?
- Та я так, вспомнила… В гарных чеботах снялся на карточку Илья Афанасьихи Палажки. Показывала. Весь, как есть, в командирском мундире, а халявы у чебот - в гармошку…
Дядя Куприян махнул рукой, а Юрась, повернувшись с живота на бок, сказал мечтательно:
- Скоро и у меня будет форма такая и сапоги с голенищами гармошкой. В артиллерийском дадут не хуже, чем в авиадесантном…
Дядя повалился на спину и деланно захохотал.
- Фу-у! Чего еще, - сказал, отдуваясь и качая головой. - Ну и дурень! Училище… У того Моршанского без училища ноги с чеботом не нашли, а у тебя и головы не найдут. Не живется ему спокойно возле дяди да бабки. На небе рай, но все стараются попасть в него попозже, - заключил Куприян, повернувшись к Кормыге.
Сказал насмешливо, а сам подумал не без опаски: "А ведь, чего доброго, удерет в училище! Что я стану один на старости лет делать? Ишь чего, в казарму захотел. А мне как без работника? Эх, был бы он поменьше, дал бы ему доброго прочухана, чтоб перевернулся да разумным встал, а теперь что сделаешь? Вымахал в оглоблю… Э! А что, если… женить? Женю его! Женю! Жинка свяжет его так, что и артиллерия и кавалерия из головы разом вылетит!"
Куприян обрадовался своей сообразительности, но тут же, спохватившись, подумал:
"А вдруг попадется такая, что не в дом придет, а утянет, окаянная, черт знает куда? Так женить, что сук под собой рубить… Тут нужно добре покумекать".
- А-а-а! Вот они где! - раздался голос над головами кузнецов и их гостя Кормыги.
Юрась посмотрел вверх и увидел Агнию.
- Это вы так мою бедную конягу подковываете? Разлеглись под бузиной, а слепни там последнюю кровь из животины допивают! - показала Агния на кузню, где у коновязи бил копытами мерин.
Конь сердито фыркал и отмахивался хвостом от налетавших врагов. Агния привела его перед обедом, подковы, сказала, хлябают, пора перековать. Завтра нужно везти бидоны со сливками в райцентр. Юрась сел на корточки, закрыл учебник истории. "Что за привычка у этой Агнии? Сама не лучше того слепня зудит, не даст кусок хлеба съесть. В себя небось два обеда затолкала, вон как раскормилась! Того гляди, кофточка лопнет…"
Юрась промолчал, решил лучше не связываться с ней, но дядя Куприян взъярился, плюнул под ноги с угрозой:
- Какое ты имеешь право кричать? Здесь тебе не конюшня! Ишь взяла моду глотку драть. Смотри, девка, а то узнаешь мой характер…
- Нужен мне ваш характер, как же!
Агния стояла руки в боки и вызывающе щурилась. Юрась встал, пошел в кузню. Засобирался и Панас Гаврилович Кормыга. Во время стычки он молчал и только покачивал осуждающе головой. Куприян погладил розовую лысину, надел картуз, кряхтя поднялся, потопал проводить гостя.
Из кузни потянуло острым дымком. У распахнутой двери сидело несколько заказчиков. Куприян, проводив Кормыгу, занялся с ними. Юрась к колхозным нарядам, квитанциям и прочим денежным документам, не допускался, его дело - бухать молотом да смотреть, чтобы пшик не получился. Но Юрась все понимал и без документов. Если б не бухгалтер Кормыга, "левые" заказчики давно бы дяде боком вылезли. Кормыга ух какой хитрющий и предусмотрительный, как хороший шахматист: за десять ходов видит, что впереди. Это он, как рассказывала бабка Килина, надоумил Куприяна свернуть в 1928 году частную мастерскую, которую тот держал в годы нэпа. Как чувствовал, что для свободного предпринимательства наступают смутные времена. И хорошо, что Куприян послушал его, рассчитал слесарей и кузнецов, а опустевшую кузню запер и занялся извозом.
Через два года, во время коллективизации, Куприян передал помещение кузни в артель и стал трудиться колхозным ковалем. Позднее кузня стала называться филиалом машинно-тракторных мастерских для ремонта колхозного инвентаря. С благословения бухгалтера Кормыги продукция реализовалась по способу лакомок - сборщиц ягод: одна ягода в лукошко, две - в рот…
Юрась догадывался, что за многие заказы деньги в кассу МТС не попадают, и как-то заикнулся было об этом дяде, но тот сильно обиделся и убедил племянника в том, что он чище ключевой воды.
Пока Юрась подгонял заготовленные впрок подковы, Агния стояла, прислонившись плечом к дверному косяку, смотрела на проворную пляску молота по наковальне и многозначительно усмехалась. Вот так всегда: если не шумит, так усмехается, играет губами. Она их не красит, но они у нее всегда будто накрашенные. Такие яркие - просто беда! Но Юрась не из тех, кого можно легко прельстить всякими улыбочками и прочими штучками, хотя порой от штучек этих у него дух захватывает. Вот и сейчас: прибивает подкову, а сам нет-нет да и взглянет краешком глаза на гримасничающую Агнию.
- А, пропасть! - Аж под мышкой резануло - так хватил молотком по пальцу. А девка хохочет как оглашенная. Это вместо того, чтобы посочувствовать. - Нечего тут хаханьки строить под руку! - обозлился Юрась.
Агния шевельнула густо-черными бровями, тщательно зауженными по последней моде до ширины башмачного шнурка. Фыркнула:
- Было б кому строить хаханьки!
- А нет, так отвернись.
- Н-да… Помнится, в школе ты не такой был…
По лицу Юрася пошли красные пятна. Схватил ногу мерина, зажал в станок, принялся вгонять в копыто гвозди, а Агния опять за свое. Что ты ей сделаешь? Хороша ведь чертовка, лучше некуда, но Юрась, опасаясь вновь ударить по пальцу, не отрывал взгляда от работы. И напрасно. Стоило б ему поднять в эту минуту глаза, и он понял бы, что не только ловкость, не только рабочая хватка ей по душе… Но он все стучал и стучал.
"По лбу еще бы стукнул себя, дурак!" - рассердилась Агния и махнула рукой.
Юрась закончил, отряхнул фартук, хлопнул ладонью по крупу мерина:
- Забирай своего одра!
Агния молча отвязала повод, встала на пенек, легко, подпрыгнула и села верхом.
"Странно, - подумал Юрась, - пол-лета прошло, а загар к ней ничуть не пристал. Ноги совсем белые. Белые как сметана, которую она возит в райпотребсоюзовскую столовку… Не иначе сметаной сама мажется".
Агния посмотрела сверху на Юрася, провела прутиком бузины по его лицу, сказала насмешливо:
- Да-а… загордился ты…
- Откуда ты взяла, что я загордился?
- Откуда - это тайна…
- Какая, черт, тайна?
Агния чуть нагнулась к нему, молвила вполголоса:
- Приходи вечером в кино - узнаешь…
И, стеганув коня, ускакала, оставив за собой на площади клубы пыли.
"Вот тебе! Возьми ее голыми руками… Бес, что ли, в ней сидит? - посмотрел Юрась ей вслед. - Другую такую на всем свете не сыщешь. Ума можно лишиться от ее фокусов…"
Пыль над площадью осела, а он все смотрел в ту сторону, где скрылась Агния. Очнулся от тумака дяди Куприяна.
- Чего вылупился на ту стерву?
- А что такое?
- Мало тебе на селе порядочных девок? - топнул в досаде дядя.
Юрась сморщился, точно кислицы откусил. Ссутулил крутые плечи, повернулся и пошел в кузню. Дядя едва удержался, чтоб не запустить в него попавшим под руку дрючком.