- Теперь, господа, нужно бы приступить к выбору старшин, - говорит прежний старшина.
Публика опять молчит.
Другой старшина тихонько прошептал:
- Однако надо бы Петра Федоровича…
- Конечно, надо Петра Федоровича, - поддержал кто-то.
- Петра Федоровича, - ясно слышится третий голос.
- Ну да, ну да, Петра Федоровича, - заголосили все разом.
- Помилуйте, господа, я в третьем году служил, - кричит сильнее всех Петр Федорович, - помилуйте, как можно.
- Нет уж, Петр Федорович, послужите.
- Я нынче, если Бог даст, собираюсь съездить в Москву, тоже дела есть - нужно, - упирается Петр Федорович.
- Нет уж, Петр Федорович, уж пожалуйста, послужите, - раздается со всех сторон и публика начинает напирать на Петра Федоровича.
- Я не могу, я служил в третьем году…
- Да кто не служил? Все служили… Нет уж, Петр Федорович, как хотите…
Публика кланяется и обступает Петра Федоровича - он пятится.
В зале начинается говор. Голоса раздаются все громче и громче. Все, до того времени чинно сидевшие, поднимаются со своих стульев и напирают на Петра Федоровича.
Шум и смятение великое.
- Господа, - кричит кто-то, - просите горячее Петра Федоровича.
- Батюшка, Петр Федорович… - раздается громче со всех сторон.
Поломается Петр Федорович еще несколько времени и согласится.
- Ну, теперь кого же? - спрашивает один другого.
- Да теперь вас, Иван Кузьмич, надо…
- Что вы? Что вы? - дивится Иван Кузьмич, - да я не полагал…
- Послужите, Иван Кузьмич, что за важность - свое дело, семейное, - упрашивают купцы Ивана Кузьмича.
Опять шум, говор и опять упрашиванье. Иван Кузьмич прижат к стене и еле дышит, отмахиваясь руками.
Поломается и Иван Кузьмич, следуя примеру Петра Федоровича, и прижатый в углу - согласится. Однажды, во время выбора старшин, один осаждаемый почему-то не желал занять почетной должности и убежал. С тех пор купцы стали запирать дверь: дескать, крепче будет, не убегут.
Вслед за выбором Ивана Кузьмича, тем же порядком выбрали еще двух старшин. Скрепили все подписом, что вот так и так, торгующее на Кяхте купечество, в общем своем собрании, большинством голосов выбрали и проч…
- Ну, теперь, господа, поздравляем вас. Эй, парень, давай-ко сюда шампанского! - кричат старые, отслужившие старшины.
Выпили и поехали все к отслужившим старшинам, там выпили и пустились к новым, только что выбранным старшинам, у них тоже попили и, покачиваясь из стороны в сторону, разъехались по домам.
Наутро герои праздника с больными головами поехали принимать присягу на верность и честность службы… "Даже не щадя живота своего" , - повторяли они за священником, держа правую руку кверху и разогнув два пальца. После присяги представились директору таможни и градоначальнику с покорнейшей просьбой не отказаться откушать хлеба-соли, как водилось и в старые, дескать, годы тем же порядком.
Опять обед торжественный с шампанским, спичами, цветами и проч. и проч.
Через несколько дней новые старшины назначают собрание. Опять Осипов бегает по домам купцов. Собрались купцы.
- Вот теперь, господа, - говорит новый старшина Петр Федорович, понюхивая табачок, - нужно назначить цифру, какую брать с вывозимых ящиков… я насчет добровольной складки говорю…
Публика молчит. Слышатся тайные вздохи.
- То есть, видите ли, оно конечно, как и прежде, и в старые годы водилось, тоже, значит, каждый раз составляли, примерно, заранее подписку, что вот так и так, на текущий расход обязываемся в добровольную складку вносить по такой-то сумме с каждого ящика.
Публика по-прежнему молчит. Петр Федорович еще понюхал и опять начал говорить, - как прежде, в старые годы, как недавно и проч… - Он был большой говорун, только бы слушатели были. Долго он толковал, понюхивая, пока не перебил его Андрей Яковлевич, самый набольший туз в кяхтинской слободе.
- Так что же, значит, акт, гг. старшины, приготовьте, - сказал он. - Я согласен прошлогоднюю цифру платить… Полагаю, что общество не откажется.
Публика все помалкивает.
- Так, значит, так же, как и в прошлом году, - говорит старшина, - акт следовательно приготовить… Господа! Как вы думаете? Вы согласны по старой цифре назначить складку?..
Молчание продолжается.
- Да вы, Петр Федорович, обойдите каждого поочередно и спросите, - говорит Андрей Яковлевич, искоса посматривая на общество.
- Вы согласны? - спрашивает Петр Федорович, подходя к одному из собравшихся.
- Согласен, - шепотом говорит тот, вставая на ноги.
- Вы согласны? - продолжает Петр Федорович, подходя к другому.
- Как будет Господу угодно, - со вздохом говорит другой, ничего не понимая, что кругом делается.
- Вы согласны? - спрашивает старшина далее.
- Как общество, - отделывается другой.
- Да общество согласно, - говорит Петр Федорович, щелкая пальцем по табакерке.
- Куда, значит, люди - туда и мы. Только я первый к акту подписываться ни за что не буду.
- Вы согласны?
- Гм… Гм… Как общество…
Каждый из отвечающих говорит шепотом, а почему - Господь их знает…
VII
Переспросил Петр Федорович всех поочередно и снова сел на стул. Начался спор, кому подписывать бумагу, и никто не решался подписаться первым; снова пришлось старшине ходить и поочередно упрашивать подписаться. Поднялся шум и спор страшный: каждый точно оробел чего-то и уперся.
- Да на что ее, эту складку, делать-то? - закричал вдруг один из купцов.
- На что в самом деле складку, братцы? - подхватили другие.
- Нет, как же, господа. Ведь без сбору тоже нельзя.
- Кто говорит! Без складки оно тоже как же можно - никак нельзя.
- Теперь хоть не служи старшиной, так впору… - говорит Петр Федорович, набивая нос табаком.
- Оно конечно…
- Как же можно?..
- Господи помилуй! - вздыхает белобрысый купчик.
- Нет, позвольте. Вот тоже начальство бывает… никак невозможно.
Шум поднялся большой. Никто никого не слушал и каждый говорил.
- Нет, нет, погодите. Вот теперь бабка… зачем на общественный счет бабка живет? Разве торговля когда родит кого? - кричал старик Макарьев.
- Торговля родит деньгу.
- Хе! хе! хе! Эт-то справедливо!
- Торговля, она тово…
- Это очень хорошо сказано, - обрадовались некоторые, довольные тем, что вопрос о добровольной складке как будто заминается.
- Нет, господа, шутки в сторону, - кричали другие: - вон из Москвы пишут, зачем, говорят, поп на общественные суммы…
- Мало ли чево пишут. Мы не татары, без попа тоже нельзя…
- Как можно без духовного отца!
- Конечно! Не ровно смертный час, вдруг… Оборони Бог…
- Конечно! Священник - это первое дело!..
- Так-то так, да пишут: заводите, говорят, на свои деньги; у нас, говорят, в Москве свои попы есть, для своего обиходу, и потому на свои деньги держим.
- Да не в попе дело… Про музыкантов тоже жалуются.
- Разве теперь, к слову сказать, музыканты большой счет составляют?..
- Мало ли на что не жалуются. Без расходу нельзя, пусть сами едут жить сюда.
- Теперь вот тоже про аптеку пишут: мы, говорят, здоровы, слава Богу, на наши деньги, говорят, в Кяхте аптеку содержат; мы, говорят, за комиссию платим…
- Оно точно. За комиссию мы получаем, а без аптеки тоже невозможно, потому не ровен час…
- Ведь этот немец, говорят, понакопил деньжищев - страсть! А ему еще жалованье платят…
- Чего и говорить, - тут-то он и лупит деньги…
- Народ немецкий…
- Перестаньте, господа! Что это вы как расшумелись… Эй, парень, шампанского! - кричал, бегая по комнате, Петр Федорович и торопливо набивал нос табаком.
- Ну, господа, подписывайте - ведь уж без этого никак нельзя - ведь и в прошлом году так было…
- Эй, господа, в самом деле давай подписывать; что тут толковать, домой пора…
- Кто же начнет-то?
- Ну да все равно, надоело, по домам пора…
- Господи благослови… - говорит белобрысый купчик и выводит на бумаге: "Кяхтинский второй купец", забывая подписать слово: "гильдии".
- Оно точно-с, - говорит он, подписавшись, - наше дело маленькое, как общество решит, так и будет. Мы, по милости Господа и Царицы Небесной, много довольны - вот что-с!
Подписи окончили и все отправились в другую комнату ужинать.
За ужином еще выпили. Макарьев несколько раз принимался доказывать, что бабку на общественные деньги нельзя держать, что торговля не родит детей.
- Да, Степан Михайлыч, вы ведь в Троицкосавске живете, так и говорите, что не нужно бабку, а нам, кяхтинским, она нужна.
- Да вы рассудите, ребята, тут дело нечисто, - кричит Макарьев.
- Ну да теперь ведь уж акт подписали, что спорить-то? - говорил довольный Петр Федорович, похлопывая пальцами по своей берестовой табакерке.
Купцы сами смекнули, что теперь спорить уж нечего, потому что споры эти ни к чему не приведут… Выпили они еще и молча разошлись по домам.