- Конечно нет. Я деньгами занимаюсь, а от опасных властных игр держусь подальше и не хочу, чтобы мой зять пострадал из-за склок наверху. Так что тебе стоило бы занять выгодное положение, удобное при любом раскладе: повернется так - ты пригодишься как воин, выйдет этак - ты понадобишься как руководитель, как звено власти. И никакая смута ничем не повредит моей дочери и ее мужу, ничего дурного им не принесет.
- Я с чужеземцем одним познакомился. Ученый такой, по имени Дактаир.
- Фиванский градоправитель им не нахвалится. Изобретатель, из тех, у кого вечно в голове что-то варится.
- Мне он тоже показался человеком приятным, и я бы не прочь оказать ему услугу. Не сможем ли мы продвинуть его на должность помощника руководителя всех оружейных работ?
- Запросто. И мысль, по-моему, прекрасная. Он там растолкает кое-каких дремучих упрямцев да и нам за помощь благодарен будет. И если не сегодня, так завтра или послезавтра он может нам пригодиться. Окружай себя теми, кто тебе обязан, но, Мехи, не забывай собирать о них сведения. Самые разные, Мехи. Не знаю, может, тебе это и противно, зато если кто захочет тебя пальцем тронуть, угодит этим пальцем в небо.
- Знаете, дорогой тесть, меня тревожит одна мелочь.
- В чем дело?
- Почему вы мне не доверяете?
- Ты о чем? Что за вопрос после такого разговора?
- Если бы вы мне верили, не навязали бы договор о разделе имущества.
Мосе единым махом осушил чашу со своим отваром.
- Жизни не знаешь. Впрочем, я тоже не знаю… не знаю я, Мехи, что у вас там с дочкой моей получится. А вдруг налево повадишься, а там и развестись захочешь… Смотри, шажок в сторону - и гол как сокол: состояние тю-тю. Серкета - дочь мне, пойми, и я должен прикрыть ее от всех невзгод. Так что никто и ничто не заставит меня переменить свое решение. А при нынешнем раскладе, глянь, мы и этот вопрос решили. Ты же важной особой будешь - мой зять не какой-нибудь там вояка. Все житейские радости - твои, у знати ты нарасхват, этот зовет, тот приглашает… Чего еще? Не упускай того, что само в руки идет, Мехи, но и большего, чем то, что и так дается, не требуй.
- Спасибо за мудрые советы, дорогой тесть.
На оранжевом закатном небе четко обозначился сдвоенный силуэт пары ибисов. По Нилу сновали туда-сюда суда, суденышки и лодки: благо дул ветер с севера, но течение и водовороты тоже никуда не делись. Старший предводитель Мехи и Дактаир устроились на корме судна, движимого шестеркой гребцов и новехоньким белым парусом, и наслаждались речной свежестью.
- Градоправитель Фив назначил меня помощником руководителя оружейных работ, - сообщил Дактаир. - Догадываюсь, что возвышением своим я обязан вашим хлопотам.
- Тесть мой оценил тебя, хотя понятия не имеет, каков ты на самом деле. Ну а начальник твой? Как он тебя встретил?
- Не очень-то любезно, пожалуй. Человек это искушенный, ученик и воспитанник карнакских мудрецов, а там, как известно, господствует старая школа, довольствующаяся теми познаниями, которые имеются. Он запретил мне предпринимать что бы то ни было по своему почину. Я под надзором и ни о какой свободе рук даже мечтать не смею.
- Потерпи, Дактаир. Вышестоящие тоже не вечны.
- У него прекрасное здоровье!
- Любую преграду можно снести множеством способов, не так ли?
- Не понимаю, старший предводитель…
- Не строй из себя простачка, Дактаир. Пока же, если речь о твоей работе, не колеблясь повинуйся приказам. А почему ты так спешно захотел повидаться со мной?
- У меня есть кое-какие связи во дворце, и по этим каналам я узнал, что Рамсес Великий принимал Рамосе, бывшего старшего писца некрополя, не выходившего из деревни несколько лет, и прием затянулся. Сам Рамосе не сказать чтобы человек недоверчивый или сверхосторожный, и потому он проболтался, сказав одному своему старинному знакомцу из царедворцев, что у царя много великих замыслов касательно Места Истины.
- Тоже мне откровение! Когда Рамсес в последний раз появлялся здесь, в Фивах, он дал резкую отповедь управителю западного берега. Тот предложил селение упразднить, а мастеровых разогнать.
- Я в бой с Рамсесом не рвусь. Силы слишком неравны.
- Рамсес всего лишь дряхлый старик!
- Должен ли я напомнить вам, что он - фараон, глава и наставник Места Истины? Нам не по плечу тягаться с ним, Мехи, отступимся, пока не поздно.
- А про тайны, которые ты хотел выведать, забыл?
- Нет, конечно, но эти тайны недоступны.
- Ты обманываешь себя, Дактаир, и я тебе это докажу. Помни, ты встал на дорожку, которую уже не покинуть. А еще узнал что-нибудь?
- Писец Рамосе удовлетворен тем, что братство приняло Нефера Молчуна, так как уверен, что он сохранит славу братства.
- Иначе говоря, он видит Нефера среди будущих руководителей.
- Это всего лишь мнение Рамосе, - возразил ученый, - пусть Рамосе и носит звание "писца Маат" и пользуется всеобщим уважением. Оказался достоверным иной слух: Нефер женат на Ясне, принятой в братство вместе с мужем.
Мехи в задумчивости уставился на воду.
- Чтобы подорвать силы Места Истины, - решил он, - следует первым делом опорочить братство. А когда начнут сомневаться в его доброй славе, то и царь не сможет заступиться. И мы вполне можем преуспеть.
29
- Поддавайся, Жар, ты должен уступить!
- Поговори еще у меня, Овед.
Кузнец вместе с молодым помощником гончара мерялись силой в кузнице, благо никто из подмастерьев видеть их не мог.
- Я самый сильный мужчина в Месте Истины и останусь им! - заявил Овед.
- Промотал ты всю свою мощь. Растранжирил.
Рука Жара была тверда и тяжка, как каменная глыба, и Овед не мог сдвинуть ее с места. Медленно, очень медленно, нехотя кузнец начинал примиряться с неизбежным. Напрягая последние силы, он сумел на несколько мгновений удержать руку от неминуемого падения. Но давление было непереносимым, и с криком раненого зверя Овед сдался.
Тыльной стороной левой ладони Овед попытался утереть взмокший лоб. А юный исполин не уронил ни единой капельки пота.
- До сего дня никто не брал надо мной верх. Что за силушку ты вливаешь в свои жилы?
- Сосредотачиваться не умеешь, - подытожил Жар. - А у меня всегда столько силы, сколько мне нужно: понадобится еще - будет еще.
- Гляжу я на тебя, и, знаешь, страшно порой становится.
- Подружишься со мной, так и бояться тебе будет незачем.
Жар убил львиную долю рабочего дня на кузню: Овед учил новичка ковать новую утварь и чинить прохудившуюся, накладывая на слабые места металлические заплаты. Кузнец рабочих часов не считал, чем был совсем не похож на других помощников, в большинстве своем особым трудолюбием не отличавшихся, хотя молодой человек и не уставал их подгонять.
- Много друзей у тебя тут быть не может, - заметил Овед. - Ведь обычно как оно бывает? Смотрят начальнику в рот, наушничают, то тот, то этот что-то просит, а начальник прислушивается и, глядишь, дает людям послабление и старается, чтобы они не перетруждались. Бекен-горшечник, тот и вовсе такие чудеса творил… В свою пользу… Пока тебя не назначили, вся площадка была как улей жужжащий, как пасека медоносная! А вот писец Кенхир, тобой, кажется, очень доволен.
- Значит, он меня поддержит.
- Еще чего! Это знаешь какой добряк? Детей таким хорошо пугать - и сварливый, и придира, и терпеть не может, когда ему перечат. Не попадайся ему на глаза и вообще держись от него подальше.
- А чего ж его на такую должность назначили?
- А я почем знаю, что там… На то воля фараона, У нас больше Рамосе любили: вот человек! Добрый и не жадный. Мы при нем творили что хотели, пользовались его широтой напропалую, а ему от нас почти ничего не доставалось. Да он и не требовал. Его время - это радость и веселье без удержу и без предела. А пришел на его место Кенхир - и, считай, все переменилось.
- А почему ты в братство не просишься?
- Лета не те, да и ремесло мне по душе. А кузнецу есть место только среди помощников.
- Разве это справедливо?
- Таковы уж законы Места Истины, и, знаешь, я доволен своей участью - честно. И ты, если дурака валять не будешь, на мою дорожку ступишь.
Жар вышел из кузни и отправился проверять, как выполняются указания гончара Бекена. Вот уже несколько недель он жил в поселке и за это время приобрел вкус к своему неблагодарному труду, который заключался в том, чтобы следить за качеством воды, рыбы, мяса, овощей, дров, за чистотой выстиранного прачечниками белья и за прочностью вылепленной гончарами глиняной посуды.
"Те, что вовне", именовавшиеся также "теми, что носят" и "теми, что обременены", скоро поняли, что молодой человек не склонен прощать любые проявления бестолковости или ловкачества. Женщины, собиравшие плоды, стали тратить куда меньше времени на болтовню, а привалы на долгом пути караванов в селение, с выпивкой и разговорами, случались теперь у вожатых этих караванов много реже. Жар ужесточил требования к рыбакам и садовникам и лично снимал пробу со свежеиспеченного хлеба. В первые дни он просто швырял скверный хлеб на землю и слышать не хотел ни про дрянную муку, ни про сырые дрова; после такой взбучки пекарь не имел права повторять прежние ошибки, и со временем он даже научился баловать ремесленников медовыми пряниками и миндальными пирожными.