Когда советские части вошли в Германию, Матвею скрыться не удалось, хотя он наверняка пытался это сделать. Во время бомбежки Сабуров был тяжело ранен. Раненого его наши и подобрали.
– Погодите, кажется, я догадываюсь, что было дальше, – подался вперед Павел. – В числе прочих военнопленных его этапировали в СССР?
– Естественно. Потом долго разбирались – кто таков, зачем сдался в плен, почему не пытался бежать… Обычная история. В деле есть протоколы допросов Матвея. Следователь отмечает, что подсудимый упорно молчал, точнее, повторял одно и то же: работал в подсобном хозяйстве у немцев, пас скот, выращивал пшеницу. Дали ему в итоге десять лет – стандартная норма. Отсидел он из них семь, попал под амнистию. На зоне известной личностью был. Его не только заключенные, но и начальство побаивалось. В уголовные авторитеты, правда, не выбился, потому что к этому и не стремился, урок презирал. В пятьдесят третьем великий вождь и учитель умер, и Матвей вернулся в Глинск совершенно другим человеком. Ничего общего с тем, прошлым, Матвеем у него не было. Если что и осталось в нем светлого, человеческого, так это любовь, или, скорее, воспоминание о любви к Карасевой. Пришел, а у нее дочь растет, замужем побывала, хоть и недолго. Матвей к ней попытался пристроиться, да только ничего не вышло. Неизвестно, что между ними произошло, – одни говорят, ссора, другие утверждают, что она его выгнала, едва на пороге увидала… В общем, Матвей дом продал и переехал куда-то за город. Только, похоже, бабушка ваша его раскусила.
– Раскусила? В каком смысле? Катя отвела взгляд, уставилась куда-то в угол. Казалось, она взвешивает слова, прежде чем ответить на вопрос своего собеседника.
– Понимаете, Павел, – наконец решилась она. – Матвей был намного старше Анны. У него до войны уже была семья.
– Мне говорили. Лет пятнадцать, а то и двадцать у них с моей бабкой была разница. И что в этом позорного? От кого он прятался в глуши? Город у вас небольшой, все как на ладони.
– А вот представьте: пятнадцать или двадцать лет разницы плюс немецкий концлагерь плюс ранение и контузия, потом наши места не столь отдаленные… Человек после таких испытаний должен стариком выглядеть.
– А Матвей?
– А Матвей такой же, каким и до войны был. Статный, сильный, ни одного седого волоса. Люди поражались, как он сохранился, а Карасева сразу сообразила, в чем секрет его молодости.
– И в чем же?
– Ну, как? – Брови Кати изумленно поползли вверх. – Вы же только сегодня читали про упырей… Кто пьет кровь живого человека, тому передается чужая жизнь и чужая молодость, так и Матвей.
Павел откинулся на спинку стула.
– И вы в это верите? Вы же образованный человек, Катя!
– Не верила. До тех пор, пока с документами не ознакомилась. Да и что вокруг делается, вижу, не слепая.
– Вы хотите сказать, что Матвей продал душу дьяволу?
– Дьяволу, черту, Вельзевулу, Воланду… Слов много, а смысл один. Важно, что ваша бабушка это поняла.
– И Матвей, как я догадываюсь, стал ее врагом? – уточнил Павел.
– Сказать, что они открыто враждовали, нельзя. Но втайне…
– В чем это выражалось?
– Например, вашей бабушке неоднократно предлагали сотрудничество спецслужбы. Она иногда соглашалась, иногда нет.
– В этом, мне кажется, нет ничего зазорного, – пожал плечами Ткачев. – На Западе многие так поступают. Если человек обладает сверхспособностями, естественно, что государство стремится использовать его дар в своих интересах.
– Это хорошо, если цели у государства благие, – отозвалась Катя. – А если нет…
– Ее склоняли к доносам на клиентов?
– Это далеко не самое страшное, – усмехнулась девушка. – Анна Карасева умела насылать порчу. Ее пытались заставить устранять очень высокопоставленных персон. Но она отказалась.