Глава шестая
1
Непомерная тяжесть свалилась с плеч защитников, начиная с солдата и кончая генералами, после отражения августовских атак. В городе, в офицерских блиндажах, в кают-компаниях броненосцев, в штабах говорили об исключительной стойкости и сметливости солдат, матросов и офицеров младшего состава. Говорили о тех, которые стояли лицом к лицу со смертельной для крепости опасностью, которые отстранили эту опасность своими маловооруженными руками.
Генерал Стессель вернулся домой в хорошем настроении. Спустившись осторожно со своей арабской лошадки, он передал ее ординарцу и грузно зашагал к парадному входу. На дворе чесались об угол дома две жирные свиньи, голосили запертые в свинарник поросята, суетливо копошились в навозе куры. Дородная Вера Алексеевна Стессель с засученными рукавами стояла на крыльце черного хода и осматривала хозяйство.
Ординарец ввел лошадей во двор.
- Как дела, Прокоп? - спросила генеральша своего денщика. - Генерал домой приехал? Жестоко бомбардируют? Какой фланг обстреливают?
- Спокойно стало, ваше превосходительство. Наши солдаты отдыхают, а он копается.
Прогудел снаряд и упал в бухту. Вера Алексеевна вздрогнула и попятилась к двери. Несколько мелких снарядов упало около доков. Резкий взрыв раздался саженях в ста справа.
- Прокоп, это что?
- Шарит, ваше превосходительство. Так, на дурницу палит, авось во что-нибудь и попадет.
- А где же, по-твоему, самое безопасное место?
- В Артуре-то? - Прокоп на несколько секунд задумался и, задрав голову, посмотрел в небо, как бы ища в голубом просторе ответа на вопрос генеральши. - Если, скажем, что палить он больше с моря не будет, - а ему теперь, когда наш флот подраненный, это ни к чему, - то Перепелиная гора с этой стороны - славное место. Например, дом генерала Волкова. Там такой, сказывают, подвал, что и морской снаряд не прошибет.
Вера Алексеевна, круто повернувшись, ушла в комнаты.
- Что опять случилось в твоем хозяйстве? - спросил Стессель супругу, увидев ее озабоченное лицо.
Вера Алексеевна зло покосилась на мужа.
- В чем же дело?
- Снаряды, - хрипло сказала генеральша.
- Да, снаряды кругом падают. Тут уже ничего не попишешь. Надо спокойнее относиться. - Стессель сузил глаза и добродушно усмехнулся.
- И в дом генерала Волкова тоже могут быть попадания?
- Что на склоне Перепелиной? Не знаю, - протянул генерал.
- Раз не знаешь, то узнай, мой милый, да поскорей. А как на линии огня?
- Начинают к Высокой подбираться.
- Кто у тебя там? Ты, смотри, Фока не пошли. Пусть здесь, на правом фланге около тебя околачивается.
- На Высокой Третьяков и Ирман.
- Вот это умно! Третьякову нужно поучиться, выправить киньчжоуские грехи… Довольно играть в войну, воевать нужно. Он теперь проявит распорядительность и будет зорко следить за действием японцев. Ирман в поводыре не нуждается. Фоку ты особенно не доверяйся: он до приторности осторожен, но его замечания и характеристики весьма интересны. Ему бы, по-моему, пора начать басни и сказки писать, - Генеральша рассмеялась.
- Ну что ты, милочка, так о боевом генерале отзываешься.
- Он им не был и не будет. А если что с крепостью случится, то судить будут тебя и Фока…
Стессель вскочил со стула и, широко расставив ноги, захохотал:
- Я наград жду за августовские бои, а она суд. Все давно направлено к государю императору.
- Ладно, ладно, мой будущий министр. Я пока присмотрю в столовой, а ты до обеда приказ напиши. Ты опять заленился.
- Их и так уже больше полтысячи. Кажется, вчера 525-й писал.
- А сегодня напиши 526-й… О солдатах. Нужно, нужно. Сам же говоришь, порт-артурская осада исключительная и, пожалуй, первая и последняя за существование мира.
Стессель сел за письменный стол и, широко улыбаясь, начал писать:
"Многие геройские части в передовых линиях по семь и даже более дней. Не хвалить вас, а преклоняться надо: молча, без жалоб, вы несете царскую службу".
Стессель, выпятив губы, почесал темя:
- Перехвалишь, будет разложение. Не то. Надо зачеркнуть. Нет, по-другому добавлю.
"Мало, но есть все-таки и такие, которые по третьему дню начинают выказывать и даже высказывать (генерал подчеркнул последнее слово) признаки утомления; помните, что только полное напряжение защитника, от генерала до рядового, спасет крепость, и не заикайтесь более ни о каких утомлениях и переутомлениях, а работайте, пока не ляжете костьми".
- Так-то будет лучше...
- Анатолий Михайлович, обедать, - сказала генеральша, открыв дверь в кабинет.
Стессель плотно пообедал и до вечера спал.
На другой день вечером к Стесеелю пришел генерал Фок.
- Слышали слух, полученный по китайскому беспроволочному телеграфу? - сказал, здороваясь со Стесселем, Фок. - Родился наследник.
Стессель встал, перекрестился и воскликнул:
- Хотя это и неофициально, но приятно слышать. От всего сердца радуюсь и жду подтверждения.
- Будьте уверены, Анатолий Михайлович, - громко сказал Фок. Помолчав немного, он продолжал тише - Вам это на руку. О вас сейчас весь мир говорит. Большие милости летят к вам. Как хорошо, что вы не сдались и не переуступили власть Смирнову.
- Как они там с Горбатовским?
- Пыжатся. Смирнов - джентльмен. Прошел большую высшую школу. Но что в том? Где опыт? В то время как он был ничтожным капитаном генерального штаба, я был уже известным майором. - Понизив голос до шепота, Фок добавил: - А теперь он мой начальник.
- А Горбатовский?
- Надоел мне записками о резервах. Как будто я не вижу… А затем после боя запросил отдых… Устал. А кто не устал? Кто был спокоен в эти дни?
- Но… Он все же предупредил прорыв.
- Как он?! - крикнул на всю комнату Фок. - Это сделали моряки, которых я послал.
- Успокойтесь. Вы иногда впадаете в крайность,
- Я посылаю людей, когда нужно,
- Ладно, ладно. Вот приказ от сего числа, который сильно ударит по Горбатовскому, а потом мы его сунем в резерв.
- Приказ? Интересно… "Есть все-таки и такие, - читал Фок, - которые по третьему дню начинают выказывать и даже высказывать признаки переутомления"… В точку! -воскликнул генерал, - Талантливо, талантливо… Только разрешите, Анатолий Михайлович, напомнить вам, что в приказе нет заботы о солдате. И еще: нужно держать в окопах людей как можно меньше.
- Ах, да. Я с вами вполне согласен. Сейчас, садитесь.
Стессель написал:
"Экстренно. Не исполняют приказ мой о том, чтобы давали людям отдых и достаточно сил. Что же вы думаете, что можно не спать и не ошалеть? Я ведь требую это для пользы дела.
Да и людей в окопах надо держать возможно меньше…"
2
Полковник Рейс принес из штаба пакеты, присланные с севера с нарочными - корнетом Христофоровым и прапорщиком Радзивиллом, прорвавшими блокаду. Стессель дрожащими руками вскрыл их. Фок и Рейс с напряжением смотрели на него. При чтении первых бумаг лицо генерала вытянулось, он несколько раз вздернул плечами:
- Н-да… Ничего в волнах не видно… Все готовятся к наступлению.
Вдруг Стессель отодвинул стул и откинулся на спинку кресла. В правой руке у него трепетала, потрескивая, большая, с размашистыми подписями бумага.
- Вера! Веруся! - крикнул, вставая, Стессель. - Вот, господа, - сказал он дрогнувшим голосом. - Милость от гусударя императора.
- Кому? - воскликнул Фок и Рейс.
Вошла генеральша.
- По случаю рождения наследника я порадован генерал-адъютантом, а полковник Семенов флигель-адъютантом. Вот видишь, Веруся, как ты и говорила.
Генеральша, прислонившись к мужу, тихонько толкнула его в бок.
- Ну да, вот видите, не ожидал, - закончил Стессель.
Фок поморщился и отошел к окну, вынул платок, высморкался. Неотвязная мысль мучила его: "Никто, кроме этих двоих. Стессель во главе. Тут иначе и быть не могло, но каким чудом попал Семенов?" - Фок еще раз вынул платок и долго мял его.
- Генерал Никитин идет. Какой нюх у людей на новости, - засмеялся Фок.
При появлении в гостиной генерала Никитина Фок оправился от волнения и, приблизившись к Стесселю, взял его за руку:
- Государь император оказал большую честь и милость артурскому гарнизону, назначив вас, начальника укрепленного района, своим генерал-адъютантом, то есть особой, приближенной к нему. Через вас он будет передавать свою волю не только войскам, но и всему русскому народу… Этой милости войска удостоились благодаря своей героической славной службе и вашим личным качествам. Да, да. Я об этом везде и всюду буду говорить.
Появилось шампанское. Случайные гости пили и целовали ручки Вере Алексеевне. Послали за полковником Смирновым. Фок оживился и непрестанно говорил:
- Наши солдаты показали чудеса стойкости и храбрости.
- Представьте себе, и матросы, - вставил Никитин.
- Это все потому, что они в августовских боях столкнулись с врагом впервые.
- Вы, ваше превосходительство, отрицаете закаленность солдата?
- Но по-настоящему лучше бьются свежие войска. У них не испорчены нервы, им не очертела и любопытна боевая обстановка. Что такое закаленность? Отчаяние, последние прыжки подраненного зверя. И японцам эта штука известна. Что мы читаем в найденных на убитых японских офицерах письмах? У них одна просьба: не посылайте старых, обстрелянных солдат. Редкий, видевший в глаза смерть, хочет с нею снова встретиться.