Анна Брэдстрит - Поэзия США стр 71.

И стали вновь слышны сверчки в траве. Луна
Вновь разжигает потухшие воспоминанья.

Он лежит в постели, а вечер ночной дует в окно.
Колокола звонят и звонят. Это не сон. Это желанье,

Да, конечно, желанье… неудержимое,
Пробудившее в полночь, приподнявшее на постели,

Приковав его взгляд к подушке, черной, как траур,
В этой трагической комнате… желанье отчаянное,

Как самый сильный инстинкт. Желанье чего?
Он сам не может понять, мучительно думая.

Но жизнь понимает, она выполняет желанье,
Пристально вглядываясь в голову на подушке,

Более яркую, чем лик Христа на платке
Святой Вероники, эту говорящую голову,

Ведающую последние истины, лишенную тела,
С губами, распухшими от мятежных, мучительных криков,

Голову одного из людей, которые сейчас погибают,
Прилегшую на подушке, чтоб здесь отдохнуть
и высказать,
Высказать наконец, слог за слогом, слово за словом,
То, что погибший высказал только делом.

Господь и ангелы, это было желанье того,
Чья голова лежит здесь. Ради этого он погиб.

О демагоги, продажные, платные люди,
Видите мученика, и губы его в крови!

Смерть его - это вера его, хоть смерть - это камень.
Он любил эту землю, он имел, за что умереть.

Ветер ночной веет над спящим, который
Пристально вслушивается в слова, что вещает жизнь.

РИТМЫ ВОЙНЫ
© Перевод В. Британишский

I

Лишь в этот вечер я снова увидел на горизонте
Эту вечернюю звезду, в начале зимы, звезду,
Которая весной воцарится в западной части неба,
Снова… как будто вернулась, как если бы жизнь
вернулась,
Не молодостью сына и дочери, не местностью,
напомнившей молодость,
Но как если бы вечер застал меня вдруг самого,
Молодого, быстро идущего, в моем собственном настоящем.

II

Это было как внезапное время в мире без времени,
Этот мир, это место, эта улица, где я находился
Без времени: ведь то, чего нет, не имеет времени,
Не имеет ничего, кроме "было", кроме немой
неподвижности
Перед лицом этих армий, армий без музыки,
Без барабанов и труб, командиры безмолвны, оружие
Брошено и лежит на земле, полный разгром.

III

Что было делать звезде в этом мире, освещенном его,
В пустых небесах над Англией и над Францией
И над немецкими лагерями? Звезда светилась отдельно,
И все-таки именно это поможет держаться - этот
Отдельный от нашего прошлого и отдельный
От нашего будущего, этот вечно живущий,
Вечно движущийся и дышащий, вечный огонь,

IV

Как настоящее, но завершенное и разрешившееся,
Не символ, но то, что символом обозначается,
Нечто живое в небе, неизменное, несмотря на то что
Небо меняется. Лишь в этот вечер я снова
Увидел ее, в начале зимы, и снова я шел, бежал,
Снова я жил, был, снова свободно вздохнул,
Воспрянул снова и вспыхнул снова, время вспыхнуло
снова.

ДЖОН КРОУ РЭНСОМ

ГОЛУБЫЕ ДЕВУШКИ
© Перевод П. Грушко

Среди лужаек, в юбках голубых,
Под башнями в колледже вашем строгом, -
Вольно вам верить дряхлым педагогам,
Брюзжанью их.

Повязкой белой волосы убрав,
Не думайте о днях в их беглой смене,
Подобно птицам голубым, чье пенье
Не молкнет среди трав.

Цветите, голубейте в добрый час,
Но я - кричать хочу, забыв приличья:
Как мимолетна красота девичья,
Никто ее не спас!..

Есть женщина - ей холодно и в пледе,
А речь ее отрывиста и зла,
И глаз голубизну застлала мгла,
А ведь еще недавно эта леди
Красивее любой из вас была.

СТАРЫЙ ОСОБНЯК
© Перевод П. Грушко

Словно лазутчик, тая́ под невинною миной
Взгляд чужака, я брел, любуясь тайком
Старым домом, царящим над далью туманной,
Воздух его застойный дразня табаком.

Здесь древность, после тошнотных шато над Луарой,
Светилась по-новому: это была красота
Не для дошлого доки, чьей эрудицией серой
Воспитанная публика по горло сыта.

Здесь было одно из южных поместий: вдоль склонов
Ни аркад, ни башен, ни строгих защитных валов,
Достаток (но голуби вместо ленивых павлинов),
Обряды мрачные (вместо пышных балов).

И вправду, наверное, здесь же, в поместье,
Были надгробья, сюда катафалк привозил
Здешних усопших. Казалось, ты на погосте,
Если б не жимолость, вьющаяся между стропил.

Надежность сквозила в прямизне его линий,
То скрытых деревьями, то проступавших вблизи,
Цвет кирпича был цветом долгих агоний.
Его недреманное сердце за зелеными жалюзи

Взывало: хотя я давно уже необитаем, -
Моим будуарам, удобным для человеческих чад,
Грешно пустовать, пугая прохожих застоем,
Войди, человек, обнови мой старый уклад…

И с безрассудством того, кому судьба улыбалась,
Я бронзовым молотком попросил у дверей
Впустить меня и - как подаянье, как милость -
Дать каплю мудрости из его замшелых ларей.

Напрасно. Безмолвие отозвалось печальным
Биением сердца, но разве холодный отказ
Смирит археолога в его блужданьях по штольням,
Где даже тупик не отнимет надежды на лаз?

"Старая леди больна", - сказал мне худущий,
Закутанный, хмурый привратник, схожий, как брат,
С кривою служанкой и садовницей тощей,
Просившей покинуть господский готический сад.

Старое зданье неотвратимо ветшало. Щебенка
Газон погребет, как листва, на веки веков,
И летописца не встретит ни госпожа, ни служанка,
И антиквар не потрогает выщербленных черепков.

И я о себе подумал, увидев, как нежно
Перышком ветхим в истому полдня дымок
Вьется из трубки, - и, вздрогнув, вышел отважно
В мир, не менее зыбкий, чем этот мирок.

КОНРАД В СУМЕРКАХ
© Перевод П. Грушко

Конрад, Конрад, что ж ты, старина,
По сырому саду бродишь дотемна?
Трешь напропалую озябшие колени,
Словно хочешь отогреть вешнее виденье -
Лес Арденнский в памяти пробудить от сна.

В старческом загривке невралгия ноет,
Булькает насосом Конрадова грудь,
По щиколотку ноги в листве и перегное -
Конрад, Конрад, об астме не забудь!

Толстые стены выведены ровно,
Не поленья у него в очаге, а бревна;
Теплые шлепанцы, трубка с табаком,
Поджаренные хлебцы, масло, вдосталь чая.
Жаль, спина у Конрада не совсем прямая,
И глумится осень над бедным стариком.

Осень в наших краях - до чего пустынна!
Не сыскать на земле ничего бедней
(Даже под землею, где вода и глина):
Как ботва намокшая, цвет у этих дней,
Что, дымя в камине, не согреет дома,
Как тряпье, истлевшее на сыром ветру;
Лица у людей - как блеклая солома,
Мокшая под ливнем, превшая в жару.

АНТИЧНАЯ ЖАТВА
© Перевод В. Топоров

Уже пожухнув, держатся листы.
Настала жатва; чем богата нива?
Горстями зерен, собранных ревниво.
Страна стара; поля стоят пусты.
И горсточка людей - сухих, как эти
Скудные злаки; и одних на свете.

"Накаркает погибель воронье".
Пусть чудится повсюду птичье пенье
Юнцам - презренье к смерти есть забвенье.
А что она сулит нам? - Забытье.
Терпенье - вот единственная вера.
Все остальное - глупая химера.

А почему так тучен этот клок Земли? -
"Здесь похоронены герои-
Конфедераты, эту землю кровью
Смочили". - А! - Трубя в Роландов рог,
Взыграла память старческая. В клети
Сердец пересыпают лихолетье.

Охотники Роландов ритуал
Еще блюдут. Их рог, их псы, их ружья,
Их рыцарская праздность. И обложат
Лису. И, уповая на финал
Не меньше, чем они, она помчится
Кругами, как вакхическая жрица.

И все ж вначале жатва; желтизна
Бронзовочасья Господа и поля -
И зарожденье смертоносной пыли,
Уже готовой опуститься на
Растения, камения и лица.
Мечтатели, пора поторопиться!

О юность голорукая, трудись
Над бронзой поля. Это изобилие
Недолгое, меж зеленью и пылью,
Есть символ Богоматери. И мысль
О том, что воздаянья по заслугам
Нет на родной земле, отринь с испугом

И в исступленье клятву прокричи:
"Да будет град, и снег, и лед по рекам,
Но недостоин зваться человеком
Тот, кто забыл, что вечно горячи
Лучи любви небесной, и за сотню
Чрезмерных благ удел покинул отчий!"

И у Нее - морщины на лице.
Но любит нас - сегодняшних, вчерашних,
Мелькнувших, пусть на миг, на этих пашнях,
Навек пропавших. Думай о конце
Своих трудов и дней в боях и брашнах -
Бесстрашней думай. Думай о Творце.

ЧЕЛОВЕК, ЛИШЕННЫЙ ЧУВСТВА НАПРАВЛЕНИЯ
© Перевод В. Топоров

Дам растрогает твой рассказ:
Как герой напал на колосса,
Неприступного, как утес,
И погиб, но не праздновал труса.

Знаю жалобней: как один
Благородных кровей цыпленок
С нежной юности до седин
Попадал впросак, как ребенок.

Он заслушался птичьим пеньем,
Он под солнечным светом взмок,
Он природы своей не понял,
Соответствовать ей не мог.

Ржали лошади от восторга
И людишки от счастья жить,
Он же морщился от касторки
Человечьей и конской лжи.