- Не могу с этим согласиться, - горячо возразил виконт де Тегисе. - Вечный огонь - слишком отвлеченное понятие, никто в наше время не может быть уверен, что он действительно существует. А вот как горит человеческая плоть и кровь на кострах Инквизиции, я видел неоднократно.
- Как вам будет угодно, капитан, - твердо заявил Бальтасар Гарроте, давая понять, что уже принял решение, и никто не заставит его изменить. - Видит Бог, ничто не страшит меня так, как Святая Инквизиция, ее допросы и пытки; но если этой ночью меня снова посетят эти твари, то завтра утром с первыми лучами солнца я брошусь к немытым вонючим ногам монаха и буду умолять его спасти мою душу.
6
В тот день, когда Турок, он же Бальтасар Гарроте, пришел к брату Бернардино де Сигуэнсе, чтобы уговорить его отозвать обвинения против доньи Марианы Монтенегро, францисканец повел себя так противоречиво, что положение только усложнилось, поскольку монах никак не мог понять этой перемены.
- Почему? - чуть ли не с кулаками набросился он на Турка.
- Вы же сами заставили меня над этим поразмыслить, - ответил Турок. - Возможно, я поторопился с выводами, и существуют другие объяснения случившегося.
- Какие, например?
- Не знаю.
- Если вы их не знаете, то значит, возможный союз доньи Марианы с сатаной по-прежнему остается такой же серьезной причиной, как и любая другая, - заметил монах.
- Конечно, - согласился слегка сбитый с толку наемник. - Но я лишь хочу, чтобы вы поняли - вероятно, силы зла не имеют к этому никакого отношения.
- А капитан де Луна? В какой степени он повлиял на это удивительное решение?
- Ни в какой, - заверил Турок. - Скорее наоборот, он предупредил меня о возможной опасности, и что в такой сложной ситуации вы можете вообразить, будто он на меня повлиял.
- И это вполне естественно, - признался брат Бернардино. - Это весьма подозрительно - ведь вы решили отозвать обвинение спустя всего несколько дней после того, как он узнал, что в случае если донью Мариану осудят, Инквизиция конфискует всё его имущество.
- Даю вам слово чести, что капитан на это не повлиял.
- Такое слово мало что значит в этом случае, дон Бальтасар, - сердито ответил монах. - По вашей вине эта женщина несколько месяцев провела в темнице, ее друзья в бегах, горожане раздражены, а меня не оставляют глубокие сомнения, которые даже мешают спать. И вы думаете, что можете просто вот так дать слово?
- Простите!
- Сожалений недостаточно! - в голосе монаха звучала ярость, почти немыслимая для обычно столь учтивого человека. - Вы причинили слишком много вреда, и я должен знать истинные причины таких серьезных обвинений, а что еще важнее, почему вы, рискуя подвергнуться наказанию, решили их отозвать.
- Мой мотив - искренняя убежденность, и не думаю, что существует более страшное наказание, чем муки совести.
- Я вижу, вы побледнели, - заметил монах. - К тому же дрожите, как в лихорадке. Пожалуй, вы и впрямь кажетесь больным, но все же я никак не могу поверить, что столь плачевное состояние вызвано муками совести, которая вас, насколько я могу судить, никогда особо не тревожила, - он выдержал ироничную паузу. - Сколько людей вы убили на своем веку, дон Бальтасар?
- Не знаю, не считал. Но я убил их в честном бою.
- Так вы полагаете, что вели себя честно, сражаясь под знаменами короля мавров против христиан?
- Я никогда не сражался против христиан, а моя роль в этой войне слишком ничтожна, чтобы ее обсуждать. К вашему сведению, даже сама королева меня не осуждала. Более того, она высоко оценила мое стремление остановить эту кровопролитную войну.
- Ну хорошо, - согласился крошечный францисканец. - В конце концов, я не вправе вмешиваться в дела, выходящие за пределы моей юрисдикции. Если сама королева сочла возможным вас простить, закроем эту тему. Но меня интересует другое: почему ваша совесть, которая прежде никогда вас не мучила, хотя имела для этого куда более веские причины, именно сейчас довела вас до такого состояния, что теперь я вижу перед собой лишь тень того человека, каким вы были всего десять дней назад?
- Возможно, близость смерти заставила меня повзрослеть.
- Близость смерти? - удивился монах.
- Вас это удивляет? Посмотрите на меня! У меня нет сил шевельнуть ни рукой, ни ногой, я чувствую себя совершенно разбитым, перед глазами у меня все плывет, и каждое утро мне все труднее вставать с постели.
- Попросите цирюльника, чтобы он пустил вам кровь.
- Кровь? - в ужасе воскликнул наемник. - Вы что, хотите загнать меня в могилу до срока? Кровь мне самому нужна, у меня не так много ее осталось.
- Почему вы так в этом уверены? - спросил священник, не упуская ни единого слова.
- Посмотрите же на меня: мое лицо прям-таки зеленое! И эта слабость, что сводит меня в могилу. Не нужно быть цирюльником, чтобы понять: этот землистый оттенок кожи - отнюдь не признак грозящего апоплексического удара, а скорее наоборот.
- Интересно.
- Что здесь может быть интересного? - разозлился Турок. - Вы что, увлекаетесь медициной?
- Да, пожалуй, - согласился брат Бернардино де Сигуэнса. - Только я лечу души, а не тела. Но я и в самом деле впервые слышу, чтобы совесть действовала подобно медицинской пиявке.
- Думайте что хотите, - фыркнул Турок. - Я сделал свое дело, а как поступать дальше - решать вам.
- Нужно подумать.
- Ваше право.
- Это даже не право, а нечто гораздо более сложное и глубокое, - заметил монах с угрожающей серьезностью в голосе. - Еще Бернар Гуи, Великий инквизитор, предупреждал, насколько опасно может быть оправдание виновного. Слишком часто за спиной кающегося стоит не Бог, а сам дьявол.
Если бы это было возможно, Турок бы побледнел еще больше, но его кожа и так уже стала белой и почти прозрачной, и лишь бегающий взгляд и дрожь в голосе выдавали, насколько его всполошило упоминания дьявола.
- Не ищете черную кошку в темной комнате! - воскликнул он. - Я готов взять на себя ответственность за это злосчастное деяние и принять любую епитимью, какую вы на меня наложите, но отказываюсь признавать, что снизошедший на меня божественный свет может исходить от дьявола.
- Только Святая Церковь вправе решать, божественный ли это свет или что-то другое, - ответил францисканец. - Не подобает быть столь высокомерным, чтобы присваивать себе право, которое никому не принадлежит. Я собираюсь тщательно изучить этот случай и обещаю вам, что приложу все усилия и выясню всё, вплоть до мельчайших деталей.
- Так вы отпустите ее на свободу?
- Не сейчас, - сухо ответил священник.
- Почему же?
- На то у меня есть причины, но совершенно очевидно, что, если есть хотя бы один шанс на миллион, что вы действуете по велению Князя Тьмы, я считаю своим долгом оставить донью Мариану под стражей, пока не получу доказательств того, что она не связана с силами зла.
- Разве не во власти человека искупить то зло, что я невольно причинил? - смиренно спросил наемник.
- А разве во власти человека вернуть мертвым жизнь? Или честь - тем, кто ее потерял? - возразил монах. - Вам следовало подумать, и хорошенько, основательно подумать, прежде чем запустить ту машину, которую не в вашей власти остановить.
- Зато это в вашей власти.
- У меня нет такой власти, и никогда не было, - покачал головой монах. - А теперь оставьте меня. Я должен покаяться перед Господом и испросить у него совета.
- А мне что делать?
- Молиться, если умеете. И главное, не покидать остров, если не хотите, чтобы я приказал заковать вас в цепи.
- Я не в том состоянии, чтобы куда-то уехать, - ответил Турок.
Так оно и было, а кроме того, Бальтасар Гарроте не сомневался, что куда бы не завела его злосчастная судьба, в этом мире нет места, где можно спрятаться от взора Бога или дьявола.
Остаток утра он провел в часовне доминиканского монастыря в бесконечных молитвах, а потом до самого вечера просидел на берегу реки, позабыв о мориске Боканче, которая, несомненно, высосала бы из него последние силы. С наступлением темноты он отправился на постоялый двор в слабой надежде найти там таинственного Силача, который как сквозь землю провалился с того самого дня, когда предупредил его о грозящей опасности.
Часом позже Турок заметил его у входа, и бросился к нему, как цепляющийся за соломинку утопающий, заставив сесть рядом.
- Воистину святые небеса послали мне вас! - радостно воскликнул он. - Бог услышал меня! Мне просто необходимо было с вами увидеться!
- Вот как? - удивился канарец.
- Кто еще может дать мне добрый совет, если не человек, которому я обязан жизнью? - Турок глубоко вздохнул и крепко сжал Сьенфуэгосу руку. - Я это сделал! - снова воскликнул он.
- Что вы сделали?
- Отозвал обвинение.
Несколько мгновений Сьенфуэгос лишь ошарашенно глазел на Турка, поскольку хотя и надеялся, что его смелый план сработает, даже в самых безумных мечтах не предполагал, что успех последует так скоро.
- Это точно? - спросил он наконец.
- Разумеется! Сегодня утром я встречался с братом Бернардино де Сигуэнса.
- А кто это такой?
- Инквизитор.
- И что же он сказал?
- Посоветовал мне молиться, - Турок задумчиво посмотрел на собеседника. - Думаете, это поможет?
- Возможно. А что он собирается предпринять в отношении доньи Марианы?
- Понятия не имею. Думаю, что и он тоже.
- Но вы же отозвали обвинение!