- Это охотничий ковер. Он сохранился со времен Сафидов - великой персидской эпохи. Вы любите ковры? Я всегда обожала их. Когда я была ребенком и меня запирали - я была невыносима, - я ложилась на ковер в своей комнате, - он был почти такой же красивый, как этот, хотя в другом роде. Благодаря ему я никогда не скучала. Каждый раз я находила в нем новые узоры - красоты, которых я раньше не замечала. Он был для меня целым миром.
В будуаре возбужденные игроки начали говорить громче. Слышался покрывавший всех голос Гобсона.
- В Хартуме, - говорил он, - да, в Хартуме, я видел лучшую партию. Пики были семнадцать раз подряд. Чтобы уплатить, маленький Прескотт, проиграв, должен был продать свой замок в Девоншире, который подарила его прапрадеду герцогиня Портсмутская. Впоследствии Прескотт вошел в палату лордов.
- Вы сегодня отделаетесь дешевле, - сказал Рош, которому, по-видимому, везло. - Два без козыря.
- Три пики.
- Держу.
Вытянувшись, почти касаясь подбородком ковра, Ательстана мечтала с остановившимся взглядом. Ни я, ни она больше не говорили.
- Первая партия закончена, - сказал Рош.
- Выходящий, - позвал Гобсон. Графиня Орлова встала.
- Послушайте, - сказала она. - Теперь три часа. Не думаете ли вы, что пора ужинать?
Один за другим игроки вернулись в зал. Ательстана позвонила. Вошли слуги-египтяне. Повернули выключатели. Нас затопила волна электрического света.
- Садитесь как хотите. Я оказался слева от нее.
Гости говорили все вместе. Ели, пили, говорили о перипетиях партии.
Я молчал. Я смотрел на графиню Орлову, казавшуюся все более странной и прекрасной по мере того, как тянулась ночь. С тем особо острым предвидением, которое появляется благодаря алкоголю и длительному бодрствованию, я думал о своей судьбе, о судьбе тех причудливых времен, в которые мы живем. Вот этот салон сверкает сегодня вечером нашими мундирами, - и мне вспоминались те годы, когда он был полон германскими и турецкими…
Не прошло еще и четырех лет с тех пор. О, сколько понадобилось для этой перемены бедных синих шинелей, сколько убитых полегло на земле между Соммой и Вогезами. И вот теперь на Евфрате красные бурнусы продолжают пополнять число этих жертв… А живые, - достойны ли они убитых?
- Вы не едите, - сказала мне вполголоса графиня Орлова. Я вздрогнул. Она увидела, как у меня передернулось лицо.
- Вы ребенок, - продолжала она еще тише, воспользовавшись минутой, когда Гобсон рассказывал одну из своих историй. - Будьте как все. Не надо показывать своего душевного состояния, когда мы не уверены, что все окружающие нас - наши друзья.
Из серебряной вазы филигранной дамасской работы, которую она мне подвинула, я машинально взял три или четыре зеленых миндалинки; они остались на моей тарелке. Ни слова не говоря, графиня Орлова, взяв нож, принялась открывать их Она клала их, одну за другой, передо мною расколотыми.
- Посмотрите, - сказала она, открыв последнюю, - вот одна двойная. Как вы называете их по-французски?
- "Филиппинка", сударыня.
- Так это "филиппинка"! Ну хорошо, мы разыграем ее. Я беру мою половинку; ешьте вашу. Посмотрим, кто выиграет. Вы согласны?
Я поклонился, улыбнувшись.
Гобсон встал с бокалом шампанского в руке:
- Предлагаю почтенному обществу тост, - сказал он заплетающимся языком. - За здоровье нашей хозяйки. За здоровье женщины, самой… самой… за здоровье…
Он запутался и не находил больше слов.
- За здоровье владетельницы ливанского замка! - воскликнул Рош.
- Вот это так! - заорали другие. - За здоровье владетельницы ливанского замка!
Все чокнулись; Гобсон - так восторженно, что разбил мой бокал.
- Счастья, счастья вам, - пролепетал он. - Э… э! A la belle!
- Дети мои, - сказала графиня, - вы очень милы, благодарю вас. Но предупреждаю, - сегодня в половине первого у меня в Калаат-эль-Тахаре завтракает эмир Шехаб. Эта вилла не приспособлена для отдыха, а я хотела бы сначала немного отдохнуть. Продолжайте, если хотите, вашу партию. Я оставляю вам бутылки и египтян. С вашего разрешения, я поеду в замок.
- Я тоже уезжаю, - сказал Рош. - Сегодня утром в восемь часов поверка. Мне неохота получить, как прошлый раз, четыре дня ареста.
- А наша партия? - сказал Гобсон.
- Капитан Домэвр заменит меня.
- Я не могу. У меня тоже есть работа сегодня утром.
- Мы можем сыграть в бридж без "выходящего", - сказал испанский консул.
- Идет. Бридж вчетвером, - сказал Гобсон. - Мне надо отыграть пятьдесят фунтов.
Все встали.
- Я подвезу вас, - сказала графиня Орлова Рошу.
- Вы слишком добры, мадам, ведь это заставит вас сделать крюк. Я живу у церкви Капуцинов.
- Это дело десяти минут. А капитан?
- О, он, - сказал Рош, - он живет у Подъема, на Дамасской дороге. Это вам по пути.
- Отлично, едем!
Я помог ей надеть манто.
Рассветало, когда автомобиль, подвезя Роша к его дому, въехал в аллею Дамасской дороги. Последние снега Саннина начинали розоветь. Графиня Орлова опустила стекло машины. Ворвался свежий ветерок.
Автомобиль уже остановился у Подъема.
- Вы здесь живете? - спросила Ательстана.
- Здесь, мадам. Благодарю вас…
- Хорошо, не забудьте нашу "филиппинку". Вы знаете, что пари начинается с завтрашнего дня.
Она протянула мне руку, которую я поднес к губам.
Эти духи, Боже мой! Откуда мне знаком этот запах? Ах да, вспомнил, - я уверен: в маленьком салоне Гобсона, при моем первом визите к нему.
И пока мерседес не скрылся из виду, я оставался неподвижным, ошеломленным моим открытием.
В какую ужасную западню решили они толкнуть меня? "Ребенок, - говорила Ательстана, - вы ребенок". Что ж, они увидят, так ли легко провести этого ребенка!
Никогда не забыть мне тот день. Я обвинял себя в сумасшествии. Что это за мания преследования у меня? Ательстана была искренна - я бы голову отдал на отсечение! - когда говорила со мной, лежа на ковре, с видом печального участия. Что за роман строю я на воспоминаниях о духах! В худшем случае она была любовницей Гобсона. Ну так что ж! Разве ее свободная жизнь не протекала у всех на глазах? Разве эта женщина не извлекала из всего этого какую-то дерзкую славу?.. А с другой стороны, не преувеличивал ли я, самым нелепым образом, свое собственное значение? Если бы графиня Орлова хотела или должна была помочь Гобсону в его деле, - какую помощь, сознательно или бессознательно, я мог бы оказать им?! Ах, все это не выдерживает никакой критики… Но стоило мне вызвать в воображении моих предательски зарезанных друзей, - и безумие тотчас же снова овладевало мною. Я видел шпионов, изменников повсюду. Соучастие графини Орловой и британского офицера казалось мне неоспоримым. Галлюцинация? Прорывы в логическом ходе мыслей? Пусть самые
Резвые умы бросят в меня первый камень. Я провожу рукой по лбу. Даже и теперь, передумав, перебрав еще раз мельчайшие подробности моего приключения, я иногда сомневаюсь, - в ней, в том, то я Действительно разбираюсь во всем происшедшем… Пусть же представят себе тот ужас, который охватил меня тогда - в эти первые минуты, когда передо мной приоткрылось мое роковое будущее…
Мое будущее! Но к чему этот фатализм? Разве я, в конце концов, не свободный человек? Дорогие мне люди, противоядие этой ядовитой паре, - Мишель, Вальтер, - что мешает мне сегодня же броситься к вам, укрыться около вас? Сегодня потому, что завтра - я чувствую - будет поздно…
Я не спал. Как заснуть! Полковник Приэр, которому я позвонил в резиденцию, должен быть в половине девятого у генерала, и я тоже. Я боялся, что меня забудут разбудить. И к тому же мне не хотелось спать.
Воробьи как-то сразу, все вместе, зачирикали в маленьком саду, под моим окном. Облокотясь на подоконник, я глядел на Саннин. Снега большой горы из розовых становились рубиново-красными. Крестьяне на своих ослах рысцой направлялись в город.
У генерала мое возбуждение дошло до предела. Пока он говорил, информируя полковника Приэра, потом читая нам только что полученное донесение, я с величайшим трудом сдерживал свое волнение.
- Вы были правы, - сказал он, начиная чтение, - это проделка курдов.
Стараясь не разрыдаться, я слушал перечисление жесточайших подробностей этой засады: тело д'Оллона, изрубленное саблями, разыскано среди груды трупов… До последней минуты он сам стрелял из пулемета своего взвода; Ферьер - обезглавлен, и гнусные победители проносили по улицам Мардина его голову, - ужасный трофей… И другие зверства, которые нельзя ни описать, ни вообразить…
Генерал кончил. Мы молчали все трое. Дежурный офицер вошел с телеграммой.
Гуро прочел ее. Глаза его сверкнули:
- Эго ответ от капитана Вальтера. Он сообщает, что отправится с ближайшим пароходом.
Я встал.
- Генерал, у меня к вам просьба.
- В чем дело?
- Вальтер прибудет не раньше чем через пятнадцать дней. Руссель там один. Надо, чтобы вы разрешили мне поехать к нему. Я все-таки рассчитываю на мегаристов.
Верховный комиссар обменялся взглядом с полковником Приэром.
- Я счастлив, что вы обратились ко мне с этой просьбой. Могу даже сказать вам, - я знал, что вы это сделаете. Но я отказываю вам.
- Генерал…