Это был ястреб, ястреб-тетеревятник. Возможно, этому пернатому охотнику и не удалось бы самому поймать нашу белку, возможно, ему пришлось бы и немного поголодать - ведь белки очень осторожные зверьки и, завидев, врага, никак не выдают себя. Возможно, эта белочка сначала, плотно прижавшись к стволу елки, подождала бы, притаилась, а потом незаметно улизнула бы от врага. Но тут помешали мы…
Дружок, поймав запах зверька, громким лаем заявил, что белка здесь. А я, не разглядев сразу затаившегося зверька и не подумав, что где-то может таиться ястреб-охотник, спугнул спрятавшуюся белочку ударом топора. И ястреб, сидевший в засаде, только этого и ждал. Стрелой он кинулся к добыче и так же быстро скрылся от нас.
Так и погубили мы маленького, пушистого зверька - погубили только потому, что были слишком любопытны и не очень часто задумывались, чем наше любопытство может окончиться.
Из леса мы возвращались виноватыми. Дружок, будто понимая, что произошло, на этот раз не бежал впереди меня, а понуро плелся сзади. И дома, в комнате, он не стал лезть к столу и, как обычно, тут же требовать положенный ему обед - он тихо улегся под стол и виновато посматривал оттуда на меня.
Мне тоже в этот вечер было очень стыдно, и я долго размышлял, что можно и чего нельзя делать в лесу человеку, чтобы не принести в лес беды.
И после этого случая я никогда не разыскивал затаившихся птиц и зверей и больше не позволял Дружку слишком надоедать лесным обитателям.
СТАРАЯ БЕРЕЗА
СИНИЧКИ В ПАРКЕ
Ранней весной, когда в лес еще не пришло весеннее тепло и не вернулись еще из теплых стран перелетные птицы, вдруг да услышите вы в лесу громкую и задорную песенку-колокольчик большой желтогрудой синички.
Это она первой, вслед за барабанным призывом дятла, объявляет всем-всем, что весна уже совсем близко, что совсем скоро набухнет от талой воды и опустится к самой земле холодный, голубой от мороза сугроб и что из-под этого сугроба скоро покажется небольшим островком оттаявшая земля, а потом над ожившей, проснувшейся землей зазвенит настоящая весенняя песенка - песенка только что вернувшегося в родной лес зяблика…
И тогда голосок большой желтогрудой синички будто чуть померкнет, будто станет тише и потеряет немного свой хрустальный звон. А явятся в лес дрозды, подымут неумолчный треск, и затеряется недавняя яркая синичья песенка совсем, словно уйдет синичка из леса, уступив недавнее место и зяблику и дроздам.
Но нет, никуда не улетела эта желтогрудая птичка, здесь она, и поет она по-прежнему чисто и звонко, но только теперь за песнями наших новых громких певцов плохо слышен ее голосок. Да и к лучшему это вроде бы для самой синички - занята она теперь другим делом: тайно шмыгает взад и вперед от дупла в кусты, из кустов в дупло, где вот-вот появятся на свет ее маленькие птенцы. А зачем в такое время уж слишком громко заявлять о себе, выдавать песней то место, где устроено гнездо?
Так и считал я долгое время, что живет в лесу эта желтогрудая синичка, наша доверчивая гостья у зимней кормушки, тайно, незаметно и никогда не согласится в такое весеннее время завести знакомство с человеком. Мол, зима зимой - зима другое дело: голод не тетка, тут и с человеком можно подружиться. А уж весной, когда пришло время вывести птенцов, извините, не станет наша синичка доверчиво торчать перед человеком: кто его знает, этого человека, о чем он думает, - может, хочет узнать, где гнездо, а потом заберет всех птенцов…
Так или нет рассуждала эта быстрая, ловкая и тайная по весне птичка-синичка, но только никогда раньше не приходилось мне встречать в весеннем лесу синичек, которые отнеслись бы ко мне так же доверчиво, как и зимой около кормушки. Увижу другой раз дупло, в которое только что забралась синичка, подожду, когда вынырнет эта птичка обратно, подойду к птичке поближе, и тут же исчезнет она в кустах, будто сквозь землю провалится, и долго потом не показывается около своего дупла, не желая подтверждать мою догадку, что именно здесь и есть ее гнездо.
Но как-то совсем недавно забрел я в старый, давно перезревший и, пожалуй, уже отживающий свой век парк. В парке было много дуплистых деревьев, и в этих дуплах синички из года в год устраивали свои гнезда. Шел я по краю парка, там, где поднялись робким тонконогим рядком светленькие березки. Пусто было в парке, пусто и около березок. Трава еще не поднялась, листочки по деревьям еще не зазеленели - весна в этом году выпала поздняя, затяжная, холодная. Казалось, нет сейчас вокруг меня ничего живого, лишь в стороне около скамейки изредка подавали голоса занятые каким-то своим очень важным делом сосредоточенные воробьи.
И тут под березками заметил я короткое движение. Кто пошевелился, кто двинулся, я сразу не разобрал. Но то, что здесь только что кто-то был, я уже не сомневался. Кто это? Скорей всего, мышь прошмыгнула в прошлогодней листве… И только я подумал, что под березкой, пожалуй, был именно мышонок, как снова кто-то шевельнулся-шмыгнул, но уже не на земле, а среди веточек деревца, крайнего ко мне.
Я остановился, замер, и почти рядом с собой, в каком-нибудь метре, увидел знакомую желтогрудую птичку. Синичка - а это была, конечно, она сидела на ветке, как всегда, чуть бочком: одна лапка выше, другая ниже по ветке, так что вид у птички был задорный и даже чуть озорной. Сидела и, не пугаясь, не вздрагивая от напряжения, не таясь, смотрела на человека, смотрела доверчиво, спокойно, как смотрели на меня синички зимой, когда угощал я их возле кормушки семечками.
А рядом с этой добродушной синичкой заметил я еще одну точно такую же птичку. Она тоже сидела на ветке и тоже очень доверчиво смотрела на меня. И как мне показалось, смотрела даже не на меня, а на мой карман, где еще совсем недавно всегда было хоть немного угощения для птичек.
Но сейчас мой карман был пуст, у меня с собой не было вообще ничего, чем я мог бы угостить этих птичек. И я просто, в ответ на доверие, протянул синичкам свою руку ладонью вверх… И синички нисколько не смутились. Одна из них еще выше поднялась на лапках и, чуть наклонив голову, с любопытством заглянула ко мне в руку. Но там ничего не было.
Вот так, почти рядом друг с другом, и провели мы минуты три-четыре. Конечно, я бы не ушел и дольше. Но у синиц были свои дела, и они, наверное поняв, что у меня действительно нет для них никакого угощения, принялись быстро и старательно обшаривать прошлогодние сухие листья под березами.
А я стоял на краю дорожки и долго любовался маленькими доверчивыми птичками, что копошились неподалеку от меня на земле…
Над нами были тяжелые темные ветви лип. Еще недавно на этих ветвях лежал высокими полосами темный от долгой зимы, смерзшийся снег, и под этими заснеженными ветвями взад и вперед мелькали желтые грудки и черные галстучки больших синиц. Еще недавно здесь были кормушки, и синички доверчиво брали прямо из рук семечки и кусочки сала. И теперь, когда птичьи столовые закрылись до следующей зимы, когда люди ушли из парка с последней лыжней, птички все еще помнили людей и, наверное, не только меня, но и каждого, кто заходил сейчас в парк, встречали так же доверчиво и откровенно.
ЧИЖИК
Чижик - небольшая, веселая и очень доверчивая птичка. Чижик быстро привыкает к человеку, когда человек приносит его к себе домой и предлагает ему свою дружбу.
Завоевать доверие чижика не очень сложно. Помести птичку в просторную светлую клетку, угощай семенами ели, ольхи, березы, льна, разрешай птичке почаще летать по комнате, ставь ей ванночку-купалку, чтобы могла она каждый день купаться, и будет твой чижик совсем скоро садиться к тебе на руку, на плечо, будет доверчиво прыгать около тебя по столу и петь вовсю свою немудрую, но очень веселую песенку.
Смотришь на такую жизнерадостную птичку, что всю зиму беззаботно порхает по комнате, и кажется тебе, что легко и просто ей, что не зовет ее, не тянет ее ничто за окно, на улицу.
И действительно, привыкает чижик и к твоей комнате, и к своей клетке - каждый вечер сам забирается туда спать, и бывают случаи, когда чижи, долго прожившие у людей дома, не желают покидать своих друзей и, даже выпущенные на волю, возвращаются обратно.
Все это так, все это правильно, умеет чижик по-своему ценить дружбу, но вот беда: не все и не всегда умеют ценить доверие этой маленькой, веселой и очень откровенной птички…
Случилась однажды такая беда и со мной - забыл я, что не всегда так просто и быстро, как некоторые люди, отказываются птицы от прежней дружбы, и пришлось мне тут пережить настоящий стыд…
Принес я домой чижика еще осенью. Понравился он мне - был тихим и доверчивым, был и очень красивым в своем желто-зеленом передничке, с темной шапочкой и темной точечкой-пятнышком под клювом. Видимо, и чижу понравилось у меня в комнате, и почти тут же запел он, да так громко и так красиво, что я долго не мог поверить: неужели это поет мой маленький чижик?!
А потом стали мы с птичкой настоящими друзьями. Стоило мне войти в комнату, как чижик сразу замечал меня, подлетал ко мне и подолгу сидел рядом, около пишущей машинки.
Так и провели мы вместе осень, зиму и первую половину весны. Боялся я сначала, что с наступлением весны начнет мой чиж беспокоиться, начнет искать дорогу за окно, на волю, а не найдя, загрустит. Но и этого не случилось, и наша дружба продолжалась по-прежнему. Только вот обманул я сам эту дружбу…
В начале мая пришлось мне ненадолго уехать из Москвы. А как же чижик? И не догадался я отдать его кому-то на время, забыл как-то, что нельзя подводить птичку, доверившуюся тебе, нельзя выпускать на волю так сразу птиц, которые жили у тебя дома, нельзя разом лишать их заботы человека. Забыл я все это, открыл окно, поставил на подоконник клетку, открыл у клетки дверку и отошел в сторону. Что будет?