3
– А ты хорошо умеешь находить врагов, – белозубо усмехнулась в полумраке кибитки Екатерина Николаевна.
– Это друзей, Катюша, надо искать и находить, а враги находятся сами, – откликнулся Муравьев. – Раньше, на Кавказе, у меня был, почитай, один враг – полковник Коцебу, а теперь в очередь выстраиваются – министры, графы да князья. Одним все Муравьевы не по нраву, другим бескорыстие мое подозрительно…
– Тебе придется научиться обращать врагов в друзей, – с неожиданной для ее возраста ноткой мудрости сказала жена. – Иначе все твои замыслы так и останутся только замыслами.
– Как стариков обратишь в друзей, если они даже молодость за дерзость почитают. Хотя какая там у меня молодость – через год уже сорок стукнет.
– Для настоящего мужчины сорок лет – самая молодость и есть. – Катрин всем телом повернулась к мужу, тонкие руки вынырнули из широких рукавов шубки и обвились вокруг его шеи, укрытой стоячим барашковым воротником. – А ты у меня настоящий мужчина!
– Ты меня сводишь с ума, – пробормотал Николай Николаевич.
– Это и есть слова не мальчика, но мужа, – рассмеялась Катрин и приникла к его губам долгим поцелуем.
Глава 16
1
– "…Всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что сего дня, февраля 27 числа, года 1848‑го, прибыл в Красноярск…" – диктовал Николай Николаевич, расхаживая по комнате. Екатерина Николаевна старательно скрипела привезенным из Парижа новомодным стальным пером, вставленным в металлический держатель, украшенный гравировкой. Мужу очень нравился ее легкий изящный почерк, и он попросил ее побыть личным секретарем, а заодно попрактиковаться в русском письме.
В дверь постучали. В комнату вошел енисейский губернатор Василий Кириллович Падалка, невысокий полноватый человек в парадном мундире. В осанке широкоплечей фигуры, в посадке слегка седоватой головы присутствовало немалое чувство собственного достоинства, и это не могло остаться незамеченным. Даже его темно-русые бакенбарды и усы, пронизанные искрами седины, своей ухоженностью, казалось, подчеркивали это качество хозяина, что Муравьев не мог не оценить. С Падалкой он познакомился еще в Петербурге, когда вникал в дела генерал-губернаторства, и они понравились друг другу. На их отношениях никак не сказалось то, что Василий Кириллович стал зятем чуть ли не с позором отставленного от должности Вильгельма Яковлевича Руперта в бытность того генерал-губернатором Восточной Сибири. Муравьев решительно не был поклонником поговорки о попе и его приходе.
Николай Николаевич предполагал остановиться у губернатора, но Падалка предложил более просторные апартаменты в большом каменном доме коммерции советника, купца и золотопромышленника Мясникова, и Муравьев, недолго поразмыслив, счел это возможным. Среди золотопромышленников Восточной Сибири нарушителей законов было изрядно, однако Никита Федорович среди оных не значился.
Следом за Василием Кирилловичем, чуть приотстав, в дверях возник высокий молодой человек в мундире чиновника. Оба одновременно наклонили головы в приветствии, Падалка щелкнул каблуками:
– Николай Николаевич… Екатерина Николаевна… – Поцеловал юной даме ручку и обратился к Муравьеву: – Ваше превосходительство, позвольте представить Бернгарда Васильевича Струве, сына нашего известного ученого астронома. Он жаждет послужить под вашим началом на благо Отечества.
Молодой человек еще раз склонил кудрявую русую голову перед Екатериной Николаевной, вытянулся перед Муравьевым, который на голову был ниже его. Генерал радушно пожал ему руку, похлопал по плечу, заглянул снизу вверх в голубые восторженные глаза:
– Знаю, знаю Бернгарда Васильевича. В Императорском лицее, Василий Кирилыч, где я призывал молодежь на службу в Сибирь, он первый выказал желание. Чем, кстати, всех поразил. Он вам не рассказывал? Скромен, скромен… – Муравьев отступил на шаг, внимательно оглядывая смущенного визави. – Рад видеть вас, дорогой друг, уже в пределах Восточной Сибири. Для таких, как вы, мои двери всегда открыты. Ах, да, простите… Познакомься, Катюша: очень толковый молодой человек. У него, несомненно, большое будущее. А пока послужит личным секретарем генерал-губернатора. Не возражаете, Бернгард Васильевич?
Муравьев произнес это тоном, не требующим ответа. А Катрин дружелюбно улыбнулась покрасневшему и вконец смутившемуся юноше, сказала с чуть заметным акцентом:
– Конечно, не возражает. И будет бывать в нашем доме, не так ли?
Это было обращение уже к мужу, и тот поспешил подтвердить слова жены.
Падалка кашлянул:
– Николай Николаевич, когда прикажете устроить общий прием?
– Приема здесь не будет, Василий Кирилыч. Я уже сказал об этом нашим радушным хозяевам, Никите Федоровичу и Анне Васильевне. Вы как губернатор сопроводите меня по всем городским и общественным заведениям, ознакомите с делами, я проведу смотр войск, и мы проследуем далее, в Иркутск. Думаю, за три-четыре дня управимся. А тратить время на поклоны, пустые речи и, не дай бог, званые обеды – увольте!
– Но вы, сказывают, обещали остановиться и принять обед в Канском округе, у золотопромышленников Машаровых…
Муравьев бросил на Падалку быстрый взгляд и нахмурился:
– Было: обещал… Но еще в Петербурге обратил внимание на безобразия, кои творятся с золотыми приисками, как бесстыдно используют их казенные остатки для спекуляций и подкупа столичных чиновников…
– А что такое – казенные остатки? – подала вдруг голос Екатерина Николаевна.
Муравьев споткнулся на высокой ноте, по лицу его беглой тенью скользнуло недовольство, но он тут же взял себя в руки и снисходительно улыбнулся:
– Тебе это действительно интересно, душа моя?
– Мне все интересно. Я ведь жена генерал-губернатора!
Эти слова сказаны были с улыбкой, почти кокетливо, но Николаю Николаевичу показалось, он правильно понял, что юная супруга подчеркнула, насколько близко к сердцу принимает любые заботы мужа. Как это было бы замечательно, подумалось ему, однако в памяти совсем некстати всплыло ее лицо, когда Катрин узнала, что надо ехать в Сибирь. Прошло уже пять месяцев, Катрин за это время сильно изменилась, тот неприятный инцидент давно пора забыть, и тем не менее…
Пауза затянулась, и Струве, видимо, решив, что генерал в затруднении, поспешил с объяснением:
– Казенные остатки, ваше превосходительство…
– Пожалуйста, называйте меня Екатерина Николаевна, – перебила его молодая дама. – Продолжайте, Бернгард Васильевич. Простите, что перебила…
– Когда месторождение золота размежевывается для его разработки тем или иным промышленником, часть, не вошедшая в прииск, отписывается в казну. И эти остатки могут быть очень богатыми и использоваться для спекуляций и подкупа…
– Пожалуй, Бернгард Васильевич больше пользы принесет в должности чиновника особых поручений, – неожиданно сказал Муравьев. – Как вы думаете, Василий Кирилыч? – Падалка наклонил голову и щелкнул каблуками. – И вот вам, голубчик, первое задание: займитесь для начала документами по приискам – Платоновскому и Ольгинскому. За то время, что мы будем в Красноярске, разберитесь досконально и представьте мне докладную записку.
– Скандальные дела, ваше превосходительство… – осторожно заметил Падалка.
– Вот именно. Самые крупные взятки. Мне было весьма печально узнать, что в этом замешан Пятницкий. – Муравьев вздохнул. Иркутский губернатор, председательствовавший в Главном управлении Восточной Сибири в отсутствие генерал-губернатора, ему поначалу понравился. Он судил о нем по отзывам: мол, Андрей Васильевич человек добрый и скромный, к гражданам благосклонен и снисходителен, все им довольны. Но, ознакомившись с состоянием золотодобычи, мнение категорически изменил. – Продажным чиновникам и богачам, дающим взятки, я объявляю войну. Поэтому, Василий Кирилыч, нет, лучше вы, Бернгард Васильевич, как чиновник моего управления, известите Машаровых, что меня на обеде не будет.
– Слушаюсь!
Падалка, который внимал генерал-губернатору, не смея дышать, выдохнул в сторону с явным облегчением.
Губернатор и Струве откланялись.
– Не хотел тебе до поры говорить, – Николай Николаевич ласково погладил жену по голове, – но, когда в Петербурге знакомился с делами, волосы вставали дыбом. Тут, в Сибири, вор на воре! Креста на них нет!
– Может быть, не креста? – откликнулась Екатерина Николаевна, поигрывая держателем пера. – Может быть, не было сильной руки?
– Не было – так будет! – сказал, как отрубил, Муравьев. – На чем мы остановились?
– "…прибыл в Красноярск…"
– Пиши далее, Катюша: "…прибыл в Красноярск и вступил в управление Восточной Сибирью и в командование войсками, в ней расположенными…"
Екатерина Николаевна заскрипела стальным перышком, низко склоняясь над бумагой: она была близорука.
Муравьев подошел к окну: неподалеку красовалась каменная церковь с пятью маковками и четырехъярусной звонницей, окруженная заиндевевшими деревьями. За ней до горизонта простиралось ярко-голубое, безоблачное небо.