Анна Брэдстрит - Поэзия США стр 69.

"Сдержать Хаос уздой четырнадцати строк…"
© Перевод М. Алигер

Сдержать Хаос уздой четырнадцати строк,
Чтоб он из них бежать на волю рвался,
Коль повезет; вертелся, притворялся,
Как будто пламя он, и демон, и поток,
Нет счета всем его уловкам и повадкам,
Пока в границах я держу его,
Бесформенное это существо,
И он сливается с божественным Порядком.
Но вот уже прошли часы и годы,
А как высокомерен он в неволе,
И мы с ним оба лишены свободы,
Он прост, но он еще не понят - и не боле.
А я и без его признаний понимаю,
Что я своей уздой ему лишь помогаю.

"Под лунным светом Всемогущей Плоти…"
© Перевод М. Алигер

Под лунным светом Всемогущей Плоти
И я кричала кошкой в час ночной,
Уйдя из башни, выстроенной мной,
Не для того ль, чтоб в галочьем помете
И в живописи детской озорной
Ей вековать? У башни, под луной,
Сидят соседки так, как некогда их тети,
Судача обо мне и о моей работе.
Какая есть, однако это я
Ту башню возвела, она - моя.
Во имя Красоты взлетевшая высоко.
В ней боль и гордость - все, что было у меня,
Кость честная, мысль, полная огня,
И жар ночей, где я была не одинока.

"Не умирать от жалости, а жить…"
© Перевод М. Алигер

Не умирать от жалости, а жить,
И есть и пить, чтоб крепнуть и расти,
Чтоб чище кровь, чтоб тверже стать в кости,
И чувствовать острее, и хитрить:
Тому, кто тоже хочет есть и пить,
Нежирную похлебку поднести
Из нашей жалости. Ах, господи прости,
Ее бы понаваристей сварить!
Денек сентябрьский синий, тут и там
Уже краснеют клены по холмам.
Затем, чтоб слабым я могла помочь,
Вскормить свой ум и волю надо мне б,
Взбодриться и тоску отринуть прочь,
Пить полный кубок, счастье есть, как хлеб.

ВОЗВРАЩЕНИЕ
© Перевод М. Редькина

Земля своих детей не понимает.
Когда не по себе бывает нам,
От шума городов изнемогая,
Мы возвращаемся к ее лесам.

Земля для всех распахивает двери,
Хотя ее созданьям счету нет:
Подранки - люди и подранки - звери
Бредут к ней, волоча кровавый след.

Земля чуть спет встает, листвой хлопочет
Украсить год, потом листву стряхнуть,
А горевать, баклуши бить не хочет -
Ей недосуг негромко помянуть

Того, кто не хранит всего, что было,
Лежит в покое дни, года, века;
Того, чья безымянная могила
В угрюмом запустении горька;

Того, кто знал печаль и поражение,
Того, кто друга отдал, не скорбя,
За лист ольхи - земное утешенье,
Которое не сознает себя.

ДЕТСТВО - ЭТО ЦАРСТВО, ГДЕ НИКТО НЕ УМИРАЕТ
© Перевод М. Зенкевич

Детство - не от рожденья до возраста, когда ребенок,
Став взрослым, бросает свои игрушки.

Детство - это царство, где никто не умирает,
Никто из близких. Отдаленные родственники, конечно,
Умирают, те, кого не видят или видят редко,
Те, что дарят конфеты в красивых коробках, перочинный нож,
И исчезают, и как будто даже не существуют.

И кошки умирают. Ложатся на пол и бьют хвостом,
И волоски их меха шевелятся
От блох, раньше совсем незаметных;
Блестящие, коричневые, чуя недоброе,
Они перебираются на живых.
Вы берете сапожный ящик, но он мал, так как кошка не свертывается,
Находите другой, побольше, и зарываете ее во дворе и плачете.
Но вы не просыпаетесь потом, спустя месяц, два,
Спустя год, два года, вдруг среди ночи
И не рыдаете, ломая пальцы, шепча: "О, боже, боже!"

Детство - царство, где никто не умирает,
Никто из близких; матери и отцы не умирают.
И если вы скажете: "Зачем ты меня так часто целуешь?" -
Или: "Перестань, пожалуйста, стучать по окну наперстком!" -
Завтра или послезавтра, когда вы наиграетесь,
Еще будет время сказать: "Прости меня, мама!"

Стать взрослым - значит сидеть за столом с людьми,
которые умерли, молчат и не слышат.
И не пьют свой чай, хотя и говорили часто, что это их
любимый напиток.
Сбегайте на погреб, достаньте последнюю банку малины,
и она их не соблазнит.
Польстите им, спросите, о чем они когда-то беседовали
С епископом, с попечителем бедных или с миссис Мэйсон, -
И это их не заинтересует.
Кричите на них, побагровев, встаньте,
Встряхните их хорошенько за окоченелые плечи, завопите на них -
Они не испугаются, не смутятся и повалятся назад в кресла.

Ваш чай остыл.
Вы пьете его стоя
И покидаете дом.

МАРИАННА МУР

ОБЕЗЬЯНЫ
© Перевод С. Таск

часто моргали и опасались змей. Зебры,
своей непохожестью
кичащиеся; слоны с белесой, как туман, кожей
и хваткими приспособлениями;
и эти кошечки; и попугай -
зануда при ближайшем рассмотрении, - хвативший
еды различной и коры древесной через край.

Я вспоминаю их величие, или скорее остатки
величия. Трудно припомнить повадки,
голос и даже облик, когда речь идет
о случайном знакомстве двадцатилетней
давности; но мне его не забыть, этого Гильгамеша
среди
мохнатых плотоядных, этакого кота

с грифельно-серыми треугольными метками на передних
лапах и жестким
хвостом,
бросающего сухо: "Хорохорятся тут всякие,
а потом
с плохо скрываемой злобой, дрожа всем телом,
бормочут бессвязно,
что, дескать, где нам постичь искусство; делают
из всего проблему; надуются, важные,

словно это - непостижимая тайна, такая же симметрично
отчужденная, как фигурка, вырезанная из хризопраза
или холодного мертвого мрамора, зловещая
в своей власти над нами и бездоннее,
чем море, которое предлагает нам лесть в обмен
на пеньку,
лошадей, золото, мачтовый лес, меха и ячмень".

ГЕРКУЛЕСОВЫ ТРУДЫ
© Перевод Г. Симанович

Популяризировать тапочки, их скромный облик,
символизирующий удобство при минимальных средствах;
убеждать ригориста, домовладельца и пианиста,
что его пианино - рутина и его прелестные
головастики-ноты -
в прошлом, когда музицировать было время;
уверять самозваных безмозглых Мидасов,
чьи двенадцать каратов невежества себе набивают цену,
что не до́лжно брать напрокат седую длинную бороду
и стращать иных любопытных неумолимой косою времени;
вразумлять поэта с его чересчур эластичною музой
для избранных,
что его животворная сила - в умении побеждать
собственную обособленность,
что покуда в стихах преобладает гибкость над логикой,
они летят по прямой, как ток электрический,
в противном же случае -
они как обезлюдевшая местность, что гордится своей
захолустностью;
доказывать святошам сановным,
что чванливость нелепа,
что достойнее быть в стороне от вековечного раболепства,
когда лобзают ступни повелителей
и пинают в лицо тех, кто званьем ниже;
поучать земных богов атеизма,
что мы погрязли в земном,
в отбросах, в погонях за призрачным благом, в безумии
экстремизма;
внушать змеино-увертливым полемистам
благие и трезвые мысли,
что негры не жестоки,
что евреи не скаредны,
что азиаты не бессмертны,
что немцы не коварны.

ЧТО ЕСТЬ ВРЕМЯ?
© Перевод Г. Симанович

Где наше простосердечье
и наши грехи? Все это
утрачено. Где человечья
отвага: поиск ответа,
сила сомненья -
крикнуть беззвучно, слушать, не слыша! - когда
других ободряешь,
страдая, идя на смерть,
когда, пораженье терпя, мужаешь,

крепнешь душою? Тот прав,
дальновиден и счастлив, кто,
одним из смертных став,
над своей несвободой возвысится.
Над самим собою, - словно
море из бездны всходит
к свободе, в бессилии рвется
и катится вспять,
чтоб рваться опять.

Кто силою чувств объят,
тот действует. Ведь каждый
запевший песню
становится стройней, и, говорят,
он делается выше. Пусть он пленник,
но песнь его
нас убеждает: радости покоя
ничто в сравненье с радостью борьбы.
В этом и бренность,
в этом и вечность.

ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО
© Перевод Е. Витковский

Взгляни на землянику:
извилиста, мала,
но буря не смогла

убить ее; песчинки
оставил океан
для множества семян.

Какая пища лучше,
чем сердцевина яблок -
идущий в путь кораблик

малюток-близнецов.
Мороз вконец изгрыз
зеленый кок-сагыз,

но корень в почве мерзлой
живет… Среди тепла
опунция росла,

колючий стебель сник,
но корень в землю круто
ввинтился на два фута.

Порою мандраго-
рой гнется корнеплод.
Победа не придет,

покуда к ней не рвешься.
И гроздья винограда -
лишь той лозе награда,

что сверху и внизу
свои завяжет пле-
ти в тысячном узле.

С врагом дерется слабый -
вступает сильный в бой
- смотри! - с самим собой!

И льется сок земли
в измученное тело,
чтоб ягода зардела!