13
Как только у губернатора в эту горячую пору среди неотложных дел выдалась свободная минутка, он пригласил на ужин старинного приятеля, брата Бернардино де Сигуэнсу, с которым познакомился еще в Саламанке. Он, конечно, понимал, что присутствие грязного и смердящего монаха безнадежно отравит вечер, но в то же время знал, что брат Бернардино - один из немногих на острове людей, в чьих суждениях и безупречной честности он может быть непоколебимо уверен.
Губернатор попросил монаха изложить свою точку зрения относительно положения дел в колонии, а также высказать соображения относительно предполагаемого судебного процесса по обвинению в колдовстве доньи Марианы Монтенегро.
Он внимательно его выслушал, не отвлекаясь даже на то, чтобы поднести вилку ко рту; ни разу не перебил ни единым словом, требуя более подробных объяснений. Лишь после десерта, когда оба перешли в библиотеку, где уютно разместились в огромных креслах, наслаждаясь изумительным вишневым ликером, слабость к которому была единственным пороком Ованды, губернатор задумчиво спросил:
- Как вы думаете, может ли капитан де Луна иметь какое-то отношение к похищению жены?
- Не знаю, - честно признался монах. - С одной стороны, несомненно, он ее ненавидит, всеми фибрами души, но с другой, он в ужасе при одной мысли о том, что ее могут отправить на костер, ведь для него самого это означало бы бесчестье и разорение.
- Где он сейчас?
- Никто не знает, но трудно сказать, скрылся ли он потому, что устроил побег жене, или из страха перед вами. Не стоит забывать, что этот человек долгое время был правой рукой и доверенным лицом дона Франсиско де Бобадильи, - шелудивый монашек ненадолго замолчал, после чего нехотя добавил: - Должен признать, когда Бобадилья начал злоупотреблять своим положением, капитан оказался одним из тех немногих, кто не участвовал в его грязных интригах.
- А не может ли он оказаться одним из этих чертовых "Трехсот шестидесяти", что так отравляют мне жизнь?
- Никоим образом. У него здесь нет земель, он никогда не просил индейцев в качестве рабочей силы, не торговал, насколько мне известно, золотом или жемчугом и всегда держался в стороне от политических вопросов.
- А этот его помощник? Тот, кого все называют Турком?
- Турок - особый случай. Он тоже исчез, после того как имел наглость явиться ко мне и заявить, будто бы вы отдали приказ освободить донью Мариану Монтенегро.
- Я приложу все усилия, чтобы его найти, но, к сожалению, те люди, которым я могу доверять, совершенно не знают острова и тем более сельвы, а прочие не внушают ни малейшего доверия, - произнес губернатор, любуясь, как просвечивает сквозь стекло бокала его любимый красный ликер. - Как вам известно, жители Санто-Доминго разбились на два лагеря: сторонников Бобадильи и моих сторонников.
- У Бобадильи никогда не было сторонников, - возразил священник. - Одни лишь прихвостни. Но я согласен с вами, что они не желают терять своих привилегий. Как вы собираетесь с ними поступить?
- Главарей послезавтра отправят в Испанию. Но остаются еще многие из этих "Трехсот шестидесяти", которые изрядно действуют мне на нервы. Так вот, первейшая моя задача состоит в том, чтобы уничтожить в зародыше это неоперившееся полуфеодальное "государство", пока они не успели окрепнуть и всерьез показать зубы. И в этом деле я весьма рассчитываю на вашу неоценимую помощь.
- И чем же может быть полезен в таком важном деле ничтожный францисканец, ничего не смыслящий в политике? - искренне удивился брат Бернардино.
- Мудрым советом, - честно ответил губернатор. - Я понимаю, конечно, что люди везде одинаковы, но здесь совершенно другой ландшафт, и в нашем случае ландшафт оказывает немалое влияние на человеческое поведение. Здесь слишком много девственных лесов, дикарей и таящихся в недрах земли богатств, которые не так легко разделить по справедливости, тем более что большая часть должна достаться Богу и короне.
- До сих пор все эти богатства доставались приспешникам Бобадильи, и они сделают все, чтобы так оставалось и впредь, - заметил монах.
- Я знаю. И увы, здесь я потерпел неудачу. Большинство из них даже забыли про моральные принципы и наплодили десятки незаконнорожденных метисов, - Овандо медленно смаковал ликер, давая собеседнику время подготовиться к тому, что ему предстояло услышать. Наконец, губернатор объявил: - Я собираюсь издать закон, согласно которому каждый, кто прижил детей от индианки, обязан на ней жениться.
- Жениться? - изумился брат Бернардино де Сигуэнса. - Вы отдаете отчет, что это значит перевести в ранг испанских дам местных шлюх, большая часть которых до сих пор даже не крещена?
- Никоим образом, - сухо ответил тот. - Я вовсе не собираюсь делать им такого подарка.
- В таком случае, о чем вообще речь? На каких других условиях они могут стать супругами испанских подданных?
- На этот счет я уже все решил, - с невозмутимым спокойствием ответил брат Николас де Овандо. - Я вполне полагаюсь на ваше благоразумие, а потому могу сказать больше: в подобных союзах жены не будут иметь статуса испанских дам, а наоборот, их мужья перейдут в категорию простых индейцев.
- Простых индейцев? - прогундосил монах и высморкался. - И чего вы этим добьетесь кроме того, что нанесете им величайшее оскорбление?
- Развяжу себе руки, лишив их всех привилегий, которые они получили, вступив в сговор с Бобадильей.
- Ну что ж, хитрый ход, - одобрил францисканец.
- Должен признаться, понадобится вся моя хитрость, чтобы решить столько сложных проблем, с которыми я здесь столкнулся.
- Но ведь подобная дискриминация - не что иное, как нарушение закона?
- Да бросьте вы, друг мой! "Законность" и "незаконность" - понятия, напрямую зависящие от законодательства, и поскольку в этом случае прецедентов не было, я считаю себя вправе этот закон установить, - губернатор многозначительно улыбнулся. - А если кто осмелится оспаривать мое право устанавливать законы, я тут же прикажу его вздернуть на площади Оружия и тем самым избавлю себя от лишней головной боли.
- Право, я не узнаю прежнего застенчивого студента богословия, которого знал в Саламанке, - прошептал брат Бернардино, отчаянно боясь его обидеть.
- Я и сам себя порой не узнаю, - признался губернатор, ничуть не смущаясь. - Кстати говоря, я тоже не предполагал, что в один прекрасный день увижу вас в роли дознавателя Святой Инквизиции.
- Я и сам не предполагал, - вздохнул брат Бернардино. - Я взял на себя эту роль по приказу Бобадильи и буду глубоко благодарен, если вы избавите меня от этого бремени, столь тяжкого для моей души, что у меня уже нет сил его нести.
- У вас есть сомнения в виновности обвиняемой? - осведомился губернатор.
- Есть, и очень большие - равно как и в ее невиновности, - его тон заставил Овандо навострить уши. - Все эти месяцы в моей душе идет ожесточенная борьба. Я не в силах понять, считаю ли я ее невиновной, потому что она действительно невиновна, или же потому, что к этому меня склоняет Князь Тьмы.
- Да Бог с вами, брат Бернардино! - воскликнул губернатор. - Вы что же, на стороне этих? Что-то я раньше не замечал у вас особой симпатии к Томасу Аквинскому или Раймунду де Пеньяфорту.
- Я и не питаю к ним ни малейшей симпатии. Но коль скоро я взял на себя роль инквизитора или даже простого дознавателя, то обязан принимать их правила игры и действовать так, как действовал бы на моем месте любой из них.
- Вы считаете, это правильно?
- Что вы понимаете под словом "правильно"?
- Вы считаете себя вправе запятнать этот девственный мир, поступая подобно тем, кто всюду, где бы ни появились, несли лишь страдания, смерть и ужас?
- Уж не имеете ли вы в виду Святую Инквизицию?
- Я имею в виду лишь то, что предпочел оставить этот разговор между нами. Поймите, уж если я намерен править, исходя из собственных соображений, то предпочитаю обезопасить себя от висящих над головой дамокловых мечей, тем более, что никогда не знаешь, в какую минуту этот меч сорвется, - брат Николас де Овандо медленно смаковал вишневый ликер и при этом подбирая слова, которые помогли бы ему четко и ясно изложить свою позицию. - Правление - само по себе весьма трудное дело, а уж совместное правление кажется мне и вовсе невозможным. Думаю, я достаточно ясно объясняюсь?
- Я, конечно, понимаю, что вы хотите развязать себе руки, а судебное разбирательство отнимет у вас слишком много времени.
- Да что с вами случилось, скажите на милость?
- Я мог бы составить документ, подобный тому, какой недавно предъявил дону Франсиско де Бобадилье: что не вижу причин для дальнейшего преследования доньи Марианы, но в глубине души я не вполне уверен, что так следует поступить, - задумчиво протянул брат Бернардино. - Слишком многое в этом деле меня смущает. Что ни говори, а все же крайне маловероятно, чтобы озеро загорелось без всякой на то причины, не говоря уже о том, что такой бесстрашный человек, как Бальтасар Гарроте, теперь настолько охвачен ужасом, что отказался от своих слов. Я не в силах уснуть, пытаясь понять, что могло заставить такого человека даже под страхом смерти на костре пытаться спасти женщину, которую он прежде всей душой мечтал осудить.
- Возможно, ему заплатили?
- Есть вещи, которых ни один разумный человек не станет делать, посули ему хоть все богатства этого острова. И уж точно никто в здравом уме не станет шутить подобные шутки со Святой Инквизицией, - ответил монах. - Так ради чего он мог пойти на такое?