Посмотри на мир пропащий
И на подвиг предстоящий,
В чем ты видишь неувязку,
В чем иной устрой и ход,
Чем мычащий, говорящий,
Пьющий, воющий, скорбящий
Опровергнет ту побаску,
Предъявив наоборот?
Посему не брось старушку,
Здесь поставишь раскладушку,
И от носа вдоль гортани
Сеть раскинет паучок.
Тело бросишь на подушку,
Ноги кверху на кадушку,
И, как сказано в Коране,
Время сядет на крючок.Нас найдут на нас похожи,
Все прочтут по нашей роже
И останутся в чулане,
Но, конечно, на полу.
На полу, но рядом все же.
Нам покой всего дороже. -
Это присказка в романе,
Но и истина полу-".Я ложусь без лишней фразы.
Пауки приплыли сразу
И – за дело без затей.
Ах, старанье, ах, сноровка,
Надо ж – точно – полукровка -
В дверь колотятся заразы
И в меня без лишней фразы
Светят светом фонарей.
Тишина под нами тихо
Ткет, как сонная ткачиха,
Полотно "не-раз-берихи",
Полотно "все напле-вать".Мыши с шипом, как шутихи,
На поверку – надо ж – лихи,
Нос грызут, хрустят хрящами
И носильными вещами.
Мы молчим, и дева с нами.
Ходит мерно под мышами
Односпальная кровать.3 июля 1975
Воображаемый монолог А. Эфроса, обращенный к Ю. Любимову,
3 июля 1975 года
Я кручу не еле тихо педаль,
Он свистит себе в кулак, как в свирель,
А они кричат: "Во дают!".Собирался я, как водится, вдаль,
Да обрыдла ему канитель,
И позвал он меня в свой уют.Полюбили мы любовью одной
Ввечерочку выпивать по одной,
В первый раз это случилось в выходной.Хорошо! Я мешаю кисель -
Он мешает мне прилежно мешать.
"Расцарапай ему рожу!" – кричат.А весна на дворе и капель,
И погода хоть куда, твою мать,
И сосульки по асфальту бренчат.Я сказал ему: "Ты не мешай!"
Он ответил мне: "Вонючий лишай,
Ты мешанья меня не лишай".А кругом уже содом или гам,
А кругом уже и сопли, и свист,
А кругом уже канаты висят.И на музыке, приставленной к ногам,
Наступленье барабанит солист,
И в копытца сто стучат поросят.Я сказал: "У меня, брат, дела".
Он сказал: "Тебя вошь родила".
Я сказал: "Не гложи удила".И пока я о том говорил,
Убеждал его нас пожалеть,
Уговаривал не тешить партер,Кулаками он меня молотил,
Опускал мне на голову медь,
Бил то чем, то ногой, например."Ах ты, сука, – говорил, – миролюб, -
И вонзался ботинок меж губ, -
До чего ж ты, паскудина, глуп".Я ему отвечал: "Ты не злись,
Стыдно видеть себя в дураках,
Никогда я, мол, не был шутом"."Это жизнь", – говорил он – и хлысь!
Хрясь! – чем попадя было в руках,
То плечом, то клыком, то пинком."Ты же брат, – шевелился кадык, -
Разберись, – шепелявил язык. -
Не срамись перед нами, срамник".
……………………………..
Тихо плывет лодочка,
Где-то гремят громики,
Тело не шевелится.Без меня пьется водочка,
Без меня строят домики,
И мука без меня мелется.Я судьбе своей всевышней не рад,
Что я в мире, не хотя, натворил? -
Коль другого убил, говорят, -Воскресенье свое погубил,
Не могу я помочь тебе, брат,
Я есмь червь – не пророк Гавриил.Я бы место свое уступил,
Где и совесть, и смерть белы, как крахмал -Да пророк мою дверь на засов закрыл,
Да повесил замок, да гвоздем забил
И меня пинком от нее прогнал.3 июля 1975
* * *
Закутай мне плечи, закутай,
Свяжи меня крепким узлом,
И буду я счастлив минутой,
Добром обойденный и злом.Ну что же ты медлишь и тянешь,
Не стукнешь в закрытую дверь?
Рябиной за окнами вянешь,
Совсем ослабев от потерь.Неужто закончены страхи,
Не встретиться больше уже?
Неужто измучены пряхи
На нашем шестом этаже,И больше не крутятся нити,
Свивая нас в парную прядь,
И больше не выказать прыти
В умении брать и терять?И только всего и осталось -
Припомнить сквозь быт и дела,
Как прошлое нежно сломалось
И нити судьба расплела.10 ноября 1975
* * *
Вступленье. Середина. Эпилог.
Открытым текстом. Молча. Между строк.
Пускаясь в ор. И губы на замок.
– Мне с вами невозможен диалог.Но вы – и хлеб, и кров моих детей.
Владельцы вод. И рыбы. И сетей.
Но вы – вверху на каждый мой прыжок,
И в ваше ухо вставлен мой рожок.И все же, вновь распластанный у ног -
Не одинок – и трижды одинок.
Открытым текстом. Молча. Между строк.
Пускаясь в ор. И губы на замок.– Мне с вами невозможен диалог.
6 января 1976
* * *
Отпраздновав последнюю победу,
Не дотащась до первых рубежей,
Сажусь в вагон и в город мертвый еду -
А может быть, мне кажется, что еду, -
С женою общей местных сторожей.И в болтовне, раскосой и румяной,
В пусканье слов на ветер из окна
Я вижу вдруг, что в бабе этой пьяной -
Не от вина, от слов случайных пьяной -
Моя душа, представь себе, пьяна.И что с того? За ней – десяток ружей,
Все в два ствола, и палец на курке,
И город твой – за вьюгой и за стужей,
Тот город твой – в душе твоей недужей,
И вся она в твоей лежит руке.Что говорить, что выхода не видишь,
Священен град, надежны сторожа,
Так, может быть, не доезжая, – выйдешь,
Ты с ней в руке на полустанок выйдешь,
От холода возникшего дрожа.А как же ты и с долгом, и с раскладом,
Великодушьем сумрачным твоим?
Но то – потом, сначала ты за складом,
На банках с розоватым маринадом
Вот этой потаскухою любим.Сначала – ночь и сонный полустанок.
Сначала – свет, бегущий из ночей.
Сначала – жесть заржавленная банок,
Сначала – та судьба – судьбы твоей подранок
И свет звезды по роже из очей.Еще не поздно – есть на свете кассы,
И поезда уходят каждый час
Туда, где ты, избранник божьей массы,
Король и маг продажной этой трассы,
Один из тех, а не один из нас.Но мертвый город тоже не из малых,
И у него законные права,
И ты везешь счастливых и усталых,
Любивших на перронах и вокзалах,
Засунув их, как пальцы, в рукава.1 августа 1976
* * *
Собираться пора уже скоро
Сквозь таможенный строй за кордон,
Где такое раздолье простора
Для души, и полета, и взора,
Где нас ждет не дождется Харон.Нас таможня обшарит надежно,
От души до карманов и плеч.
Ей, таможне, обшарить несложно,
Пропустить ничего невозможно,
Что от тленья дано уберечь.Не присвоят надежды и встречи,
Память белых и черных ночей,
Все твои домотканые речи,
Что подстать и шуту, и предтече,
И еще полдесятка речей,Заклинанья, желанья, примеры,
Серебро из курганов седых
И начало неведомой веры,
Где и волки, и жертвы их серы,
А законы верны для двоих.Лишь одно эти точные руки,
Эти пальцы умелых кровей
Не пропустят ни в жесте, ни в звуке,
Ни в любви, ни в ремесленной муке
Не пропустят они, хоть убей, -Это – малую толику света,
Это – малую каплю тепла,
Чем с зимы и до самого лета
Еле-еле, и все же согрета,
Просто женщина, просто жила.26 января 1977
* * *
Так бережно, как вы меня любили,
Так ласково, как вы смотрели вслед,
Смотрю на вас и спрашиваю – были
Те наши дни? Мне отвечают – нет.Был просто час, когда душа светила
Всем, кто глаза навстречу подымал.
Я говорю: – Ведь ты меня любила?
– Нет, не тебя, а ты не понимал.Был просто час, была одна минута…
Так к солнцу степь выходит по весне.
Так все равно принадлежать кому-то…
– Раз все равно – принадлежите мне.– Ты не поймешь, кому была удача
И с кем ты был, возникший из тепла,
Из нежности и утреннего плача…
– Я был с тобой.
– А я – одна была.22 мая 1977
* * *
Н. Эйдельману
Он уходил, уверен в правоте, -
Все по закону чести и отваги,
А то, что Александр марал бумаги,
Отражено на мраморной плите.Он уходил, удачей осенен.
И позади счастливая развязка,
Веселой лени выгодная встряска.
Героем дня. Беспечен и влюблен.Он уходил, Россию сокруша,
Удачливей в тот час Наполеона,
И женщины вослед ему влюбленно
Взирали, от восторга не дыша.Ну хорошо – свет мстил поэту так,
Французский мальчик свету был послушен -
Но кто-нибудь ведь был неравнодушен
К стиху, к судьбе или охоч до драк?..Он уходил свободно, свысока
Взирая на заснеженные дали.
И в грудь ему ствола не упирали,
Ничья к курку не вздрогнула рука.7 июня 1977
* * *
Шел, окруженный праздною толпой,
Был вид его и сумрачен, и беден.
И было далеко до славы и обеден,
А близко было до любви слепой.Но, как они, он жалок был и слеп,
Но, как они, – жесток и фанатичен.
Своею смертью в смерти ограничен,
Своей судьбой – в избранности судеб.