Ближе к воде рос бледно-зеленый бальзамин-недотрога – оригинальное растение с травянистыми стеблями и жирными листьями. Название недотроги он получил оттого, что плоды его при малейшем к ним прикосновении лопаются с легким треском и разбрасывают семена в стороны. Вейника тоже стало больше. Он рос вместе с полынью обыкновенной, листья которой издают приятный запах. Полынь уже отцвела; большие метелки ее стали блекнуть и подсыхать. Отмели реки были декоративно украшены большими листьями знакомого нам белокопытника. Теперь он уже стал грубым и приобрел какой-то неприятный горьковатый привкус. Но самым красивым растением, невольно приковывающим к себе внимание, был папоротник-страусопер, громадные листья которого действительно напоминали страусовые перья и вполне оправдывали данное ему название.
Целый ряд признаков указывал, что Анюй недалеко. Вдали во мгле виднелись горные хребты, которые шли в направлении, перпендикулярном долине реки Дынми.
Весь день стояла переменная-погода. Несколько раз принимался идти дождь, и только к вечеру небо немного очистилось. Мы не дошли до устья нескольких километров и встали биваком на правом берегу реки, которая делала тут изгиб. С одной стороны выступала большая отмель, а с другой был обрывистый берег. Вода подмывала его, отчего некоторые деревья росли в наклонном положении. На песке было много медвежьих следов. Орочи стали устраивать бивак, а я взял ружье и пошел по отмели. Один след показался мне каким-то странным. Медведь, оставивший отпечатки своих лап, должен был иметь длинное тело и короткие ноги. Он ходил по отмели взад и вперед и убежал, как только заметил наши лодки.
Сначала я шел быстро, ломая кусты сорбарии, но потом умерил шаг и старался идти возможно тише. Один раз мне показалось, что я видел зверя: что-то темное мелькнуло впереди. Другой раз до слуха моего донесся шорох в кустах. Следы вывели меня на реку и оборвались у воды. Досадно мне стало, что не удалось догнать зверя с уродливыми ногами. Я присел на берегу, чтобы отдохнуть немного.
Должно быть, солнце спустилось за горизонт, потому что вдруг сделалось сумрачно и прохладно. В это время над рекой появился туман. Белые длинные клочья его тянулись кверху и принимали фантастические очертания. Среди глубокой тишины, царившей в природе, я слышал биение собственного сердца. На темной поверхности воды появились круги. Какая-то рыба хватала ртом воздух.
Вдруг что-то булькнуло у самых моих ног. Большая лягушка прыгнула с берега, но тотчас всплыла наверх и уставилась на меня своими выпученными глазами. Тогда я поднялся с валежины и направился к биваку.
На отмели я застал Геонка. Он вышел со стороны и, по-видимому, тоже возвращался на бивак. Я окликнул удэхейца. Он обернулся и замер в неподвижной позе. Когда я подошел к нему вплотную, то увидел, что он смотрит куда-то мимо меня в пространство. В глазах его я прочел удивление и страх. Я оглянулся. Туман на реке исчез, и только около кустов с левой стороны реки держался один обрывок его, густой и белый. Он похож был на человека в длинной одежде, с рукой, поднятою как бы для нанесения удара. Голова привидения казалась закутанной в вуаль, концы которой развевались по воздуху.
– Ыи ганиги-и-и! – громко воскликнул Геонка с таким видом, как будто он нашел наконец разгадку явления.
Ниги! – подхватило лесное эхо.
Как бы испугавшись человеческого голоса, туманная фигура сжалась, затем снизилась к воде и пропала. Последний обрывок тумана растаял в воздухе.
– Зачем его сюда ходи? – сказал удэхеец в раздумьи, направляясь к палаткам.
Когда мы пришли на бивак, он оживленно начал говорить орочам о видении. Те слушали с большим вниманием, задавали вопросы и вставляли свои замечания.
После ужина я стал расспрашивать Геонка о том, что такое ганиги. Удэхеец сказал, что этим именем называются женщины, живущие в воде. Они очень красивы и имеют рыбьи хвосты. Иногда ганиги выходят изводы голыми или в одежде, сотканной из тумана. Они зовут человека по имени и называют его род. Такой человек непременно утонет!
Меня поразило в описании ганиги сходство с русалками. Сходство не только общее по смыслу, но даже и в деталях. Откуда оно? Может быть, русалки и ганиги зародились где-нибудь в Средней Азии в древние времена. Отсюда они попали на запад к славянам и на северо-восток к удэхейцам.
Долго еще туземцы беседовали на эту тему. Они говорили, что ганиги любят приставать к людям, они манят их к себе и если рассердятся, то угоняют рыбу, ломают лодки, портят сети, уносят остроги. Иногда их видят плывущими по реке на буреломе или в лодке. При встрече с человеком они уходят в воду или растворяются в воздухе, как туман, и становятся невидимыми. Чтобы прогнать ганиги, надо крикнуть или выстрелить из ружья.
Разговоры эти затянулись до полуночи. Перед тем как ложиться спать, туземцы на всякий случай подтащили лодки поближе к костру и решили всю ночь поддерживать большой огонь.
Глава седьмая. Верхний Анюй
Тридцатого июля мы вышли на Анюй. Я не узнал места впадения Дынми. Раньше она бурливо вливала воды свои у подножия скалистой сопки, а теперь устье ее переместилось на полкилометра к югу. Старое русло было занесено галькой и уже успело зарасти молодым лесом. Видно было, что река дважды меняла свое направление. Теперь Дынми вливалась в Анюй тихо и спокойно. От старого русла ее отделяет большая галечниковая отмель. Здесь в амбаре я нашел свою базу, любезно устроенную мне инженером Мазуровым, и его письмо от 2 августа, которым он извещал меня, что по реке Тормасунь нельзя идти вследствие большой воды.
Около устья Анюя мы сделали дневку. День выпал, как нарочно, солнечный и теплый. Орочи растянули на гальке палатки для просушки и принялись разбирать имущество, а я направился к Анюю. Я ожидал встретить его бурным, как раньше. Тогда плавание по нему считалось опасным. Помню, в 1908 году мы с величайшим трудом подымались по этой реке. Взять перекат было рискованным предприятием. Я помню страшные водовороты Иока, которые втягивали в себя большие деревья. Во многих местах туземцы не решались плыть на лодках и перетаскивали лодки по берегу. Таков был Анюй лет двадцать назад. Велико же было мое изумление, когда мы дошли до устья Дынми. Последняя встретила Анюй величаво-спокойным. "Глядишь и не знаешь – идет или не идет величавая его ширина. Ни зашелохнет, ни прогремит".
Я не узнал Анюй. Географически – это он, а по характеру – совсем другая река. В 1908 году я назвал его бешеным и весьма опасным для плавания, а теперь, в 1927 году, я увидел спокойную, тихую реку, вполне доступную для сплава леса. В 1908 году в верховьях вода шла двенадцать, а внизу десять километров в час. Теперь течение значительно ослабело: вверху оно равняется восьми, а внизу шести километрам в час. Эту перемену в режиме реки заметили и туземцы. Они говорят, что ее течение стало спокойнее, истоки доступнее, равно и спуск по воде тоже лучше и безопаснее. Если раньше по реке они спускались в два дня, то теперь на такое плавание нужно трое с половиной и даже четверо суток.
Что за перемена произошла с Анюем? Причин может быть только две: или стало меньше воды, или произошло выравнивание дна.
Вечером перед сумерками мы сидели на берегу реки и говорили о том, что, по-видимому, какие-то силы нивелировали дно реки. Как бы в подтверждение моих слов со стороны Анюя послышался странный шум, похожий на подземный грохот. Шум этот возник выше по воде. Он то усиливался, то замирал, то неожиданно снова поднимался и приближался к нам. Это был рев, стенание и "скрежет зубовный". Когда шум поравнялся с нами, стало ясно, что вода по дну влекла какую-то большую тяжесть – несомненно, каменную глыбу, быть может, в несколько тонн величиною. Затем шум этот прекратился.
Трудовой день кончился, я возвратился на бивак, орочи принялись готовить ужин. Скоро весь табор погрузился в сон.
Мне не спалось. Ночь выпала на редкость тихая и спокойная. Темное небо, усеянное миллионами звезд, казалось беспредельно глубоким. И вдруг опять этот шум: глухой и могучий, таинственный и грозный!
В ночной тишине он показался очень резким. Очевидно, вода подмыла ложе каменной глыбы и снова стала увлекать ее вниз по течению. И опять он то затихал, то усиливался, то совсем сходил на нет. Из соседней палатки вышел Намука. Его тоже разбудили страшные звуки. На биваке они не вызвали переполоха, но в одиночестве, среди безмолвной тайги такой шум способен взволновать душу дикаря, у которого нет другого объяснения, как вмешательства сверхъестественной силы. Подобный шум, которому мы сами можем дать лишь гадательное объяснение, способен произвести сильное впечатление и на образованного человека. Что же говорить про туземца, видящего во всем козни злого духа!