Глава четырнадцатая
На восток!
На ночь Франя постелила гостям в избе, а сама перебралась в овин, где у нее была летняя лежка. Утром Сергей открыл глаза и долго не мог понять, где он: по темным бревенчатым стенам были развешаны рушники, вышивки, пучки сушеных трав. Из дальнего угла на него глядели строгие глаза Спасителя, убранного васильками и ромашками. Майора рядом не было - он уже хлопотал по хозяйству: слышно было, как стучал во дворе топор и колотил молоток.
Перед завтраком Франя снова привела Яшку и сеанс "пёсотерапии", как назвал этот метод лечения Северьянов, повторился. Сергей стоически выдержал его без бимберного наркоза, а потом тоже взялся помогать хозяйке: чистил картошку и грибы, которые она уже успела насобирать - большей частью моховики да подосиновики. Зато обед вышел на славу - с густой грибной похлебкой, хорошо приправленной сметаной и толстая скворчащая на сале яишня, куда ушло не меньше десятка яиц. Хозяйство у Франи было небольшое, но справное: корова-кормилица, пять кур-несушек да с полдюжины кроликов. Излишки молока, сливок и творога Франя меняла в деревне на муку, сахар и сало. Все остальное было свое. Муж ее умер два года назад - фотография его в рамке, обвитой бессмертником, висела над железной кроватью. Крепкий мужик в мундире польского жолнежа смотрел спокойно и прямо, не ведая о недалеком уже конце.
- А дети есть? - спросил Северьянов, разглядывая портрет бывшего хозяина дома.
- Дачка одна. В Гародне с мужем живе.
- А у нее дети есть?
- Дзве дзяучынки! - улыбнулась Франя.
Северьянов тоже улыбнулся:
- Французы говорят: дети могут быть хорошими и плохими, а внуки - всегда изумительны!
- А у вас дети ёсць?
- Еще не обзавелся, - вздохнул майор. - Но пора уже…
На третьи сутки "пёсотерапии" вокруг раны исчезла синюшность, а сама она стала затягиваться розовой каемкой. "Ай да Яшка! Франя ему, должно быть, полкрынки сметаны скормила". Да еще Сергей в благодарность подсовывал псу шкурки от сала. На четвертый день Сергей уже смог наступать на ногу и ходить худо-бедно без посторонней помощи. Все дружно восхищались Яшкой и народной медициной. Но вскоре остро встал вопрос: что делать дальше? Куда идти? Лобов рвался в Минск, где, как он надеялся, его ждала Ирина.
- Надо идти в Минск! Минск - не Брест. Минск им не сдадут.
- Хорошо, коли так… - задумчиво соглашался Северьянов. - До Минска отсюда километров триста. Это нам топать почти неделю. Нога-то сдюжит? Рана не откроется?
Самому ему не очень хотелось в Минск. Ничего хорошего его там не ждало и ждать не могло: "Немцы в Минске - плохо, наши там - еще хуже, сразу же выяснять начнут кто такой, откуда? Шила в мешке не утаишь. Дознаются - сразу на Лубянку отправят, невозвращенца поймали. А там разговор короткий… Вернуться в Мемель к Вейге? И снова зажить тихой жизнью местного бюргера? Подловато будет, когда другие воюют. Это уже на дезертирство тянет, товарищ майор…" Северьянов терялся в выборе окончательного решения, и это лишало его душевного покоя и ночного сна. В конце концов он согласился с Лобовым - надо добраться до Минска, а там многое станет ясно. В Минск положили идти через сутки. Заготовили еду на дорогу, нашли Лобову гражданский костюм, оставшийся от покойного мужа Франи. Но Сергей наотрез отказался менять гимнастерку на пиджак.
- Да меня из газеты сразу попрут! Скажут, струсил и петлицы спорол. Я так пойду. Погибать - так в форме, а пробьемся, так, значит, тому и быть.
- Ну, смотри! - пожимал плечами Северьянов. - В форме добираться до Минска будет много труднее… Давай мне костюм, я в нем пойду. А то эта хламида тоже глаза режет.
На другой день решили накосить напоследок Фране сена, а с раннего утреца и двинуться в нелегкий путь.
- Сначала доберемся до Баранович, - рассуждал Северьянов, - а там сориентируемся что к чему.
Траву косили в две косы. Сергей делал упор на здоровую ногу. Косил он лучше, чем майор, - студентом на практике не одну копну сена сметал. Разделся по пояс, подставив белую спину под щедрое - июльское уже - солнышко. Жаворонки заливались из небесной выси, славя древний труд косарей. Растелешился и Северьянов, такой же сметанно-белый, как и его сотоварищ. В полдень развязали узелок, собранный им Франей, и налегли на бульбу с салом.
- Хороший хозяйка хлеб печет, - хрустел горбушкой Лобов. - В Минске такого не попробуешь.
И тут хлеб стал у него в горле комом: двое конных приближались к ним со стороны Пороховни. Одеты они были в полувоенную одежду: солдатские шаровары, вправлены в сапоги, но оба в пиджаках и кепках. За спинами торчали винтовки-трехлинейки.
- Эй, мужики! - крикнул один из всадников. - Вы здешние?
"Наши!" - отлегло от сердца у Сергея, но тут же оно заныло снова: на рукавах у незнакомцев белели повязки с черной надписью "Polizei".
- Да батрачим мы тут на хуторе… - неопределенно ответил Северьянов.
- Сами-то откуда?
- Из Бреста.
- Ну, ясно, что не местные. Документы есть?
- Вон наши документы! - кивнул майор на косы и показал ладони с белыми, только что набитыми мозолями.
- Сдается, мужики, что вы военные, - прищурился чубатый всадник с рябым лицом. - Вон у кореша твоего галифе командирского фасону.
Крыть было нечем, Лобов и в самом деле был в темно-синем галифе с черным кантом. И все же Северьянов попытался отбиться:
- Да сняли тут с одного жмурика. Не пропадать же добру.
Однако на рябого это не подействовало.
- Шагайте, ребята, с нами. У нас разберемся. Косы здесь пока кидайте!
У Лобова под кустом лежала и гимнастерка, но он сделал вид, что пришел на косьбу в одной майке. Так в ней и пошел - босиком и в майке. Сапоги - хромовые - тоже могли выдать его принадлежность к комсоставу. "Эх, прав был майор - уж лучше по-гражданке. Может быть, и сошло…"
Они вышли на гать, ведущую в деревню. Впереди ехал молодой полицай в клетчатой кепке и перепоясанным ремнем пиджаке. За хвостом его каурого жеребца шагал Лобов, за ним Северьянов и замыкал процессию чубатый на игреневой кобыле. Майор лихорадочно искал выход из гиблого положения. "Справа и слева - трясина, никуда не убежишь… Впереди - допросы и скорее всего расстрел. Возможно, в деревне остальной отряд, а эти патрулем на хутор проехали. И откуда такие гниды берутся? Немцам в услужение пошли! А ведь были же своими или такими считались… Впрочем, было бы дерьмо, а мухи найдутся…"
Решать и действовать надо прямо сейчас. Промедление смерти подобно!
Хорошо, что их не обыскали. Это шанс, и притом немалый: в кармане домотканых дедовских брюк лежал наган. Теперь вся надежда на него. Северьянов привычно проигрывал ситуацию, словно шахматный этюд, где надо ставить мат в два хода, то есть в два выстрела. "Первый - в чубатого. И без промаха и осечек, иначе хана. Головной полицай на первый выстрел обернется и скинет с плеча винтовку, прицелится… На все про все уйдет секунды три-четыре. Значит, надо уложиться в это время. Эх, Серега, зря ты оставил оружие в хате… Это как без Бога, не до порога; без нагана не до дивана. Главное, чтобы ты под пулю не угодил…"
Майор обернулся к чубатому.
- Хорошая лошадка! Можно ей хлебца дать?
- Дай, - ухмыльнулся тот.
Северьянов сунул руку в карман, нащупал наган и взвел курок. Осторожно, стараясь ни за что не зацепить его, вытащил и тут же направил на конвоира. У того округлились глаза и рука дернулась к винтовочному погону. Поздно! Выстрел почти в упор. Чубатый хватанул ртом воздуха и стал оседать на переднюю луку… "Теперь молодой. Ага!" Он уже обернулся и винтовку с плеча скинул… Выстрел! "Мимо!" А полицай уже целится. "Успеет, гад!" Гулко бабахнул винтовочный выстрел, не в пример наганному… Пуля прошила воздух рядом со щекой - конь оскользнулся на мокром бревне. "Ну, а теперь получай, скотина!" Лунь пошире расставил ноги и с двух рук вскинул наган. На сей раз без промаха всадил пулю под самый козырек клетчатой кепки - в лоб. Лицо полицая тут же залилось кровью, сам он, уронив винтовку, рухнул с седла, а жеребец, напуганный выстрелами, метнулся с настила и угодил в трясину по самое брюхо. Ну, вот и мат, пусть не в два, но в три хода, в три наганных выстрела.
Северьянов с трудом удержал взвившуюся было вслед за жеребцом кобылу. Покрепче взял ее под уздцы.
- Стоять! Каб тябе Пярун забил! - сорвалась с языка дедова ругань.
Лобов ошарашенно-восторженно смотрел на Северьянова.
- Чего лыбишься? Действуй давай! Винтовку бери!
Сергей подобрал обе винтовки. Тем временем майор обшарил карманы убитых, вытащил документы, а потом снял с обоих нарукавные повязки.
Жеребец бился в трясине, уходя все глубже и глубже. Он всхрапывал и даже тихо заржал, кося на людей лиловым глазом. Но что они могли сделать? Трусость всегда наказуема. Не надо было шарахаться…
- Давай и этих туда же! - распорядился Северьянов. Взяли тело Чубатого за руки, за ноги - раскачали и сбросили в трясину. За ним последовал и его напарник.
- Все! Домой, и как можно быстрее!
Они с трудом развернули кобылу на нешироком настиле, и майор повел ее под уздцы ускоренным шагом. Следом поспешал Сергей с двумя винтовками на обоих плечах. На выстрелы могла нагрянуть из деревни полицейская подмога. Лобов оглянулся - жеребец уже ушел в трясину по самую шею. Зыбки и бездонны полесские болота…
Франя слышала выстрелы и выбежала им навстречу.
- Все хозяюшка, уходим! Спасибо за хлеб, за соль! Немцев прогоним, в гости к тебе приедем!
- Дак что поесци возьмите!