Весь день настроение было хорошим, даже несмотря на то, что Великан Гримарр явился на берег реки, чтобы успокоить его и заручиться его верностью на следующую неделю. Гримарр полагал, что оказал Торгриму великую честь тем, что самолично спустился к реке, а не послал Верен или Хильдера, чтобы пригласить Торгрима в свой дом. Торгрим это понимал, но почему-то гордости не ощущал. А потом Гримарр ни с того ни с сего бросился прочь, не сказав ни слова.
К тому же досаждало упрямое нежелание "Скитальца" спускаться на воду. Откровенно говоря, с подобного рода трудностями нередко сталкиваются те, кто имеет дело с кораблями. Никогда и ничто не идет гладко. Но Торгрима почему-то это невероятно угнетало. Его не радовало то, что его драккар, похоже, не хотел возвращаться в море. Самому Торгриму это казалось плохим знаком.
Поэтому, даже когда судно уже покачивалось на волнах, пришвартованное канатами из китовой шкуры, Торгрим ощутил, как его охватывает дурное настроение - это отвратительное, иногда непреодолимое чувство, которое накатывало на него на закате. Окружающим был хорошо ведом этот его настрой. Именно он и снискал Торгриму славу Ночного Волка. И те, кто хорошо его знал, старались держаться подальше, когда Торгрима охватывала тоска, а тех, кто его не знал, шепотом предостерегали. Ходили слухи, что Торгрим - оборотень, что с наступлением темноты он порой превращается в настоящего волка.
Сейчас, когда солнце стремительно катилось за горизонт, Торгрим стоял в полусотне шагов от кромки воды, скрестив руки на груди, стянув на плечах плащ, как будто пытаясь под ним спрятаться. "Скиталец" подтащили как можно ближе к берегу, и угол крена мачты, которую вновь установили на драккар, подсказал Торгриму, что из-за отлива корабль начинает снова затягивать илом. Ему казалось, что это он увяз, что его затягивает трясина.
Команда выстроилась в ряд от берега к носу корабля, как муравьи возле капли меда на земле, и стали передавать припасы, оружие и необходимые вещи с поросшего травой берега тем, кто перегибался через борт. Когда все погрузили, на берегу еще оставалась внушительная куча добра. Сейчас они брали с собой только то, что могло им понадобиться в недельном плавании: еду, воду и минимум вещей. Остальное они погрузят на корабль, когда вернутся в Вик-Ло, став богаче благодаря награбленному в Ферне. И будут готовы вернуться домой, в Вик.
К нему неторопливо подошел Старри Бессмертный. В последнее время Старри стал единственным, кто вообще решался приближаться к Торгриму, когда того охватывало мрачное настроение. Это не на шутку тревожило Торгрима в моменты прозрения, поскольку говорило о том, что он так же безумен, как и сам Старри.
Подойдя к Торгриму, Старри остановился, повернулся лицом к реке, и они вместе смотрели на спущенный на воду "Скиталец". Старри был на удивление спокоен. Отчасти потому, что Ночного Волка он не боялся. Он не пытался обходить Торгрима стороной, когда того посещало мрачное настроение. Еще и потому, что Торгрим знал: Старри глупость не скажет. Старри всегда умел подобрать подходящие к настроению Торгрима слова.
- Плывет, - наконец произнес Старри.
- Плывет, - согласился Торгрим.
Они опять помолчали. И тут Старри потянулся к руке Торгрима, сжал ее, а потом отошел.
Часто, когда Торгрим пребывал в таком мрачном настроении, Старри садился неподалеку и стерег его всю ночь. Сейчас, вероятно, поскольку они находились не на поле брани, а в безопасности за стенами Вик-Ло, он сидеть с ним не станет, а отправится к временному лагерю норвежцев - Западному Агдеру. Самая заметная особенность лагеря - медовый зал, сооруженный из паруса "Скитальца", - исчезла. И парус, и весла, которые служили каркасом зала, вновь понадобились на корабле. Но столы и палатки остались на месте, хмельное текло рекой, еды было вдосталь. Жителям Западного Агдера было, что праздновать.
Торгрим за стол садиться не стал. И никто его не пригласил. Он стоял и смотрел на реку, пока не стемнело, а костер, который разожгла его команда, разгорался все сильнее, в то время как дневной свет мерк. Потом Торгрим двинулся дальше, вдоль берега реки, ближе к морю, пока звуки лагеря не остались вдалеке. Он сел, подтянул ноги к груди, насколько позволяли его стареющие суставы, и стал вглядываться в темноту.
С возрастом мрачное настроение накатывало на него все реже, и он даже стал надеяться, что все осталось в прошлом. Но сейчас злость, отчаяние из-за невозможности по своему желанию покинуть Ирландию, досада и ярость из-за того, что Гримарр нарушил его планы, подхватили его, как зимний шквалистый ветер, сбили с ног, поволокли, и он понял, что с этими ужасными испытаниями еще не покончено. Он знал, что ему не избавиться от мрачного настроения, пока он не окажется в огромном жилище Одина.
И окружающий мир стал блекнуть, когда его душевное волнение перевалило через край. По опыту он знал, что ничего поделать не может, он был не в силах этому сопротивляться, оставалось только сидеть на месте и ждать, когда все пройдет само. Он никогда не помнил, что творил в таком мрачном настроении, и мог только надеяться, что не совершит ничего непоправимого.
Он поплотнее запахнул плащ и стал вглядываться в море. Время шло, но он этого не осознавал. Слышал шум набегающих на берег волн, вдыхал соленый воздух - море манило его.
И тут он неожиданно ощутил присутствие другого человека, кто-то стоял у него за спиной. Он очнулся ото сна, почувствовал, что опять оказался в мире людей. Повернул голову и заметил, как далекий отблеск отразился от чего-то, быстро летящего в воздухе. На долю секунды он почувствовал что-то твердое, ощутил влажную холодную сталь у виска, а потом мир померк у него перед глазами.
Глава девятнадцатая
Пусть клинков закаленных
Жало меня поражало,
Мне от отца досталось
Стойкое сердце в наследство.
Сага о Гисли сыне Кислого
Первое, что почувствовал Торгрим, когда очнулся, - его зарыли. Вес того, чем он был покрыт полностью, с головы до ног, давил на него неимоверно. Его охватила паника при мысли, что его закопали в землю, похоронили заживо. Он попытался понять, с ним ли рядом Железный Зуб. Ведь умереть с мечом в руках - честь, умереть, когда меч лежит рядом, - гораздо хуже, но умереть без оружия - ужасная участь!
И только теперь он понял, что его руки и ноги связаны, крепко стянуты тонкой веревкой, которая врезалась в плоть. Он чувствовал теплую влажную кровь в тех местах, где она повредила кожу. Постепенно он собрался с мыслями и понял, что лежит на чем-то, что покачивается и подскакивает. Он лежал не в земле, и давящий на него вес не был земляной глыбой. И пахло от него знакомо, и запах успокаивал. Сено.
"В повозке… - подумал Торгрим, - я лежу в повозке…" Он повертел головой, пытаясь разобрать хоть что-нибудь, но сено приглушало все звуки, и он слышал только скрип колес и оси.
Он ничего не видел, ничего не слышал, никакого запаха не ощущал, кроме запаха сена. Торгрим понятия не имел, где он и как долго был без сознания. Он попытался сесть, но боль в голове вспыхнула, как погребальный костер. Невольно застонав, он попытался пошевелить руками, но боль в запястьях была нестерпимой, а веревки ничуть не ослабли.
И тут повозка перестала двигаться. Он почувствовал, как она остановилась, прекратились скрип и глухой стук, и сквозь сено до него донеслись приглушенные голоса. Слов расслышать ему не удавалось, и у него возникло ощущение, что там намеренно разговаривают полушепотом. Раздался стук, еще какие-то приглушенные мужские голоса. И еще один голос - громкий, внушительный, который даже не пытался таиться.
- Он здесь?
- Да, господин. Под сеном.
Молчание. А потом вопрос:
- Ради великого Одина! Почему он под сеном?
- Чтобы не увидели его воины, если бы случайно на нас наткнулись.
В ответ говорящий только фыркнул, показывая, насколько глупо звучит такое предположение. Потом тот, кто говорил не таясь, спросил:
- Он жив?
- Да, господин.
- Скотина! - Даже сквозь сено Торгрим смог расслышать резкие ноты в голосе Гримарра. - Ублюдок! - вновь выругался он. - Ведите его в дом.
Торгрим почувствовал, как сено перестало давить на него, когда чужие руки выдернули его из-под кучи. Сверкнул нож, и спали путы, стягивающие его лодыжки. Какие-то люди ухватили его за руки и за ноги, вытащили из повозки, поставили на землю. Голова кружилась, глаза слепил свет, слезы побежали по щекам. От боли, разрывающей голову, тяжело было не только соображать, но даже стоять. Но, несмотря на все это, он ощущал, что его мрачное настроение, его привычка чувствовать себя ночным волком никуда не исчезли. Просто затаились.
Чужие руки толкали и тащили его через двери вглубь зала Гримарра. Гримарр восседал в своем большом кресле, которое, как Торгрим всегда и подозревал, должно было напоминать трон. Несмотря на огромные размеры кресла, Гримарр полностью занимал все его сиденье. Ноги он вытянул вперед и немного откинулся назад, склонив голову набок. Он выглядел уставшим. И разъяренным.
Торгрим на плохо слушающихся ногах прошел в комнату, и, если бы по обе стороны от него не было стражей, которые приняли на себя большую часть его веса, он просто упал бы. Люди Гримарра подвели Торгрима к трону, пока он не оказался лицом к Гримарру, потом отпустили, и ноги Торгрима подкосились. Стражи подхватили его, когда он уже рухнул на колени, поэтому он так и остался коленопреклоненным у ног Гримарра.
За спиной у Гримарра по правую руку стоял Берси. По левую - Хильдер с железным прутом в руке. Торгрим узнал этот прут - именно им ударили Гримарра по голове ирландцы, когда напали на поселение.