Отнес воду домой, возвратился, а куропатки нет. Неужели сова успела унести? Нет. Сидит, голубушка, на старом месте и дремлет. Так куда же подевалась куропатка? И был-то я в избушке не больше десяти минут - подбросил дров и налил воды в кастрюлю. Осматриваю растущий рядом с галечником тальник и вдруг замечаю пропаханную в снегу борозду. Выдра! Точно, она! У выдры на лапках перепонки, и поэтому ее след с другим не спутаешь. Канавке добежала до промоины и оборвалась у самой воды.
Оляпкина память
В ноябре рассвет приходит поздно. Уже восьмой час, а за окном сплошная темень. Дрова давно прогорели, таившийся у порога холод полонил избушку и начинает пробираться в спальный мешок. Просыпаюсь от этого холода и какое-то время лежу, прислушиваясь к звукам, что доносятся из-за толстых бревенчатых стен. Сначала ухо ловит только шум ветра в вершинах лиственниц да погулькивание близкого переката. Но вот откуда-то долетает еле слышное: "блек-блек-блек!" Это кричит выбравшийся из снежной лунки краснобровый куропач. Выспался, проголодался и торопит стаю. Я даже представляю, как он стоит на пригорке, вертит головой и дергается всем телом.
"Фуг-фуг-фуг" - прошумело над самой крышей. Показалось, даже воздух качнулся у моего лица. Куропатки минули просеку, на которой стоит избушка, обогнули лиственничную гривку и опустились в тальниковых зарослях. Это совсем рядом, в метрах четырехстах. Там глубокий снег, и, на мой взгляд, куропаткам совершенно не к чему гонять на ночлег за реку. Но птицы осторожничают.
Пугает шум недалекой реки? А может, зайцы? Эти зверьки набили в тальниках большие тропы и всю ночь носятся по ним.
"Тук-тук-тук-тук! цвик-цвик!.. тук-тук-тук-тук!.." И постукивание и цивиканье принадлежит двум черноголовым синичкам, что держатся у моей избушки с самого лета. Не пойму, отчего их только две. Возле жилья всегда можно найти какую-нибудь поживу. Но, кроме этих синичек, кедровки и красноголового дятла желны, за всю зиму у избушки не появилось ни одной птицы. Наверное, чужаки предпочитают не нарушать установленных границ.
Вчера я сварил пшенную кашу, половину съел, а остальное пересыпал в миску и выставил на холод. Выносил еду уже в сумерках, а синички, гляди, отыскали!
Они цвиркнули и замолчали. Даже кашу перестали клевать. Может, наелись?
"Так-так-так-так!.." Удары тяжелые, но не частые, словно кто-то старательно заколачивает в крышу длинный гвоздь. Это кедровка. Прилетела, выжила синиц и принялась набивать зоб.
Нет, так дело не пойдет. Освобождаю из спальника руку и барабаню пальцами по стеклу. Кедровка притихла, но вскоре застучала снова. Хитрая птица знает, что через окно я ее не достану. Пока не скрипну дверью - не улетит. А если и улетит, то недалеко. Спрячется за ближней лиственницей, словно и нет ее. Вот когда наестся - другое дело. Начнет орать на всю тайгу, как будто она здесь самая главная.
"Фью-твить-твить! фью-твить-твить!" - веселая переливчатая песенка родилась у самого окна и тут же растаяла. Даже кедровка притихла и тайга не шумит. Плеснула вода, звякнула льдинка, и снова: "фью-твить-твить! фью-твить-твить!" Поет хозяйка студеной реки Фатумы - оляпка. С виду она похожа и на скворца и на дрозда немного, а вот хвост, как у поползня, кургузый. Сначала оляпка жила у старой вырубки. Я часто встречал ее, когда проходил мимо. Но осенью рыбаки перегородили реку железной сеткой, вода свернула в сторону и потекла по новому руслу. Целый месяц я не видел оляпку и уже забыл думать о ней, как вдруг вот так же на рассвете проснулся и услыхал ее песню.
Дело в том, что вчера я упустил под лед ковшик. Закопченный, с надломленной ручкой и отбитой эмалью. Набирал им воду из небольшой продушины. Там мелко, ведром не зачерпнешь, а он обледенел и выскользнул из рук. Проплыл чуть-чуть и остановился. Покачивается совсем рядом, а в валенках не достать. Пока бегал переобуваться в резиновые сапоги, его унесло под лед. Пришлось возвращаться за топором и рубить огромную прорубь-полынью. За ночь она взялась льдом только наполовину, а утром прилетела оляпка. Наверное, поверила, что полынья появилась здесь сама собой и не замерзнет до конца зимы.
В тот день я натаскал с обрыва камней и устроил как раз напротив окна настоящий перекат. Узкий, быстрый, даже с маленьким водопадом. Не знаю, где гуляла оляпка, пока я возился с булыжниками, но стоило мне уйти в избушку, как она промелькнула над берегом и плюхнулась в воду. Там место не так чтобы очень уж мелкое - оляпке по шею. Казалось, сама птица была ошарашена такой глубиной: какое-то время сидела в воде и не двигалась. Точно так же ведет себя отчаянный мальчишка, прыгнувший с берега в ледяную воду. Обожгло его как кипятком, воздух застрял в горле, не может шевельнуть ни рукой ни ногой, но виду не показывает. Даже пробует улыбнуться.
Оляпка чуть посидела, качнула головой и отправилась под воду. Не нырнула, как утка, и не провалилась, как камешек, а просто взяла и пошла. Вот вода ей до клюва, до глаз, наконец скрылась и темная шапочка.
Выскочила она из воды секунд через пятнадцать. Стоит на льдине, пританцовывает, а в клюве рыбка. Я бываю здесь по нескольку раз на день и никогда ни одной рыбки не замечал. Оляпка не только увидела, но еще и поймала.
Я часто наблюдаю за оляпкой и успел к ней привязаться. Такая уж она звонкоголосая и поворотливая - диву даешься. Только плохо, что все время одна. К тому же недоверчива, как ни одна птица в тайге. Чуть скрипнешь дверью - промелькнула и скрылась за излучиной. Где она прячется - не представляю. И пока я у берега, к перекату не подлетит.
Мне кажется, виноваты кочевавшие здесь когда-то оленеводы. Был у них обычай пришивать к одежде детей перышки этой птицы. Мол, если кто носит такой талисман, станет, как и оляпка, ловким, веселым и удачливым. Лишь родится сын или дочь, отец ружье в руки и на реку…
Давно это было. Люди об этом обычае забыли, а оляпка, наверное, помнит.
Мост
Мост, что за нашим поселком, никаких особенных чувств у меня не вызывает. Ну, бегают по нему машины, ходят люди. Кто-то там перила сломал, кто-то с моста на лед свалился. А так ничего, мост, и ладно.
Однажды я почти месяц прожил в тайге. Сначала хорошо было. Лес, простор. Здесь тебе рыбалка, здесь и охота. Потом заскучал. Сны всякие пошли, в транзисторе батарейки сели, и вообще на люди захотелось. Я даже не все капканы после метели поднял. Проснулся пораньше, один котелок чаю в аппетит выпил, другой про запас, чтобы в дороге не так скоро пить захотелось, и домой.
Бегу на лыжах, по сторонам поглядываю. На осыпи соболь наследил, у тальников куропатки тропы набили, на старой вырубке снежные бараны копанок наделали.
И вдруг за молодым лиственничником я увидел мост. Да-да, настоящий мост! И не малый - на двух быках и метров пятнадцати длиной. Хотели в этих краях лес брать, да передумали, но мост выстроить успели. Дорога к нему кустарником заросла, подъезды водой размыло, а он стоит, ждет чего-то. На целехоньких перилах снег валиком лежит, накат вес паровоза выдержал бы, но никому до моста нет дела. Даже лиса, что прямо к мосту цепочку следов вела, не захотела им воспользоваться. Возле самого моста по откосу на лед спустилась, на другую сторону реки перешла и дальше отправилась по своим лисьим делам.
Хоть не по пути мне было, да и времени в обрез, а развернул я свои лыжи, на мост забрался, туда-сюда по нему прошелся, снег с перил сбил, прокричал что-то так громко, что кедровки шарахнулись. Пожалел я этот мост, что ли?
Декабрь
В декабре день, что хвост у поползня. Здесь его начало, а совсем рядом и конец. Низкое небо затянуто белесыми тучами. Проглядывающее сквозь них солнце красным шаром катится по сопкам. Стылое, неуютное.
Ни птичьего посвиста, ни звериного поскока. Даже извечного стража - черного ворона и то не видно.
Иней от дыхания собирается на ресницах, бровях, куржаком зависает на шапке. Чуть прошел - и стоп. Ничего не видно. Приходится выпрастывать руку из теплой варежки и убирать снежные наросты. Поэтому-то северяне издавна обшивают головные уборы мехом росомахи. Он не заиндевеет и в самый лютый мороз…
Занесенные снегом Горелые озера напоминают широкие, чистые поля. Не верится, что подо льдом плавают оранжевоперые хариусы, щелкают челюстями ненасытные ручейники, поигрывают лакированными боками водяные блошки. К середине озера тянется цепочка лисьих следов. Осенью охотники ранили гагару, но достать не смогли. Серой Шейкой плавала она по все уменьшающейся полынье и, наверное, с надеждой выглядывала своего деда-спасителя. Дед не пришел, и сейчас гагара темнеет, вмерзшая в лед. Лисица учуяла поживу, подобралась, но много выгрызть не смогла. А может, кто-то помешал.
Следом за лисой к гагаре прискакал заяц. Старый беляк уже знал вкус дичи. В прошлом году он наскочил на попавшую в силки куропатку. Сначала он выгрыз у застывшей птицы набитый вкусными почками зоб, затем построгал и мяса.
Шел по тайге охотник, глянул - глазам не поверил. Лежит на снегу половина куропатки, а вокруг россыпь заячьих следов.
- Вот так чудо! - воскликнул он. - Сколько живу, чтобы заяц охотился за куропатками, вижу впервые.
Но другим охотникам об этом не рассказывал: засмеют.
Возле гагары косой задерживаться не стал. То ли слишком уж глубоко вмерзла, то ли пахла рыбой. Обнюхал разбросанные вокруг перышки и ускакал в тальники, что тянутся вдоль вытекающего из озера ручья.