По-моему, она импровизировала. Но хорошо получалось.
Скрипка, тень от здания ложится синим углом, ярко вычерченные вечерним косым лучом ровные трещинки ретанового тротуара, воздух прозрачен и высвечен до самой высоты...
Люди навстречу. Пожилая пара. Похожи друг на друга, как брат и сестра, но по-другому все-таки... женщина очень красивая. Старая, белые волосы забраны в узел на голове, стройная, легкая — красивая. Здесь не принято красить седые волосы, да и зачем — разве старость не прекрасна сама по себе? Пожилые супруги — одного роста, и выражение глаз одинаковое, и улыбки, и полная согласованность, слитность движений. Столько лет вместе прожить — но этого мало, не просто прожить, а в любви. Это же видно сразу...
Компания расселась в кружок прямо на ретане. Гитару передают по кругу, каждый поет строфу -и дальше. Я остановился, прислушался... а, это любимое местное развлечение, петрика, песня с продолжением, каждый сочиняет кто во что горазд.
Я спою про то, про это,
И про все вам расскажу.
Прилетает к нам комета,
На комете я сижу.
Парень передал гитару следующему. Тот задумался на мгновение, ударил по струнам.
Сидит птица на суку
И кричит кукареку,
А кому какое дело,
Что в дупле сидит ку-ку.
Следующей гитару взяла девушка. Запела тоненьким голоском.
Из дупла вылазит дэггер,
Страшнее мировой войны,
Только дэггера увидел,
Как наделал я в штаны.
По кругу пронеслось одобрительное хихиканье. Гитара перешла дальше.
Тут я в дэггера с тоски
Бросил грязные носки.
Дэггер только их понюхал -
Разлетелся на куски.
На меня стали посматривать, и я с сожалением зашагал дальше. Интересно, чем эта петрика кончится...
Очень уж тема специфическая попалась. Про дэггеров. Это такие, говорят, сагонские биороботы, их на самом деле никто не видел, даже в фильмах их в натуральном виде не показывают. Они вызывают панический ужас одним своим видом. Частушки дурацкие, конечно, но на ходу лучше трудно сочинить. А все же не совсем понятно мне, что им так интересно в этих частушках... у нас бы если и сочиняли — то о другом.
Вон автомат стоит с мороженым... взять, что ли, порцию себе.
Все равно потом приходится возвращаться домой. И наступает вечер.
А вечером тоска особенно сильно подступает. Такая тоска, что ничего уже не хочется, и ничего не нужно. И если вспомнишь вдруг Арни и Таро, можно хоть поплакать — стесняться тут некого. Но иногда даже и воспоминания не идут, просто — тошно.
Даже не объяснить, почему тошно. Просто — все плохо. Все. Ведь я все предал, все идеи наши предал и забыл. Живу у врагов, жру их пищу, на их деньги живу. На подачки. Все бросил, все забыл, чему меня учили. И даже не жалею об этом, не хочется мне назад.
Хоть бы раскаяться по-человечески, захотеть обратно. А ведь не хочется... знаю, что Цхарн теперь никогда меня не примет... да может, и нет никакого Цхарна. Может, это нам врали...
А что тогда есть?
Неужели вообще ничего нет, никакой Вечной Жизни, вот помру — и все, как засну навсегда, ничего не будет больше? Мне почему-то стало казаться, что так оно и есть. И не попаду я в Сад Цхарна, не поймаю Светлейшую Улыбку. А может быть, кто-то и попадет... это я — предатель.
Да, предатель, уже окончательный, и обратно не хочу.
Но и впереди тоже — ничего нет, совсем ничего. Чужой мир вокруг, который никогда мне не станет родным. Ну, будут они кормить меня. Ну ладно, может, работать начну. Не все же тунеядцем жить. Но жизни-то больше не будет. Доживать осталось... смешно так думать в двадцать лет. Да, я понимаю, что могу даже еще лет шестьдесят прожить. Только я их уже не жить буду — доживать, дотягивать.
Кто это сказал — «и с тех пор все тянутся передо мной кривые, глухие, окольные тропы».
Для чего это все? Зачем? Зачем жить? Черно вокруг, за окном, в глазах черно. Плохо.