3. Слабая лань
16 часов
Я сижу с поджатыми ногами в номере отеля в японском стиле в деревне горячих источников (назову ее так; тут много целебных источников вулканического происхождения, а как она называется на самом деле, я не знаю).
Все такси в этом районе радиофицированы. Стоит пассажирам сесть, как включают радио. Такси, которое мы взяли, выйдя из кафе, везет нас со скоростью сорока километров по немощеной дороге мимо крестьянских селений и полей, за которыми в одиночку пасутся привязанные к колышкам козы. Мы едем в деревню, домики которой пристроились ярусами между двумя склонами оврага, где дымится поток. Во Франции пятьсот-шестьсот жителей на километр, в Японии же сплошь и рядом спят по шесть-восемь человек в комнате, и так во всех комнатах, кроме кухни...
Мадам Мото прекрасно поняла, что дядя и его семейство понравились мне больше всех других японцев, с которыми она меня знакомила до сих пор. Почему же мы покинули его дом так скоропалительно, что даже не успели попрощаться?
Мадам Мото и я не разговаривали, после того как обменялись несколькими фразами в кафе. Всю дорогу она демонстративно прижималась лбом к стеклу, рискуя выдавить его на каждой выбоине.
Гостиница находится на краю деревни горячих источников. Двор ее скромно украшен кустами, небольшими камнями и бассейнами, в которых медленно трутся друг о друга огромные золотые рыбы. Мадам Мото проводила меня до номера, молча сморкаясь и вытирая глаза.
Я не знаю, зачем мы сюда перебрались.
В соседнем зале разговаривают и смеются мужчины - грубый шум голосов, как на вечеринке или банкете.
Номер у меня просторный. В токонома стоит очень красивая глиняная фигурка Будды. Я раздвинул сёдзи, выходящие на горный склон. Балкон имеет в ширину меньше метра, но на нем умещаются шезлонг и столик, за которым я пишу.
На склонах растут ели, сосны и другие хвойные деревья, стоит гомон птиц. Меня окружают красота и изящество, которые никак не вяжутся с представлением о гостинице.
Входит без стука (впрочем, ни замка, на даже дверной ручки нет) женщина в кимоно, опускается на колони, падает передо мной ниц... Я вспоминаю искаженный волнением голос объяпонившихся французов, описывающих такого рода кривлянья, но меня они всегда приводят в смущение. Женщина подает чай с подозрительным пирожным. Она мешает угли в хибати - переносной жаровне-вазе размером и формой с хорошую тыкву, полной пепла, на котором пылают два-три уголька. Эта система отопления малоэффективна и опасна, ей Япония обязана тем, что в мировой статистике пожаров далеко опередила все страны.
Я перелистал проспекты и рекламы гостиницы, но - увы! - они все на японском языке.
Сидеть на согнутых ногах - сущая пытка. Я сношу ее еще довольно хорошо по сравнению с другими жителями Запада, которых мне приходилось видеть. Они корчились рядом со мной, поднимали к ушам то одно колено, то другое, затем оба сразу, растирали лодыжки... Мои японские хозяева никогда не упускали случая похвалить меня за выносливость. Тем не менее я мучаюсь, когда встаю, с трудом распрямляю ноги и сначала не иду, а ковыляю. Писать за настоящим столом на этом балконе - истинное удовольствие. Одно из удовольствий, которым я обязан Японии.
Лесистый холм, тонкие деревянные и бумажные перегородки не поглощают шумы - звуки семенящих шагов ног в носках, разговора и смеха мужчин в зале внизу, свисток маленького поезда вдалеке.
18 часов
По возвращении в номер
Я в кимоно, босиком. Здесь все разгуливают в таком виде по гостинице и даже но улицам. Я вынужден сунуть ноги под тяжелую крышку стола с обогревом.
Только что приходила мадам Мото и повела меня гулять. Наверное, это одна из самых красивых деревень, которые я когда-либо видел. Дорога, приятно пахнущая смолой, привела нас в старый храм, нависший над деревушкой. Он из седоватого старого дерева. Не знаю, какой это храм - буддийский или синтоистский. Он породил у меня тысячи вопросов, которые мне пришлось подавить, как гнев...
(А может, это слышится ответ? Дважды прозвучал гонг - тяжело, глубоко... Звук скорее всего исходит от огромного колокола, который я заметил вверху, на своего рода сторожевой башне. Тяжелая балка на двух цепях, по-видимому, его язык...)
За всю прогулку мы с мадам Мото не обменялись ни словом. На обратном пути, проходя через деревню, я остановился перед лавкой, где были выставлены очень простые деревянные куклы. Несмотря на мои возражения, мадам Мото купила мне пять или шесть штук. Покупка подарков, очевидно, немного ее развеселила. Во всяком случае, я не вижу других, более веских причин того, что она мало-помалу перестала дуться.
Когда мы, нагруженные покупками, добрались до гостиницы, мадам Мото объявила, что "устроила для меня кое-что - еду подаст в номер гейша". Она старательно втолковывала мне, что гейша ни в коем случае не должна провести ночь в моей комнате, что я должен все хранить в тайне, поскольку хозяева отеля - родители молодого актера, с которым мы встречались, и, если дело откроется, у него будут неприятности... Я вовсе не уверен, что правильно ее понял. Интересно, что же меня ждет? Когда я проходил, обслуживающий персонал гостиницы провожал меня странными взглядами...
Я успокаиваю себя мыслью, что среди этих декораций из дерева и бумаги все кажется нереальным. Только что служанки под разными предлогами пытались выманить меня из номера. В конце концов пришла мадам Мото и объяснила, что мне следует принять ванну, что это вроде бы обязательно. Я вошел в указанную мне дверь, разделся в прихожей, но, заметив, что в общей ванне уже барахтаются четверо японцев, дал задний ход, потихоньку оделся и тайком поднялся обратно в номер. Мадам Мото пришла меня искать. Она снова повела меня в ванную, но на этот раз сначала удостоверилась, что там никого нет, и караулила в прихожей, чтобы никто не вошел. С приятным удивлением я скользнул в зеленую шелковистую воду.
Непонятно, каким образом четыре человека только что умудрились барахтаться в этой лохани, болтая и куря, когда я едва уместился в ней один. После того как я вымылся и обсох, домашнее кимоно стало уютнее, и это ощущение уюта пронизало все мое тело. Купание приобщило меня к татами, к идеальной чистоте моей пустой японской комнаты. Я очень близок к тому, чтобы объяпониться...
Теперь я другими глазами смотрю на Будду, стоящего в токонома. Он напоминает мне борцов сумо. Значит, иметь большой живот в Японии не предосудительно... Недаром мистер Кояма отпускал комплименты по поводу моей дородности и даже советовал подчеркивать ее, подпоясывая кимоно.
(В соседнем зале долго и глухо, отрывистыми фразами говорит старик... Это напоминает заученную жалобу нищего, выпрашивающего милостыню...)
Я думаю о гейше, "которая придет обслужить меня в номере". Сначала мадам Мото сказала, что она будет в моем распоряжении с шести до одиннадцати часов ("позже запрещается"), но потом объявила, что вышеозначенная служанка раньше восьми часов прийти не сможет, так как занята. Я устал сидеть на татами. У меня болят колени.
(Теперь я пишу, лежа на животе. Мой японский дневник написан разными почерками, потому что из-за отсутствия стола я вынужден писать в разных позах и держать бумагу далеко от глаз.
Старик продолжает разглагольствовать. Изредка женский голос подает короткие реплики. Уж не его ли обслуживает моя гейша? Меня тошнит от этого предположения. Господи, что кроется за всеми этими любезностями?
Журчание ручьев вокруг гостиницы вызывает в моей памяти воспоминания детства. Старик все больше напоминает умирающего, которого ободряют и успокаивают дети.
Непрерывное журчание воды заглушается настойчивым гудком грузовика, дающего задний ход...
Куда ни глянь, ребятишки играют в бейсбол. Соревнования по бейсболу постоянно транслируются по одной из многочисленных программ телевидения, а то и по нескольким сразу.
Мне надоело ползать из одного угла комнаты в другой. Я лишен ловкости, с которой японцы падают на колени и встают. Никогда не думал, что так трудно обойтись без мебели.)
Ванна
В этой деревне, изобилующей естественными источниками, уместно поразмыслить над тем, какое значение японцы придают ванне - "почтенной ванне".
Сейчас, когда я вышел из самой приятной за всю мою жизнь ванны, облачен в юката (хлопчатобумажное кимоно) и, ощущая редкое чувство глубокого покоя, лежу, растянувшись, на полу, помолодевший и на удивление примиренный с самим собой и со всем миром, включая Японию, - именно сейчас уместно выяснить, чем объясняется волшебное действие японской ванны.
Ванные комнаты с ваннами на уровне пола устроены так, что можно безбоязненно брызгаться, поливать себя из деревянных ведерок.
Японец сначала тщательно моется под краном, не боясь намочить мебель или одежду, и, только отмывшись, окунается в ванну - лишь для того, чтобы расслабиться, помечтать, поспорить с приятелями, попеть...
Существует единый для всех "час ванны" - между шестью и семью часами, когда кончается работа. Тщательно помывшись, японцы меняют рабочее платье, как правило западное, на кимоно.