- Ты с Нефером - ну… вы - пара редкая, другую такую еще поискать… Так чего на вас оглядываться? Да никто и не оглядывается. Ты же жрица Хатхор, так?
- После моего посвящения, - заговорила молодая женщина, - я каждый день бываю в своей молельне и готовлю приношения, которые должны возлагаться на алтари в храмах и в святилищах гробниц, равно как и во всяком доме. Жизнь бывает разная. Есть супружеские пары, есть холостые, есть дети, но жилища наши - это тоже святилища, и нет здесь иных священнослужителей, кроме самих мастеровых и их жен. И в делах, которые нам предназначены, будничное не отделено от священного, и я словно слышу биение сердца селения, одного из сокровеннейших в Египте, укрытого за стенами. И оно предлагает нам вкусить таинство, распробовать его вкус, вслушаться в его музыку - вот какая участь предначертана нам здесь.
- Если только начальники артелей не помешают…
- Я живу здесь совсем недолго, - добавила Ясна, - но уже поняла, что упорство - это такая важная добродетель, без которой трудно постичь незримые и невыразимые законы Места Истины. Селение - это щедрая матерь, одаряющая не скупясь. Но готовы ли мы к этому? Открыты ли сердца наши настолько, чтобы мы могли принять ее дары?
Слова молодой женщины разбередили душу Панеба Жара. Они сорвали пелену, застилавшую его взор. Хоть он и услыхал зов, ему и в голову не приходило, что какое-то там невзрачное сельцо может оказаться целым миром, просторным настолько, чтобы вместить сокровища, истинная природа которых для него еще непостижима.
- Переночевал бы у нас, - предложил Нефер.
- Нет, к себе пойду. Домом заниматься надо. Да и чего вас с Ясной стеснять?
- Еще раз говорю: давай помогу.
- Если я чего-то не так сделаю, так кроме своей бестолковости винить мне будет некого. Бывает, что порой я совсем дурак дураком, спорить не буду, но я понял, что дом этот, каким мне его дали, - это мое первое испытание.
43
Неустанные труды Мехи - а копал он глубоко - приносили ожидаемые плоды. Более трех месяцев ушло у него на получение чина командующего фиванскими войсками, и ему же доверили провести реформы управления этими частями. Мало-помалу он оттирал от власти других крупных военачальников, пуская в ход свое излюбленное оружие - доносы, щедро расточая обещания, ласкавшие слух бойцов: служивые с удовольствием внимали речам о повышении жалованья, о возможности до срока уйти на заслуженный отдых, об увеличении пайка и обновлении казарм. А если к нему потом приставали: мол, где же обещанное? - Мехи выручало то же красноречие. Он метал громы и молнии, жалуясь на неповоротливую армейскую бюрократию, этих зажравшихся чинуш, нерадивость которых сравнима разве что с их лицемерием, попутно сожалея о горькой судьбине несправедливо подвергшихся опале и всячески давая понять развесившим уши собеседникам, что уж он-то заступается за обиженных перед верховными властями, и пусть далеко не все ему подвластно, справедливость все-таки не звук пустой, бороться за нее можно и нужно, но борцы нуждаются в поддержке, и не только сверху, но и от нижних чинов. На самом деле он, разумеется, в грош не ставил своих подчиненных, впрочем, как и вышестоящих, и, если воины заходили в недовольстве своем недопустимо далеко, Мехи напоминал, что воинство невероятно облагодетельствовано и наслаждается более чем благоприятными житейскими условиями, и, вообще, выказывать неблагодарность нехорошо и некрасиво.
Так что когда его наконец назначили командующим, довольны были все, и на самом верху, и внизу, а Мехи поспешил укрепить свою добрую славу, чуть ли не ежевечерне зазывая на пиры фиванскую знать. Заблаговременно накопленные сведения о каждом госте тщательно изучались, чтобы хозяин всегда мог сказать любому приглашенному нечто особенно лестное. В итоге тот покидал гостеприимный дом в убеждении, что сам он, что и говорить, человек редкий и качества его исключительны и высоки, но и командующий, надо отдать ему должное, сумел все-таки, в отличие от иных близоруких, заметить очевидное и уже потому заслуживает похвалы и вообще человек достойный.
К тому же Серкета превосходно усвоила роль безупречной хозяйки прекрасного дома, обаятельной и игривой. Она умело строила из себя капризную малышку, что умиляло кичливых сановников, охотно потакавших ее безобидным капризам. Но с многочисленными слугами Серкета вела себя совсем иначе: злобная, придирчивая и бессердечная госпожа наводила страх на безответных работников.
Итак, Мехи и Серкета вошли в моду, и всяк, кто хоть что-то значил в Фивах, с нетерпением ожидал, когда эта великолепная чета догадается пригласить к своему роскошному столу и его. Тем не менее командующий очень старался не выходить из тени фиванского градоправителя: тот был еще в силе и, прежде чем ломать ему хребет, стоило пока самому переламываться в пояснице. Встречаясь с ним, Мехи строил из себя скромнягу и если и обнаруживал какие-то честолюбивые устремления, то вполне обоснованные и очень умеренные. Да и не тянуло его в городское управление: уж очень эти дела хлопотны. Куда лучше оставаться за кулисами и дергать за ниточки тех, кто выставляет себя напоказ и действует в открытую, якобы по своей воле. Если ему и нужна власть, то такая, которую, пусть отчасти, заслоняла бы от ревнивых взоров густая тень. Тогда за все промахи и просчеты будут отвечать другие - глупцы, которые воображают, что у них все схвачено.
Пир, как обычно, удался на славу. Главного писца житниц с его супругой, богатой фиванкой, некрасивой и жеманной, настойчиво потчевали и мясом, и пирожными, не забывая подливать в бокалы белое вино из оазиса. В итоге языки у супругов развязались, и Мехи выяснил ряд любопытных подробностей о зерновых запасах - при случае пригодится.
- Наконец-то они ушли! - сказал командующий жене, грубо притянув ее к себе. - Эти, наверное, самые докучливые за всю неделю. Но больше они надоедать нам не будут.
- Дорогой, у меня для тебя великая новость.
- У меня будет ребенок?
- Угадал.
- Сын… У меня будет сын!
- А если девочка, так что? Расстроишься?
- Конечно. Но ты родишь мне сына, верю!
И вдруг восторг Мехи как-то угас, а лицо помрачнело.
- Как бы я хотел, чтобы нашу радость разделил и твой отец… Куда там! Ему все хуже и хуже. Мне даже пришлось переделывать последние отчеты - столько в них было ошибок. А его целитель что? Хоть какое-то лечение предписал?
- Я ему советовала не лезть к отцу с разговорами насчет болезни, с которой лекарь, впрочем, и так бы не справился. И он лишь следит за его сердцем - говорит, что оно очень уж слабое. И еще переживать ему запретил: нельзя моему отцу волноваться.
- Боязно мне, Серкета. Выкинет, чего доброго, невесть что, и пойдет прахом все, чего мы так упорно добивались. Тем более теперь, когда у нас вот-вот появится наследник. Надо позаботиться о его будущем, любовь моя.
- Знаешь, я говорила с законником. Рассказала ему о наших трудностях. Разумеется, тайно и без свидетелей.
- И что он думает?
- Мы уже предприняли ряд мер, с тем чтобы воспрепятствовать моему отцу дробить мое состояние в том случае, если разум совсем ему откажет. Но этого недостаточно. Лишь в случае явного и несомненного безумия я стала бы единственным распорядителем нашего имущества.
- А наш договор о разделе имущества ты сохранила?
- Поскольку наследника у нас не было, лучшим представлялось именно такое решение. Теперь дело другое. Мы - слаженная пара, я жду ребенка, а ты - великолепный управляющий. Как только моего отца не станет или же он будет признан невменяемым, я объявлю договор утратившим силу, и все у нас станет общим.
Мехи жадно облобызал Серкету.
- Ты - чудо! И знаешь, одного сына мне будет мало…
Серкета долго размышляла над своим положением. Отец стареет, привычные ему способы обогащения уже не годятся. Правила игры диктует теперь другой хозяин - Мехи. Коварный, лживый, жестокий и пронырливый, он неустанно продвигается вперед и подгребает под себя все больше и больше. А детей рожать - от того или этого… какая разница? Все одно, не Серкете их поднимать, а у Мехи перед глазами все время будет маячить зримое доказательство его мужской силы, которой он придает такое непомерное значение.
Ну а если развод? Тогда за Серкетой остается не меньше трети состояния и она, пусть никто не сомневается, подключит законников и судейских, и уж те постараются, чтобы правосудие оттягало для нее и все остальное. Расторжение договора о разделе имущества он сочтет своей великой победой: он завоевал доверие вздорной бабы, ослепшей и оглохшей от любви. И потому он утратит бдительность. Наблюдать за тем, как Мехи растет, и опять растет, и еще больше растет, как пожинает плоды своих ухищрений, а потом жадно пожирает эти плоды… Так или иначе, будущее обещало быть волнительным, и опасность киснуть в тоске и умирать от скуки ей не грозила.
- Каждый день, - начал свою исповедь командующий, - я возношу молитвы богам за здравие твоего отца. Хоть бы он выздоровел. Если с ним что дурное случится, то я рухну. Пропаду.
- Я ни о чем таком ни единого мгновения даже не думаю, любовь моя. Но не сомневайся: я с тобой. И мы вместе пройдем через это ужасное испытание.
Командующий Мехи пригласил самых близких из своих непосредственных подчиненных и нескольких знатных людей на охоту в папирусные заросли к северу от Фив. Главный управитель западного берега Абри готов был умереть от страха. Он знал, что место опасное и если что стрясется, то можно и не уцелеть. Лодку запросто опрокинет любой взбесившийся бегемот, а там и крокодил не упустит легкую добычу, а еще водоплавающие змеи бывают - да что там: топи кишат ими!