- танцуют легкие феи, цветет золотистая тьма,
завораживает, колдует.Это было очень давно.
Нет, их там вовсе не было,
тех, кого я увидел, -может быть, я заглянул
в огненный горн мечты,
может быть, только в мечте жили феи и рушились
замки?Так недавно кончилось детство, а мы так легко отказались
от того, чем мечтали стать, -Каждое твое прикосновение рождает первозданную
жажду.- нежданный, неизведанный жар
разгорается на грани сознания.
АВГУСТОВСКОЕ СОЛНЦЕ
Божество моего беззаботного сердца, ты властвуешь всем
на сверкающем этом пути.
Но и твой безжалостный жар, опаливший поля,
отступает бессильно
перед сенью ветвей, матерински простерших листву
над своими плодами.
Я пою о таинственных силах земли, дожидаясь
милосердия вечерней зари.
ПЕСНЯ ПОГРАНИЧНОГО СТРАЖНИКА
Поверяясь зверем в себе и вверяясь велениям войн,
человек, отринув сомненья, навек отречется от веры.
У границ рассудка окрепнет
ограненное звонким безумием воинство слов.Пограничные стражники бросят свои посты,
прельстившись сияньем стиха -
вожделеющим зверем.- Сновидения, - скажет дотоле неведомый страж, -
сновиденья, мечты никогда
не сулили миру беды.- Утром, по первой страже, я настраиваю гитару;
я пою задремавшему зверю
и явленье поэмы, как верность,
поверяю веленьями войн.Но отринувший веру знает:
зверь никогда не дремлет,
не ведает сновидений,
не спит и не видит снов, -
вожделеющий зверь поэзии
завораживает беспечную стражу,
и нежданно обнажены
границы мировой империи.(Впрочем, воинство не нуждается в помощи.)
- Однажды, когда я спал, -
говорит неведомый страж, -
человек отринул одежды, словно отверг сомненья;
одинокий, жаждущий зверь,
он ждал явления песни, повинуясь явлениям войн.
И вот я пел ему песню, которую он жаждал услышать -
я, прославленный песенник, повсеместно известный поэт.- Избранник, избранник, избранник, избранник, - я
пел, -
уверуй, уверуй, уверуй, уверуй, уверуй.
Воинство слов собралось по велению войн,
вечных и светлых, как осиянное небо;
в них, словно в сладостной песне, тоска по любимой -
и вожделение зверя.- Уверуй, уверуй, уверуй, избранник, - я пел.
Я стражник, ведомый напевом гитары, я
единственный ведомый миру - отныне и вечно - страж
страстей, вожделений любви, обнаженных границ
империи. Я и гитара.Я пою: уверуй, избранник, -
я, Поэт на Посту.У обнаженных границ, ограненных сверканием утра,
по велению войн собираются орды слов.
ПУТЬ НАД БЕЗДНОЙ
Потерянные, мы вышли на лодках в открытое море, в ночь,
и капканом бескрайнего страха смыкается вода за кормой.
Лодки затеряны порознь, и теперь мы одни наконец
под безжизненным пологом неба в оспинах желтоватых звезд.Подожди, любовь моя, не спеши грести, позабудь
нашу любовь, что как нож меж нами в ночи
чертит границу - ее же нельзя перейти
или избыть на зыбком пути к мечте, -
и взрезает ночное молчанье. Соленый дождь в наших ртах;
черная рана смыкается сзади нас.Позабудь сожженные зори, пылкие обещания, смерть,
пустынность бесплодных садов и бесплодье пустынь, и наш путь
на запад, куда мы пришли с тобою, сгорев.Ты уходишь, любовь моя, но любовь твоя помнится мне
отзвуком колокольного зова и солью слез на лице -
шрамами вчерашних потерь, - и теперь наконец
ты легко ускользаешь в сожженный, разрушенный мир.
Груды цемента и пепла. Тускнеет свет,
меркнет над прахом развалин, как дряхлый, бледный закат,
и я остаюсь один в безбрежной ночи.
ПЕРСЕФОНА
Нас постигла великая травма - неисцелима наша потеря.
Память:
далекая слякотная зима,
колесами и копытами раздавленная трава,
бурая, с проплешинами, земля…
Молва -
шепчутся женщины у древних колодцев,
плачутся листья, шепчутся старики,
ища плавник средь свалок на берегу,
чтоб разжечь огонь в остуженных очагах, -
об ее похищении.
Холодная кровь
становится в остуженных артериях льдом.Шепотный плач и плачущий шепот
стелется надо льдом, над бездною вод,
кружится в багровых воронках от бомб,
стонет над стылыми руинами городов
и замирает - как эфир - в наших легких.Под сенью дуба - прозрачные тени.
Тень за тенью в тенетах грусти.
Страсть этой грусти густо стекает
в тучный от зимнего насилия перегной…Корчась в перегное, наши корни сосут
жизнь из насмерть раздавленных листьев,
из тлена плотно укорененных трупов.Обрызганный семенем лысый Онан
ковылял средь нас иль неистовых женщин,
канувших с яростным Бахусом в вечность,
а потом спокойствие, сумрак под сенью,
листья, осыпанные светом, иль флейта
возвестили нам краткую передышку, и мы
рвемся зеленью из темных ветвей
под светлую музыку флейты, в снах.Тело мое трепетало под солнцем,
корни впивались во тьму, а руки
были осыпаны светом и тенью,
зеленью листьев тянулись к солнцу…Но потерян покой и потеряна Персефона.
В наших сновидениях зарождается тишина
последних, мертво упокоенных снов.Мы знаем зимнее насилие в знаменьях -
осколки скал, потрясение травмы, -
лишь в них мы помним ее похищенье;
под сенью - тени; за тенью - тень;
белоокостенелые щепочки плавника;
влажные от ужаса листья; бессонница,
полная ожидания.
Едва исцелившись,
мы уже дожидаемся нового нападения.
ДЖЕЙМС РАЙТ
© Перевод П. Грушко
ПОТЕРЯВ СЫНОВЕЙ, Я СПОТЫКАЮСЬ НА ОБЛОМКАХ ЛУНЫ, РОЖДЕСТВО, 1960
С наступлением темноты
На границе с Южной Дакотой луна
Выходит на охоту,
Поливает пламенем дали,
Режет алмазом лощины.За деревом
Она опускается на развалины
Белого города -
Мороз…Те, что здесь жили,
Куда скрылись?
Спрятались под сводами убежищ?
Под своей обугленной кожей?С меня хватит.
А вот - продолжаю
Жить, один, совсем одни.
Прохожу мимо разрушенных силосных
башен,
Заросших могил индейцев чиппева
и норвежцев.В эту холодную зиму
Луна обжигает мои ладони
Безжалостным пламенем
Драгоценных камней.Мертвые драгоценности в мертвых руках.
Луна тускнеет, а я затерян
В прекрасных заиндевелых руинах
Америки.
ШАХТЕРЫ
Полицейские тащат тела
Шахтеров по черной воде
Предместья.Ниже немногие уцелевшие
Ползут впотьмах, пока их не задушат
Руки воды.Где-то
Под рябью и дремлющими сурками
Сильный парень
Стучит в двери могилы, молит:
Скорее бы!Женщины облепили
Лестницы,
Ведущие к штреку, чернеют
На ветхих балках, подпирающих
Ржавые цистерны.В полночь
Я слышу, как по стальным рельсам
Катятся вагонетки,
Сталкиваются под землей.
БЛАЖЕНСТВО
Чуть в стороне от шоссе на Ро́честер, штат Миннесота,
Сумерки мягко опускаются на траву,
И темные глаза двух индейских лошадок
Наливаются добротой.
Они вышли из ивняка, рады-радехоньки,
Приветствуют моего друга и меня.Мы перебираемся через проволочную ограду пастбища,
Где они весь день щипали траву, одни.
Упруго рыхлят землю копытом, ликуют,
Ведь мы пришли к ним.
Сдержанно выгибают шеи, словно мокрые лебеди.
Они любят друг друга.
Нет одиночества, равного их одиночеству.
Дома они щиплют в темноте молодые побеги.
Мне хотелось бы обнять ту, которая постройней,
Она подошла и обнюхала мою руку.
Она черная и белая,
Ее челка упрямо спадает на лоб.
Ветерок зовет погладить ее длинное ухо,
Нежное на ощупь, как запястье девушки.
И я знаю -
Покинь я свое тело,
Душа бы моя расцвела.
ДЕНИЗА ЛЕВЕРТОВ
МЕРРИТ-АЛЛЕЯ
© Перевод А. Сергеев
Словно
вечно они гонятся, те, которых
мы гоним -
Под тусклым небом, где,
когда зажглись огни, звезда
пронзила туман, теперь
равномерное
непрерывное
в шесть наших рядов
движение, как во сне…А люди - мы сами!
разумные, из нутра
машин появляемся
лишь у заправочных станций,
неуверенно
рассматривая друг друга,
торопливо пьем кофе
у автоматов и спешим
назад к машинам,
исчезаем
в них навсегда
ради движения -Тут и там дома́ за пределами
замкнутого пути, деревья, деревья, кусты
мимо них, мимо нас
автомобили
перед нами
обгоняют, подгоняют сзади
и
слева летят навстречу
слишком блестящие
неумолимо скользят
в шесть рядов
на юг и на север, мчатся,
невнятно бурча…