И почему такого быть не может?
Мне вдруг показалось, что это возможно. Вполне.
Пожалуй, я все-таки перебрал. Домой решил идти пешком. Не так уж и далеко. Пройти по набережной, подняться наверх по аллее... Марк предлагал меня довезти, но я отказался. Пройтись, подышать свежим воздухом... послушать гул ночного моря.
Я стоял у парапета. Было немного холодно — ветер продувал рубашку насквозь, пузырил ее на спине, точно парус. Ночное море — это страшный, черный зверь. Море и само по себе неведомый зверь, глубина его пугает и притягивает. Но вот ночью... это неведомая бездна, и кто знает, каких чудовищ она таит.
Только звезды, мерцающие здесь, в атмосфере, сливающиеся в полосу Млечного Пути, в облачка драгоценной дымки, разбросанные яблоками по небосводу — только звезды дивно хороши здесь, над черным ночным морем.
Я не увидел, не услышал — почувствовал, кто-то стоит у парапета рядом со мной. Как Оливия тогда, на балконе. Просто тепло ощутил исходящее, знойное, дышащее тепло. Обернуться? Как-то неловко...
Когда же она... почему она — может быть он — окликнет меня? Она... оно слишком близко ко мне, чтобы не заговорить. Она ко мне подошла, а не к парапету.
— Любишь смотреть на ночное море?
Голос хрипловатый, низкий... красивый. Вот теперь можно и обернуться. Я обернулся. Застыл.
Она была чем-то похожа на Пати. Брови такие же красивые, в ниточку. Карие глаза. Темные волосы гладко зачесаны. Лицо все блестит в тусклом фонарном свете, словно лунная маска. Такая косметика сейчас в моде, говорят — почти незаметная, только лицо светится луной, неясным белым сиянием. В маленьких, широких крыльях носа серебряные гвоздики. Гвоздики у рта... На волосах лежит темно-алая прозрачная вуаль, закрывает ухо, плотно охватывает шею, а на другом ухе — огромное висячее серебряное кольцо. Глупо — чего я молчу? Как-то нелепо я выгляжу... Но что сказать?
Тонкие пальцы (ногти вытянуты до предела, блестят серебром) легли на мою руку. Как Оливия тогда...
Смеется, тихо, беззвучно.
— Ты откуда такой взялся? С Бетриса?
И на это — ну что ответишь?
— С неба, — сказал я невпопад.
— Давно? — почему ее голос звучит, как в мистической драме? Глухо и таинственно, как звездный свет льется.
— Две недели, — ляпнул я. Я просто не знаю твоего языка, девочка. Я не знаю, как говорить с тобой.
Я вдруг увидел ее топ, очень низкий, без бретелек — на одно плечо ложилась та же алая ткань, другое, ближнее ко мне, лунно блестело, переливаясь. И в самом низу, там, у кромки бордовой ткани, такой черный, удивительный, пряно пахнущий провал меж холмами. Мне вдруг захотелось коснуться ее плеча, такого лунного, молочного, блестящего... По тонкой, гладкой ключице скользнуть к провалу... Цхарн, что это я?
— Юный пилот? — голос ее изменился неуловимо. Деловитым таким стал, и будто слегка разочарованным и даже враждебным. Словно ежик ощетинился иголками.
— Ско, — уточнил я. Цхарн, что это я смотрю на нее? Вылупился... надо хоть взгляд отвести. Неудобно же. Девушка хрипловато рассмеялась.
— Маленький ско, — она провела своей тоненькой рукой (руку оплетала сияющая змея-татуировка) по моему плечу, — ты совсем один сегодня, маленький ско?
— Да, — я посмотрел ей прямо в глаза, сам не понимая, почему, — я один.
Она меньше меня ростом... маленькая, хрупкая. Совсем не такая, как Оливия. Та и в платье — будто в броне. А эта — открыта, беззащитна.
— Пойдем, — она легко повернулась на каблуках, — иди за мной, ско.
«Где ты живешь?» — я привел ее к себе. Но мне все время казалось, что это все же она меня привела. И не ко мне в квартиру... нет, не моя эта комната — она оставила только ночной свет, комната, залитая сиянием Бетриса и звезд. Я в общем догадывался, что произойдет сейчас... и банальность этого убивала. Всего-то навсего...