- Священник Барциццы пытался меня обучить, - сказала она. - Разумеется, он высказывался по-другому, но не нужно обладать большой прозорливостью, чтобы понять, что вашу религию основал человек, страдавший солнечным ударом. Наверное, поэтому он изрекал безумные вещи, например, что не должно совокупляться, если есть возможность этого избежать. Даже Маймонид не проповедует такую чушь. - Она презрительно оглядела палубу. - Я нахожу странным, что этот корабль специально выделен для совокуплений, хотя мы находимся на его борту с высокой целью - способствовать распространению христианства. И еще более странным считаю то, что вы будете убивать людей, проповедуя христианство. Не припоминаю, чтобы Христос кого-то об этом просил.
- Христос ни за что бы не потерпел, чтобы его святой город оказался в руках кровожадных неверных, - упорствовал епископ.
- Этот город и был в руках кровожадных неверных, когда Христа распяли, - возразила она. - Они тогда звались римлянами. Но, уверена, он бы обрадовался, узнав, что в конце концов город возвратили его соплеменникам, иудеям. А вы собираетесь вернуть его иудеям, после того как вырежете всех мусульманских женщин и детей, что окажутся в пределах города?
- Мы не собираемся уничтожать женщин и детей, - оскорбленным и в то же время умиротворяющим тоном произнес Грегор.
- Разве? Что, традиция успела измениться? - поинтересовалась принцесса. - Когда вы впервые пришли к нам, более века назад, вы истребили всех, а ведь город даже не пытался помешать вашему вторжению. Вы убивали десятками тысяч мусульман и иудеев, вы разрывали трупы на куски в поисках проглоченного золота и танцевали в реках крови, что текли по улицам. А потом вы отправлялись в свои церкви и возносили хвалу своей святости. Мы до сих пор ждем объяснения.
- А объяснение таково, что за несколько веков до этого ваш народ точно так же поступил с нами, христианами! - взорвался Конрад.
- Ну да, око за око, я уже слышала, - сказала Джамиля. - Разумеется, это иудейская доктрина, и в первоначальном контексте она означала нечто совсем другое. Однако как интересно: вы подражаете иудеям, даже когда стремитесь стереть с лица земли их нацию. Хотя, конечно, Павел никогда не цитирует Библию в иудейских переводах - только в греческих. Лично я, прочитав его послание, думаю, что он был язычником, который захотел распространить свои языческие верования с помощью иудаизма.
- Языческие верования? - ошеломленно повторил Конрад.
- Языческое верование, - исправилась она. - По сути, римское верование. Понятие о боге-человеке и его жертвенной смерти. На самом деле это, разумеется, Вакх, которому поклонялись римские язычники, угнетавшие иудеев. Вера вовсе не является исполнением какого-либо иудейского закона, как говорил Павел. Никто до Павла не рассматривал Иисуса в такой языческой манере - включая самого Иисуса, ведь он был хорошим раввином. Он вовсе не заявлял, что умирает во искупление чьих-то грехов. Иначе всем его последователям такая смерть показалась бы бессмысленной или, что еще хуже, еретической.
- Иисус не был простым раввином! - разгневался Конрад. - Он изменил мир новым словом и новой мыслью…
- Что там было нового? - спросила принцесса. - Возлюби ближнего, как самого себя? Это был основной постулат фарисейской мысли. Суббота для человека, а не человек для субботы? Это записано в фарисейских законах. Как и вера в воскрешение мертвого. Как и притча о верблюде, проходящем сквозь игольное ушко. Ваш Иисус был отличным иудеем и, если судить по его учению, отличным фарисеем…
- Иисус Христос не был фарисеем! - прошипел Конрад.
Принцесса даже бровью не повела.
- …а ваш Павел был обычным политическим предателем, снюхавшимся с римскими тиранами. Он добивался прекрасных результатов во всех своих начинаниях, что возвращает нас к вашей бойне: вы продолжаете истреблять людей, хотя никакого толку от этого больше нет. Теперь, разумеется, всем очевидно, что вы так поступаете в основном из-за алчности…
- Неправда! - Грегор вновь вступил в перепалку, когда она перешла на тот уровень, где он мог что-то понять. - Большинство людей, отправляющихся в поход, возвращаются из него беднее прежнего. И они знают, что так будет, еще до начала похода. Мы делаем это, чтобы укрепить нашу веру.
- Убийство людей укрепляет вашу веру? - ошеломленно спросила Джамиля. - Не помню, чтобы Иисус предполагал нечто подобное. - Она повернулась к Конраду. - А вы помните?
- Паломничество укрепляет нашу веру, - пояснил Грегор снисходительным тоном старшего брата, который я уже не раз слышал. - Мы убиваем только тех, кто может нам помешать.
Она посмотрела на него, как на ребенка, разочаровавшего ее своим поведением.
- Во-первых, ваши первоотцы церкви высмеивали навязчивую идею отправляться в святые места, ибо для истинно верующего Бог повсюду. Кроме того, когда Салах-ад-дин завоевал Иерусалим… по-вашему Саладин, - уточнила она, увидев недоумение на лицах слушателей, - он позволил вам совершать паломничества, а вы все равно продолжали нас убивать. Так что дело тут вовсе не в доступе к святым местам. Вы лицемерите. Не желаю выслушивать ложь. Беседа окончена.
Принцесса повернулась и пошла прочь, осторожно обходя полусонных женщин и прикрепленные к палубе деревянные сундуки. Потом она скрылась в люке. Мы все смотрели ей вслед. Грегор, подающий надежды рыцарь, выглядел так, будто получил пощечину. Конрад был просто смущен.
- Да, с ней придется много повозиться… - наконец произнес епископ.
- У вас не будет такой возможности, если только в моих силах помешать этому, - перебил его я и перевел взгляд на незнакомца с тенорком, который отпустил комментарий насчет Хильдегарды Бингенской. - Кто вы такой? Вы что, тоже пытаетесь предъявить на нее права? - После этого я прошептал Грегору: - А обещание спрятать ее где-нибудь до возвращения Бонифация? - Затем я предостерегающе погрозил вельможе и сказал: - Эй, вы даже пальцем ее не коснетесь!
Тот хмуро посмотрел на меня.
- Я барон Симон де Монфор, - торжественно представился он по-французски, явно предполагая, что одно только имя произведет на меня впечатление. Не произвело. - Я пришел на этот корабль, чтобы поговорить с тобой, а не с твоей мусульманкой.
Он властно махнул Грегору и Конраду, и те, покорные как овечки, сразу отошли подальше, чтобы нас не слышать; за ними резво поскакали слуги Конрада.
Симон держался величественно, напоминая мне Бонифация, хотя у последнего это получалось лучше. Он жестом велел мне приблизиться к канатной бухте. Я не послушался. Поэтому мы так и говорили на расстоянии.
- Я разместился на "Иннокентии". Брат Грегора, Отто, рассказывает про тебя совершенно удивительные истории, которые случились вчера.
Так я узнал от Симона де Монфора о нанятых мною бандитах и прочие подробности нашего невероятного, пусть и выдуманного, нападения на Отто. Рассказ меня позабавил и даже поднял в моих глазах этого молодого простофилю-германца.
- А этим утром, еще до мессы, - продолжал Симон, - я услышал, что ты вернулся на корабль по собственной воле. Весьма неожиданный поступок. Меня также поразил интерес, который проявляет к тебе Грегор.
- Он не взаимен, - заверил я барона. - Не имею никаких нечестивых планов насчет него.
- Твои планы никого не волнуют, - сказал Симон.
Даже не стараясь скрыть, как его раздражает то, что я не подошел поближе, он неторопливо обошел вокруг канатной бухты и уселся на нее с другой стороны. Чтобы как-то оправдать это передвижение, он на секунду прикрыл веки и, казалось, просто наслаждался утренним солнцем. Потом барон снова жестом призвал меня подойти поближе, и, хотя я не тронулся с места, он понизил голос, словно добился своего:
- Опасность заключается в том, маленький еретик, что людей может увести в сторону даже тот, кто вовсе не намеревался никуда их уводить. Дьявол или его поборники, возможно, используют тебя, чтобы добраться до Грегора, а ты об этом даже не подозреваешь. - Симон внезапно еще больше понизил голос: - Он один из самых важных рыцарей в войске. Не только как воин, не только как зять Бонифация, но как истинно верующий. Грегор обладает способностью воздействовать на людей. Видел бы ты, с каким восторгом его встречают на состязаниях.
- Я знаю, мне все время приходится об этом петь.
- Он пока сам не подозревает об этом качестве. Ужасна даже мысль, что кто-то захочет им манипулировать.
Мне внезапно захотелось защитить Грегора.
- Вы хотите сказать, вам ненавистна одна только мысль, что кто-то другой, кроме вас, захочет им манипулировать?
- Если уж от этого не уйти, я бы предпочел, чтобы он действовал в интересах Бога, а не дьявола.
- И вы, по-вашему, обладаете достаточной мудростью, чтобы знать интересы Бога?
- Не я, - ответил барон лицемерно, - эта честь принадлежит Святому отцу из Рима. Я лишь солдат и поборник его святейшества.
- А почему вас, собственно говоря, заботит, что Грегор может стать игрушкой в чьих-то руках? - поинтересовался я. - Что именно заставило вас завести об этом разговор?