Квадратные дятлы
Вторая половина сентября была неожиданно погожей. С утра до вечера светило солнце, из-под ягеля выглянули коричневые шляпки маслят, У Соловьевского покоса токовали глухари. Раньше я был уверен, что токуют эти птицы только весной. Да и какой смысл заниматься этим в другое время? Ведь после тока глухарка начинает высиживать птенцов.
Я бы и сам не поверил, что так бывает, если бы не видел своими глазами. Бригадир косарей Шурига когда-то работал лесничим, поэтому хорошо знает повадки всех зверей и птиц. Шурига пообещал угостить всю бригаду налимьей печенкой, поставил жерлицы у поселка, бегал проверять их через каждый час, а поймал одного недомерка в палец толщиной. Пришлось идти за налимами аж к Соловьевским покосам. Там много завалов с глубокими ямами - самые излюбленные налимьи места.
Я еще не ловил налимов в эту пору и с радостью составил Шуриге компанию. Вечером было тепло, почти жарко, и мы отправились рыбачить налегке. Ночью да еще у реки почти сразу продрогли и не могли согреться до утра. К тому же дров засветло набрали мало, а в темноте много ли отыщешь?
Перед рассветом, замерзшие и усталые, кое-как смотали жерлицы и отправились домой. Не успели уйти от завала и сотни шагов, вдруг слышим; "теке-теке-теке-тере-рре, экаптехастер-экаптехастер-экаптехастерр". Глухарь! Точно! Где-то токует глухарь!
Шурига поднял руку и, повернувшись ко мне, хрипло произнес:
- Мой знакомый. Он здесь каждый год играет. Поглядим, а?
Вмиг сбросили рюкзаки и нырнули в таежную чащобу. Мягкий ягель скрадывал шаги, ноги тонули в нем по самые щиколотки. Нужно было только следить, чтобы сучок не попал в глаз или не стукнуться лбом о дерево.
Глухарь пел без особого азарта. Несколько раз текнет и смолкнет, словно к чему-то прислушивается. Я начал беспокоиться, не затихнет ли он совсем.
Неожиданно мы услышали шум крыльев, и в тот же миг над головой пронеслись две крупные птицы.
- Глухарки, - прошептал Шурига. - Весной они поодиночке слетаются, а сейчас держатся вместе. В прошлом году встретил, помнится, стаю из восьми птиц. Теперь-то он заиграет!
И правда. Вскоре частое сухое щелканье заполнило тайгу. В какое-то мгновение показалось, что оно доносится с самого неба. Помню, в детстве стрекотание цикад казалось мне пением высыпавших на небосводе звезд.
Шурига пригнулся еще сильнее и замедлил шаг. Птица где-то рядом. Но как ее увидишь, если даже идущий в трех шагах человек кажется смутным пятном?
Песня чуть стихла и вдруг взорвалась совсем близко. Теперь я точно определил, что глухарь токовал на одной из двух стоящих перед нами лиственниц. Их ветки сплелись и образовали несколько темных комков. Эти комки шевелились под дыханием предрассветного ветерка и казались крупными, готовыми взлететь птицами.
Бригадир опустился на мох и потянул меня за рукав. Сажусь рядом и почти сейчас же замечаю глухаря. Я не видел его раньше, потому что высматривал на вершинах деревьев, а он совсем низко. Ходит по толстой ветке и токует. Хорошо видно, как он неторопливо и важно переставляет лапы, отводит вперед и вверх голову, распускает крылья, поднимает и опускает развернутый веером хвост. Иногда глухарь вскидывал голову, раздувал шею и застывал как изваяние. В эту минуту над тайгой лилось особенно звонкое "экаптехастер-экаптехастерр!"…
Теперь я понял, почему песня то грохотала совсем рядом, то вдруг стихала, готовая вот-вот оборваться. Когда глухарь поет, повернувшись к нам, его песня звенит так, что отдается в ушах. Когда же он поворачивается спиной и отгораживается, как щитом, распущенным хвостом, пение становится глухим и почти неслышным.
Небо уже посветлело, но под деревьями было еще темно. Я прислонился к теплому боку Шуриги, готовясь всласть наслушаться глухариной песни. Вдруг откуда-то сбоку налетела крупная птица и уселась метрах в двух от нас. Глухарка! Сидит и дергает головой. То ли она все же увидела нас, то ли просто почувствовала присутствие людей - сказать трудно. Но птица взволнованно произнесла "керк-керк" и, грохоча крыльями, кинулась прочь. Почти в то же мгновение сорвался с ветки и глухарь…
Мы подождали, когда стихнет шум крыльев, поднялись и ушли. По дороге я пристал к Шуриге с расспросами, почему это глухарь вздумал токовать осенью.
- Ничего особенного, - сказал бригадир. - Глухарь - птица не простая, а реликтовая. Это значит, еще людей и в помине не было, а он уже токовал. В те времена у нас на Севере было так же тепло, как в тропиках. Колибри летали, крокодилы всякие плавали, удавы туда-сюда ползали. В ту пору птицы да звери по два-три выводка в год производили. Вот у нас белка один раз в год детишек приносит, а на юге такая же прыгунья по два выводка имеет. Так и с глухарями было. Но похолодало, и пришлось им приспосабливаться к новому климату. А природа запаслива. Она все свойства хоть чуть-чуть, а сохраняет. Придет время, снова здесь потеплеет - вот глухарки и начнут по два раза в год птенцов выводить. Представляешь, сколько у нас глухарей будет!
Я недоверчиво покачал головой:
- Вы рассуждаете, как тот мальчик: "Папа, купи мне черепаху, я хочу посмотреть, правда ли, что она триста лет живет". А ваших глухарей, может, миллион лет ждать придется.
- Ничего, подождем. Вот и петухи. Скажи, почему они в два часа ночи песни поют? Курам еще до утра спать да спать. Людям - тоже самый сон. Петухам даже вред от таких песен. Услышит лиса, где он спать пристроился, придет и утянет за хвост. Попы придумали: петухи кричат для того, чтобы разогнать нечистую силу.
А на самом деле вот почему. Петух-то попал к нам из дальних краев. Там он начинает петь, как все нормальные птицы, - утром. И вот когда в тех краях всходит солнце и запевают тамошние петухи, то здесь за много тысяч километров и наш петух песню подхватывает. Видишь, до чего привычка живуча!
В природе нет ничего ненужного и необъяснимого. Сегодня кажется, оно ни к чему, а настанет время - в самую пору придется.
Мы оказались у высокой сухой лиственницы. Уже наступило утро, и было хорошо видно, что метрах в пятнадцати от земли в стволе темнеет отверстие. Самое удивительное, что оно было строго квадратным. Однажды мы срубили дерево с таким же дуплом и давай его измерять. Все углы составляли точно по девяносто градусов! А ведь это всего лишь дверь в жилище красноголового дятла желны. Зачем он делает вход в свое дупло такой правильной формы - пока непонятно.
Но очень даже может быть, что в далеком будущем у нас на Колыме снова зазеленеют тропические леса. Начнут здесь глухарки дважды в год выводить цыплят, кукушки вить гнезда и насиживать яйца, а между деревьев будут летать квадратные дятлы…
Перелетные птицы
И нарядно в осенней тайге, и богато, а все же немного грустно. Это из-за птиц. Совсем недавно здесь порхали разноцветные бабочки, кружили зеленые коньки, задорно тенькали пеночки, цвикали непоседы-трясогузки. А сейчас никого. Только где-то на сопке, словно жалуясь на свое одиночество, скрипит кедровка.
Первыми покинули нас ласточки. Никто и не заметил, как они исчезли. Говорят, улетают они в одной стае с летучими мышами. Мне в это верится с трудом. Юркие солнцелюбивые щебетуньи и угрюмые нелюдимые молчуны. И в одной стае!
Людей издавна интересует, как же птицы находят дорогу в дальние края. Случается, выйдет человек из дому, прогуляется тайгой к ближнему озеру и заблудится. И все-то он о частях света в школе проходил, и все ориентиры на месте - солнце над головой, муравейники под деревьями, а он туда-сюда мечется, куда идти, не знает. А вот маленькая птаха, не больше двух месяцев от роду, летит за тысячи "километров и попадает в назначенное место…
Следом за ласточками улетают и чечевицы. Эти нарядные птицы торопятся совсем напрасно. Ведь питаются они семенами трав да ягодами. А такого корма у нас сколько угодно. Но у чечевиц свои планы. Им нужно сначала погостить в Сибири, а потом уже отправляться в Африку. Правда, это обойдется им в несколько тысяч лишних километров, но так летали все жившие на Колыме чечевицы, так полетят и они.
Этой же дорогой направляются пеночки. Кажется, только вчера звучали над тайгой их песни. Такие уж они, наши певчие птицы. Вырастили птенцов, научили их летать и, перед тем как покинуть родину, дарят ей незатейливые свои песенки. Правда, поют не так звонко, как весной, но все равно прощальный подарок пеночек, соловьев, дроздов и других мелких птичек памятен и дорог.
Многим людям "теплые края" представляются раскинувшейся где-то далеко на юге огромной, богатой солнцем, реками и всякими травами долиной. Собираются, мол, туда птицы со всего мира и ждут, пока у нас наступит весна. И где-то на берегу теплой речушки могут встретиться трясогузки, прилетевшие из Белоруссии, из Сибири и с Колымы. Иные даже интересуются - понимают ли вот такие птицы друг дружку? Понять-то поняли бы, но из Белоруссии основная масса птиц летит на зимовку в Западную Европу и Африку, из Сибири - на побережье Каспийского и Средиземного морей, а с Колымы и Чукотки - в Индию, Китай, Вьетнам. Так что встретиться нашим трясогузкам, пожалуй, не придется. Есть у птиц и другие адреса: Австралия, Пакистан, Новая Зеландия… И может случиться, что после встречи с ураганами, а над морями и океанами они бушуют довольно часто, птицы из одного и того же выводка попадут в далекие одна от другой страны. Ведь встречали же окольцованных на Севере куликов в Китае и Австралии, Калифорнии и Мексике, в Крыму и даже на Огненной Земле…
Последними покидают нас утки. Бывает, снег покрыл землю чуть ли не по колено, на озерах толстый лед, а они все еще плещутся по речным плесам да перекатам.