- Мой бедный друг, ты должен отдать мне справедливость: никогда я не докучала тебе этими гадкими мелочами.
Она играла с красной повязкой леди Стэнхоп.
- Она тоже была разорена - сказала она. - Но… - и она улыбнулась, - когда это с ней случилось, она была старше меня.
Эта фраза была полна страшной угрозы, которую следующая фраза сделала еще более определенной.
- Ты мне поверишь, надеюсь, мне будет очень грустно потерять тебя.
Я этому верил с трудом.
- Ательстана!..
- Очень грустно.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Но, в конце концов, - сказала она, как бы размышляя, - почему, в сущности, я должна тебя потерять?
- Да, почему, Ательстана? Теперь настала минута говорить, все сказать до конца. Выслушай меня, умоляю тебя. Как тебе объяснить? Я не богат. Но предо мной прекрасная карьера. И я люблю тебя. Боже, как я люблю тебя! Я только теперь понял это. Хочешь, чтоб мы соединили наши жизни?
Она улыбнулась. Вдруг я вспомнил историю Жозефа Пе-борда. Я в точности повторил слова бедного малого. Я уронил голову на ее прекрасное обнаженное плечо. Мне показалось, что оно дрогнуло.
- Милый мальчик! - прошептала графиня Орлова. - Ты хорошо знаешь, что это невозможно.
- Невозможно. Я предвидел этот ответ. Он меня не пугает и не оскорбляет. Ты свободна, Ательстана, свободна, свободна… Но позволь мне еще раз повторить тебе: все, что у меня есть, - все то немногое, что у меня есть, - оно твое; возьми его, если это может помочь тебе восстановить твое состояние. Ты должна согласиться. Должна, должна.
Дрожащей рукой я вынимал из своего бумажника квитанции на вклады, ценные бумаги, - результат, быть может, целого века лишений, сбережений, скромной честной жизни…
- Что это такое? - сказала графиня Орлова, хмуря брови.
- Это деньги, которые находятся в моем распоряжении. Здесь около трехсот тысяч франков. Через две недели я могу получить еще сто тысяч. Бери, бери их. Как я был бы счастлив, если бы ты могла…
Я замолчал. Она сделала нечто невероятное: она схватила мою руку и поцеловала ее.
- Знаешь ли ты, - сказала она с печальной улыбкой, - знаешь ли ты, что этого не хватило бы, чтобы заплатить даже четверть моих долгов?
- Мы отдадим сначала это, - воскликнул я. - А затем ты оставишь все, продашь все и уйдешь со мной.
- С тобой? С тобой?.. Дитя мое, да можешь ли ты представить себе меня, которую ты так любишь, вне этой роскоши?
- Что же тебе дороже, - резко воскликнул я, - эта роскошь или я? В конце концов у тебя не будет ни роскоши, ни меня.
- Вот в этом-то ты, может быть, и ошибаешься. Разве ты не слышал, как я прошептала: в конце концов, почему я должна потерять тебя?
- Я не понимаю.
- Я постараюсь заставить тебя понять. Заметил ли ты сегодня вечером одного почтенного господина, одетого капитан-пашой?
- Что? Это чудовище, этого смешного старикашку, который желал все время танцевать с тобой? Я два раза чуть не ударил его.
- Тс, тс, - сказала она, смеясь. - Хорошее бы ты сделал дело! Прежде всего, он не так стар, - ему всего пятьдесят восемь лет. Это очень известный грек из Александрии, Василий Кератопуло. У него от двухсот до трехсот тысяч фунтов стерлингов дохода.
- Ну и что же?
- Ну и что же?
- Я боюсь понять. Что это значит? Ты хочешь выйти замуж за этого отвратительного старика?
- Тише, тише, - сказала она, смеясь. - Выйти замуж? О, конечно, он только об этом и мечтает. Но в данный момент вопрос идет о более короткой операции.
- Он дает тебе деньги в долг?
- В долг! Гм! Это, быть может, не вполне точное выражение.
- В таком случае я понимаю все меньше и меньше.
- Правда? Ты меня удивляешь. Ну что же, догадайся, ищи. Я начал дрожать всем телом.
- Сейчас, - сказал я, пытаясь овладеть своим голосом, - ты мне сказала: почему я должна потерять тебя?
- Да, почему?
Она продолжала наблюдать за мной в зеркало.
- Нет! - прошептал я. - Такой позор… и ты могла хоть минуту думать, что я соглашусь на это?
Она досадливо повела плечами.
- Знаешь ли ты, что я скорее готов убить тебя? - сказал я.
- Дитя мое, - сказала она с усталым видом, - все, что ты хочешь, но только, пожалуйста, без трагедий! Есть вещи, повторяю тебе, от которых я никогда не откажусь. Вот от этого, этого, этого… - И гордым жестом она указывала на тысячу безделушек в своей комнате. - Одним словом, от роскоши. Ты и не воображаешь, насколько она связана с любовью, которую ты ко мне питаешь. Без нее - чем бы я была? У меня, ты знаешь, есть горничные, такие же красивые, как я, и притом моложе меня. Ну, довольно. Что сказано, то сказано. И что тебя во всем этом пугает? Кератопуло - это эпизод, понимаешь? Когда его состояние будет в моем распоряжении, мне нетрудно будет в какие-нибудь полгода восстановить свое. Не думай, что тебя будут порицать или жалеть. Тебя сочтут хитрецом. А затем, когда эти шесть месяцев пройдут… В Калаат-эль-Рахаре есть черная лестница. Человек, вроде этого милого Василия, должен иметь привычку к такого рода выходным дверям. И, кроме того, он совсем не так плох, уверяю тебя. Он председатель административного совета хлопчатобумажного общества, - счастливого соперника моего бедного общества "Загазиг" Прибавлю, чтобы рассеять твои последние сомнения: мне его представил мой епископ. Она закрыла глаза.
- Не думай, однако, что меня забавляет капитуляция перед этим старцем. Конечно, я решусь на это только в случае, если…
- Если что?
- Нет, я не хочу тебе говорить. Это значило бы, быть может, обманывать тебя напрасной надеждой.
- Скажи, умоляю тебя.
- Ты хочешь? Ну, хорошо. У нас сегодня 14-е. 21-го я могу получить из Константинополя телеграмму, которая освободит меня от всех этих забот, и мне не нужно будет жертвовать собой.
- 21-го?
- Да. В Константинополь в этот день приходит почта из Одессы. У меня есть земли в Азербайджане, ценностью более чем в миллион рублей золотом. Советы конфисковали их запрещение. Джемаль-паша находится в настоящее время в Тифлисе и хлопочет о том, чтобы мне вернули земли. Если его хлопоты увенчаются успехом, ты будешь ему обязан тем, что я останусь непорочной.
Она засмеялась. Это прилагательное должно было ей казаться очень смешным.
- А если 21-го ты узнаешь, что земли все-таки конфисковали?
- Я уже сказала: я приму ухаживание Кератопуло. Какая скука, однако! Из-за миллиона!
Я поднял голову.
- Из-за одного миллиона?
- Но не все ли тебе равно? Та ли цифра, или другая. У тебя ведь нет этого миллиона, не правда ли?
- 21-е! До тех пор ты не примешь никакого решения. Ты мне обещаешь? Клянешься?
- Обещаю. Но не нужно возлагать на это больших надежд. Знаешь ли ты, какие шансы на то, что конфискация будет снята? Десять на сто, может быть.
- Ты обещала.
- Что ты думаешь делать? Ты меня интригуешь.
- Это касается одного меня.
Я не хотел рассказывать ей, какая безумная надежда охватила меня. Целая неделя! Этот срок представлялся мне спасением. В стране, где царила спекуляция, мне казалось невозможным не превратить в миллион мои 300 тысяч франков. Ведь это значит всего только два раза удвоить их. Раньше меня удерживал от этого пути страх внезапной потери. Но чего я
мог бояться теперь? Я мог только выиграть. Мне нечего было терять, потому что, теряя ее, я терял все. Желать, нужно только сильно желать! И у меня было это желание, эта воля!
- У меня твое слово. Теперь, пожалуйста, не будем говорить об этом ни слова до 21-го.
В первый раз я говорил с ней таким тоном. Она посмотрела на меня с удивлением, к которому примешивалась частица восхищения.
- Я тебе повторяю, - сказала она серьезно, - мне будет очень жаль потерять тебя, мой друг.
Денег, Боже мой, денег, денег!
Контора Альберта Гардафуя находилась на улице Бабэдриос. Внешний вид этой конторы, чисто восточный, представлял разительный контраст с размахом тех дел, которые вел этот молодой человек. К какой национальности принадлежал Альберт? К французской, в конце концов, я полагаю. Он родился в Фа-наре. Отец его был египтянин, а мать армянка. В начале войны он был телеграфистом турецкой армии, а в конце ее служил переводчиком в английской армии в Палестине. В общем, чрезвычайно любезный и обязательный малый.
Его машина стояла перед подъездом. Я хотел его видеть, но, уверившись, что он в конторе, почувствовал, как сердце мое сжалось.
"Смелей! - сказал я себе. - И будем думать только о той цели, для которой я начинаю эту борьбу".
Альберт, сидя перед столом, в большом возбуждении, сильно жестикулируя, доказывал что-то старому господину в феске. Заметив меня, он воскликнул с радостным удивлением:
- Как, вы дали себе труд… я смущен…
- Смущены?
- Да, вы пришли сами! Вместо того, чтобы назначить мне свидание. Мое письмо, вероятно, только что дошло до вас.
- Вы мне писали?
- Как? Вы не получили моего письма? Так, значит, это случайное совпадение?
Я прикусил губу. Если бы я зашел домой, прежде чем идти к нему, - роли переменились бы. Если он мне писал, значит, он нуждался во мне. Тогда он был бы моим просителем. Теперь я являюсь к нему в этой роли.
Я понял по его манере, что он решил воспользоваться своим преимуществом.
- Вы хотели со мной говорить?
- Прошу вас, капитан, начинайте вы.
Я сжал кулаки. Но времени у меня было мало. Нужно было действовать.
- Хорошо, я скажу вам, в чем дело. Несколько раз вы говорили со мной о возможности найти для моих денег более выгодное помещение.