"Не говорю из суеверья…"
Не говорю из суеверья
последних слов, и не кляну,
всем существом своим измерив
горчайшей бездны глубину,
беду, в которой захлебнулся…
Последний трачу кислород
и в три погибели согнулся,
ну а душа – ещё живёт.
Ещё – живёт. И мир вмещает,
и до конца в себе хранит.
Клочок пространства освещает.
Не проклинает. Не бранит.
18.10.04
"Почувствовал ли я землетрясенье…"
Почувствовал ли я землетрясенье,
иль сердца собственного сильные толчки, -
но вдруг проснулся полночью осенней,
с внезапным чувством страха и тоски.
Как строить дом, коль прежней нет опоры?
Жизнь – на любви стоит, но вдруг – толчок,
разверзлись трещины, пошли раздоры, ссоры,
сам сатана поймал нас на крючок…
И то, что подлинным казалось – ложно.
И чувства – безответны, ночь – глуха.
И ты, любовь, увы – так ненадёжна.
И время всё крушит, крошит: труха!
Испытывают нас на растяженье
и на излом. Не каменные мы!
Всё мнёт и гнет волна землетрясенья,
и в пропасти разверстой – клочья тьмы…
28.10.04
"Вот я и дожил до этих годин…"
Вот я и дожил до этих годин.
Я остаюсь совершенно один.
Нету ни сына уже, ни жены.
Горечь кладбищенской тишины.
Воздух колючий застрянет в груди.
Дверь приоткрыта – туда не гляди,
в даль, что покуда ещё не твоя,
в тайну последнюю бытия.
30.04.06
"Нет, Господи – живу не так уж плохо…"
Нет, Господи – живу не так уж плохо,
коль есть хотя бы пять секунд для вдоха,
а выдохну уж как-нибудь и сам
(как – не замечу в судороге спешки).
Я понимаю – это всё орешки.
Молчу. И палец приложил к устам.
Не жаловаться и не обижаться,
от своего – бесстрашно отрешаться…
Не я страдаю – мир! Во мне. Со мной.
Его частица я – больная клетка,
листок на древе мировом иль ветка
(её шатает ветер ледяной!)
Смирись. Стань деревом или травою -
постигнешь, как страдает всё живое!
И сам свой груз тащи как муравей.
Вдохни – и выдохни в пространство мировое,
и тихо в нём тоску свою развей.
3.11.04
"Я шёл по кладбищу, и всё мне было мило…"
Я шёл по кладбищу, и всё мне было мило,
и солнце било мне в глаза.
Я шёл туда, где матери могила,
и вслушивался в мёртвых голоса.
Как бы неясный шелест или шорох,
гул непрерывный: нет, не разобрать,
и не понять уже тех слов, которых
при жизни не успели нам сказать.
Они нас утешают. Ободряют.
Нам говорят: живите, чтоб успеть
всё полюбить, всё толком рассмотреть,
покуда с вами, как с детьми, играет
Господь… И пусть вас мёртвые простят -
они щедрей живых, они – смиренней.
Зажмурюсь, пряча виноватый взгляд,
и вдруг её – на несколько мгновений -
увижу… Господи – обнять! Обняться!
И вижу: губы тихо шевелятся.
Всего два слова разобрать я смог.
Она сказала мне: терпи, сынок…
8.11.04
"Вновь расплавленной пахнет смолою…"
Вновь расплавленной пахнет смолою.
В ожиданье асфальтный каток.
Как-то справимся с долею злою.
Сквозь асфальт прорастём, как росток.
И в какой-нибудь крохотной щели,
даже в богом забытой дыре,
жизнь, что теплится – хоть еле-еле -
не участвуя в общей игре.
Жизнь, идущая не по законам
асфальтируемых дорог,
открываясь в обличье исконном,
как любовь – между слов, между строк.
Хоть она не прямая – кривая
(быть не силах безгрешной, святой),
но зато – безупречно живая
и своею полна правотой…
12.07.05
Памяти сына
1.
Нетрудно умереть. Любой пустяк
причиной может стать. Живое – хрупко.
Ах, помнить бы, что в мире мы – в гостях,
не совершать оплошного поступка.
Вот песенка в автобусе, шашлык,
чей запах – дразнит, взгляд лукавый, томный,
земных вещей неповторимый лик…
Всё просит: погляди, узнай, запомни!
Вся мира неизмеренная прелесть,
всё, что не в силах удержать рука,
– покуда август, май, сентябрь, апрель есть,
чему внимаешь, длится жизнь пока.
Покуда в силах ты смахнуть слезу
и шире распахнуть трепещущие веки,
чтоб этот миг – как будто на весу
держать, не упускать, запоминать навеки…
15.08.05
2.
"О, август мой, как мог ты весть такую…"
Анна Ахматова
Август, как твои вести – жестоки,
что за тяжесть в сгустившихся днях!
Бремя жизни, копившей итоги.
Бремя спелых плодов на ветвях.
Как уйти от безумной судьбы,
что случайно, но неотвратимо
косит головы, ладит гробы,
с жутким шумом проносится мимо?
Август, разве твоя тишина,
полусонные думы дневные -
лишь для выпивших чашу до дна
и избывших все сроки земные?
Август мой, облака тяжелы,
и дожди – не дают облегченья.
Но прямятся деревьев стволы,
и лишь это – имеет значенье.
15.08.05
3.
Хмырь бредёт вразвалку. Пахнет дымом.
Жизнь, что без тебя – идёт, как шла,
жжёт своим огнём непобедимым,
и не помнит ни добра, ни зла.
В августовском небе – столько света.
Что с того, что застит свет беда,
что фрагменты сбывшегося бреда
нашей явью стали навсегда?
Некуда уйти от этой яви,
что страшней, чем в самом страшном сне.
Ты не должен был. Ты был не вправе…
Но не слышишь ты всех этих "не".
Словно бы актёр – остатки грима
смыл, и прочь со сцены, был таков!
Тихо так! Плетётся время – мимо
нас, деревьев, зданий, облаков.
Впрочем, мы ему ещё подвластны.
Мы на сцене. Мы освещены.
Мы кричим, мы с чем-то не согласны,
в паузах между словами – ясно
слыша вопль внезапной тишины.
20.08.05
"Играет Бог на дудочке…"
Играет Бог на дудочке.
Зовёт тебя: пора!
Мотай, дружочек, удочки.
Закончена игра.
Успел поерепениться.
Вся жизнь была – загул.
Теперь всё переменится.
Садись, дружок, на стул.
Поговори-ка с Господом, -
любил тебя, босяк.
О том, конечно же, о том, -
о чём не мог никак…
– Ещё пожить бы чуточку!
Хотя бы месяц, год!
…Играет Бог на дудочке
и ангелов зовёт.
20.08.05
"Кем ты станешь – горсткой праха…"
Кем ты станешь – горсткой праха,
иль душой, уже нездешней,
что витает, словно птаха?
Бывший грешник – всех безгрешней!
Словно взмыл из жизни чёрной -
остроклювой птицей белой.
Говорить теперь – о чём нам?
Не хватило жизни целой
для такого разговора
о высоком, главном, вечном.
Городили столько вздора
в неразумии беспечном!
Сколько вздора городили!
А теперь – молчит округа.
Но в молчанье этом – ты ли?
Как понять – когда ни звука?
Как понять, когда ни слова?
Но о том, чего не знаем,
намекни – душа готова:
зря ль живём и умираем?
26.08.05
"Тоска, как червь, сосущий в ране…"
Тоска, как червь, сосущий в ране,
хмелеющий от боли червь.
Никто не может знать заранее,
чей час придёт горчайший, чей.
Когда небесная завеса
разодрана и хлещет тьма,
то больше не имеют веса
все доводы. Сходи с ума.
Теряй себя в безмерной шири
и с головой ныряй во мрак -
ты самый одинокий в мире
(как, впрочем, всяк скорбящий, всяк!)
Не так ужасно – быть без крова,
отчаиваться, голодать…
Но как без смысла быть, без Слова?
Не высказаться. Не сказать.
Лишь междометья есть у боли.
Вздыхай. Кляни судьбу. Мычи.
Нет слов. Забыты все пароли.
Язык молчания учи.
27.08.05
Три стихотворения
1.
Знала бы, что косишь ты, коса!
Не померкнет небо голубое?
На деревья, птиц и небеса
я один гляжу – а не с тобою.
За себя гляжу – и за тебя.
И молю, чтоб солнце не остыло.
Об одном лишь и прошу, любя,
чтобы всё, что есть – подольше было,
чтоб не уходило так, как ты
(так внезапно, без предупрежденья),
оставляя зону пустоты,
горечь соли, боли наважденье.
2.
…Жаль, что уходящие – не знают,
чем поступок обернётся их,
что они безбожно отнимают
у ещё оставшихся в живых.
Мы и без того – полуживые.
Мы и без того – как бы во сне.
Не увидеть мир как бы впервые,
ибо тяжесть мёртвая – на мне,
ноша, груз свинцовый (клонит долу!
Не поднять тяжёлой головы).
Не глядеть с улыбкою весёлой
на такой зелёный цвет травы,
на такую синь в небесной дали…
Жить в оцепенении немом?
…Быть живыми – вопреки печали.
Побеждая смерть в себе самом.
11.09.05
3.
Вот тюрьма, что навсегда,
не увидеть воли.
Ты зачем залез туда,
спрятался ты, что ли?
Эта камера тесна.
Эта камера темна.
Здесь что осень, что весна -
только тьма и тишина.
Здесь что лето, что зима -
только тишина и тьма.
И не стоит и просить,
эти двери отворить.
Холмик с жухлою травой.
Серый камень гробовой.
1.12.05