Мы бредем толпой, разминая затекшие ноги, обходя кочки. Среди них встречаются настоящие великаны. Если бы не снег, то болотина была бы подобна картинке из детской книжки про Африку: высокие травы саванны и термитники. Травы сухие здесь и вправду подстать африканским, кочки очень похожи на термитники, только поменьше. Однако вокруг совсем не африканские сопочки, горные кручи, осыпи и лед, лед.
Вездеход выходит к реке. Дорога - как шоссе высокого класса. Речка, по которой мчится вездеход, покрыта таким ровным льдом, что, будь у нас коньки, можно было бы мчаться как на самом лучшем катке. Берега невысокие - небольшие террасы над руслом, а дальше - склоны горушек и холмов. Смеркается. Солнце уже зацепилось за край самого высокого хребта и скоро нырнет за него совсем. Впереди, на излучине речки, темнеет нагромождение плавника. Ваня поворачивает машину на берег и с разгону преодолевает крутой подъем.
- Перекур, - сообщает он.
- Чаевать давай, - решает Чельгат и первым выскакивает наружу.
Как будто пружина скрыта в старике. Движения легкие, как у юноши.
Завал огромен: лежат вырванные с корнем мощные стволы. То ли паводок их сюда притащил, то ли водой со склона смыло. Некоторые бревнышки потерты - путешественники. Их изрядно помотало по ручьям и речкам, прежде чем они остановились в этой излучине.
Иван машет топором. Зоотехник Анатолий Арсентьевич вспарывает ножом консервные банки с тушенкой и сгущенным молоком.
Женщины мигом распалили костер и уже пристраивают над огнем сразу три чайника. Они уперли в снег длинную жердь и положили ее на треногу из вильчатых толстых палок. Один конец этой жерди поместился над костром. На нем и висят чайники.
Пожилая чукчанка стелет на снег брезент, выкладывает на него буханки хлеба, кусок масла, вытряхивает из мешка юколу.
- А ну, побыстрее, - командует Иван, - а то вода замерзнет!
Замерзнет вода! Постоянная угроза для трактористов и вездеходчиков. Морозы здесь злые. Чуть застынет мотор - прихватывает воду в системе охлаждения. Если остановился на мало-мальски продолжительное время - сливай воду. Даже если она и не успеет заледенеть, то холодный мотор завести очень трудно. Поэтому на коротких остановках все делают очень быстро.
Однако никого и погонять не надо. Хлеб раскромсали мигом, разделили сливочное масло и консервы. Чай заварен прямо в чайниках. Огненно-горячие кружки поставлены в снег - пускай охладятся. Снег под кружками вытаял, и они опустились в образовавшиеся гнезда. Надо торопиться, а то чай совсем остынет. Юкола приготовлена из красной рыбы, главным образом из кеты, кижуча и чавычи. На глаз отличается только по толщине пластин высушенного рыбьего мяса. Приготовлена она одинаково. С рыбы снята шкура вместе с мясом, мясо нарезано поперек мелкими дольками. Оно благородного темного вишнево-красного цвета. Каждая юколина длиной в полметра, а шириной - в ладонь.
Старики едят юколу одновременно с остальной пищей. Чельгат, например, откусывает кусок хлеба с маслом и перед тем, как запить его чаем, отправляет в рот по дольке юколы. Когда мясо съедено, он кладет шкуру в костер. Рыбья кожа вспыхивает - на ней жир горит, - скручивается и чернеет.
- Можно попробовать?
- Пробуй, пробуй, - Чельгат сует в огонь одну юкольную шкурку за другой, обдирая с них мясо.
Чукчанка также торопливо подкладывает к огню рыбьи кожицы.
- Вот еще, - кивает она.
Все-таки мы здесь гости.
Юкольная шкурка оказывается очень вкусной. Она легко жуется и оставляет во рту вкус копчености. Непривычно одно - нет соли. Чукчи не солят юколу. Все традиционные блюда также готовятся без соли. Многие старики вообще не едят соленую пищу. Одного такого, по имени Кеккет, мы уже видели. Он пришел в гости и отказался есть нашу еду, объяснив, что очень солоно, что он всегда ест все без соли. Сидел у нас старик и только пил чай. Даже вкус соли, говорил старик, ему неприятен.
Трапеза кончена. Иван опять пошел заправлять вездеход. Народ притих возле костра. Маленький огонь, а все греет. Солнце уже скрылось, и все густеет алая краска зари. Хребты и сопки выделяются на алом черными силуэтами.
Чельгат вытягивает руку:
- Вон, видите ту сопку?
- Это ту, где чернеет пятно сбоку?
- Нет, вон ту, где наверху стоит что-то.
- Видим, видим.
Над общей панорамой возвышается приметная сопка с какими-то предметами наверху.
- А теперь рядом, маленько пониже, сопку видите?
Рука Чельгата направлена на отдельно стоящую чуть-чуть ниже первой.
- На той сопке, самой высокой, стоит круглый камень. Он ровный-ровный, как шар. Когда-то здесь коряки жили. Тут у них стойбище было. Места здесь рыбные. Коряки летом ловили рыбу, сушили юколу. А зимой охотились - ставили на куропаток и зайцев силки, добывали снежных баранов, диких оленей и лосей. Так и жили. А потом, говорили старики, пришли наши давние предки с оленями. Они все пастбища искали. А может быть, они со своими поссорились, с оленеводами, которые на Чукотке остались, и сюда пришли, чтобы не воевать со своими.
Говорят, эти места проведали пастухи. Раньше чаучу-оленеводы все время пастбища новые искали. Они ходили далеко-далеко от своих. Или же пешком бегали, или на оленях ездили. Если находили чужих людей, то старались с ними мирно поладить.
Вот, старики рассказывают, на это место какие-то молодые чукчи пришли. А может быть, и не пришли, а только их коряки увидели, как они где-то близко со стадами появились.
- Только встретили их коряки недалеко от своих мест. Они сами, коряки, далеко ходили от своего стойбища и увидели, как чаучу-оленеводы со стадами в их сторону идут, - уточняет пожилая женщина.
- Правда. Правильно. Пускай так, - соглашается Чельгат. - Тогда, - продолжает он, - говорят коряки: "Эти чужие люди с нами воевать будут. Они могут нас с этой земли прогнать. Здесь нас мало живет. Только на свою силу мы надеяться можем. Надо как-то пугать этих чаучу. Надо им показать, что мы очень сильные, сильнее их".
Задумались коряки, старые и молодые. Думали, думали, а потом средний из них и говорит: "Надо, чтобы наши парни какой-нибудь знак поставили на видном месте, что это - земля сильных людей".
Один силач из коряков говорит: "Ладно, я попробую это сделать. Я знаю камень один. Приметный камень - его многие, кто здесь ходит или у нас был, знают. Этот камень с перевала. Он совсем круглый. Руками ухватиться невозможно. Этот камень никто никогда поднять не мог. Из наших корякских людей многие его пробовали поднять - силы не хватало. Я попробую теперь. Я много старался, три года я упражнялся и теперь попробую этот камень поднять и принести на видное место".
"Ты надорвешься, наверно, - ему старики говорят, - надо что-нибудь не такое тяжелое сделать. Если ты надорвешься, кто нас защитит?"
"Если втащу и надорвусь - пускай, - отвечает, - зато я вас этим защищу. Чукчей вон сколько идет. Они - люди оленные, могут быстро на оленях еще людей привезти. Всем тогда не спастись".
"Ладно, - старики сказали, - пробуй!"
Этот силач тогда пошел на перевал и взял камень, который приметный. Поднял он этот камень и унес. Не знаю, останавливался ли он отдыхать.
- Три раза бросал на землю и три раза поднимал, - уточнила женщина.
- Вот, вот, - согласился Чельгат. - Он три раза клал его на землю и три раза отдыхал. Если вы близко будете, то пойдите посмотрите на камень. Сами попробуйте его поднять. Таких и людей сейчас нет, чтобы могли поднять этот камень. Его просто руками ухватить трудно. Он гладкий, ровный. Мой брат был силач. Он мог этот камень только от земли оторвать и сразу же его отпускал. Говорил, что все кишки вниз опускаются и вздохнуть нельзя - ребра прямо трещат… Все-таки этот корякский силач донес камень вон до той сопки, что совсем немного поменьше. Он так подумал: "Только до этого места мне сил хватит". Как он внес, то упал там и умер.
- Не умер, - поправила женщина. - Он до яранги еле-еле дошел, и у него потом изо рта все время кровь текла. Он еще долго жил. Только у него руки и ноги тряслись и кишки снизу вылезали. Он и ослеп. Исхудал, говорят, а потом только помер.
- Пусть так, - согласился Чельгат, - только старики после этого говорили: "Теперь мы можем спокойно жить. Теперь оленные люди, как такое увидят, на эту нашу землю с оленями приходить не будут". Однако они ошибались, эти корякские старики.
Сколько-то времени прошло, один раз утром проснулись люди, одна женщина наружу горшок понесла.
- Какой горшок?
- Старинный горшок, чтобы из теплого полога по нужде наружу не бегать и детей не гонять. Их раньше из древесного наплыва делали. У меня еще есть один такой старинный… Оседлые люди просто мочу наружу выливали, а оленные делали возле яранги столбик из снега и мочу на него выливали. Это для того, чтобы олени возле яранги держались. Олени весной мочу ищут. У чукчей всегда были деревянные горшки. Потом стали покупные держать…
Вот с таким горшком и вышла женщина-корячка из яранги, а потом вбегает сразу же обратно, бросив горшок. Белая-белая от испуга, вся дрожит. "Что испугалась?" - спрашивает ее муж. А она только на вход рукой показывает.
Муж сразу лук схватил, стрелы, наружу выскочил. По сторонам все внимательно осмотрел и говорит тихонько, но так, чтобы в яранге слышали: "Выходите, беда. Беда".
Все люди - и старики, и маленькие ребята - вышли наружу. Им мужчина говорит: "Посмотрите на сопку".