В облаке пыли и осколков гранита, сотрясая грохотом скальные бастионы, в кулуар летят огромные как чемоданы глыбы. Несколько из них достигают, наверное, трех-четырех метров в поперечнике. Такое впечатление, что рухнула скала величиной по крайней мере с тяжелый самосвал. Валуны сталкивались, дробили друг друга, некоторые врезались в борта кулуара, откалывали новые камни, взмывали в воздух на пять-шесть метров, и снова вылетали на лед, подминая его всесокрушающей массой. Казалось, на моих глазах разверзся ад. Кулуар заволокло дымом.
Когда стих грохот и рассеялись клубы пыли, моему взору предстало грязное крошево льда и смятого снега, устилавшего дно кулуара. Некогда чистая и ровная поверхность его покрылась прахом, вырвавшимся из глубин земли, и кое-где, не желая успокоиться, катились мелкие камешки. Чистого места не осталось нигде.
По всем законам я должен был оказаться под обвалом. Спасения бы мне не было. Вот и не верь в предчувствия. Какого, спрашивается ляда меня именно в этот момент потянуло на скалу?
- Н-да... - только и смог вымолвить я, поперхнулся и закашлялся...
Закладывая сдвоенную веревку за выступы, словно нарочно торчащие на пути, я пролез по стене до небольшой полочки. Выбрал к себе один конец, снова закрепил на выступе, и двинулся дальше. После небольшого дюльфера, оказавшись на пологих сыпучих скалах, я перекинул бухту веревки через плечо, и полез на неширокую перемычку в гребне надо мной. Было спокойно и весело. Сейчас я вылезу на перегиб, и увижу логичный и простой путь вниз. Ведь пока все соответствовало описанию маршрута. Ха! И времени - хоть отбавляй... Вылез и обалдел.
Снова сюрпризы. Прямо вниз глубоким отвесом падали стены широкого кулуара, точно такого же, как и тот, из которого я только что вылез, - параллельного ему. Вот тебе на! А где же?.. И куда же?..
С отчаянием я постепенно осознал собственную ошибку. Гребень, на котором я сейчас находился, был всего лишь тем контрфорсом, который разделял наверху кулуары. А стены напротив меня - и есть тот северо-западный гребень, нужный мне. Какая досада! Я размахнулся и врезал кулаком ни в чем не повинной скале, - и очень зря.
Потирая ушибленные пальцы, я угрюмо повертел головой. Взгляд мой скользнул вверх по контрфорсу надо мной. Если подняться на гребень здесь, то получится гораздо короче и быстрее, чем если я стану возвращаться тем же путем, что и залез сюда. Эх, была не была! Попробуем!.. Однако метров через десять, когда закончились разрушенные скалы, я вынужден был повернуть обратно. Монолитный бастион без выступов, за которые можно было на случай срыва закладывать веревку, был мне не по зубам. Очень опасно. С надежным партнером, с хорошей страховкой через скальные крючья, - пожалуй, а так, - нет уж, увольте. Остается обратный, пройденный путь. Я аккуратно спустился на седловину. Нужно попытаться прямо отсюда слинять в кулуар, дабы не терять времени на повторное лазанье по стене, а затем подняться по нему к тому же месту в гребне, откуда я начал спуск. После такого обвала кулуар уже не опасен.
Снова веревка ложится за откол скалы. Нижние ее концы как раз касаются льда в двадцати метрах ниже. Подергав ее дабы убедиться в надежности, я завязал на беседочном карабине узел УИАА, и откинувшись от скалы, шагнул вниз. Из-под ног посыпались камни - сплошная "сыпуха", черт бы ее побрал. Куски гранита едва держались на широких наклонных плитах, готовые при малейшем толчке ссыпаться на голову неосторожному путнику. Чтобы не сбить ненароком веревкой пару-другую увесистых булыжников, я сгреб их ногами с края отвесной стенки, по которой мне предстояло спускаться, и спихнул их в кулуар. Камешки звонко цокая скатились по льду.
За перегибом оказалась гладкая монолитная плита почти без зацепов. Пришлось свободно повиснуть на веревке. Вдобавок, стенка имела отрицательную крутизну, нависая градусов на десять, и я едва дотянулся до нее ногами, а слегка оттолкнувшись, лишь начал вращаться на веревке. Тут же, словно дождавшись момента, с полки сдвинулся камень весом килограмма на четыре, и саданул меня по макушке. Увернуться я не успел, лишь зажмурился и по-черепашьи втянул голову. Из глаз посыпались искры...
Только на льду, прочно встав на ноги, я позволил себе расслабиться и успокоить оглушенную голову. Ткнулся лбом в снег и затих, сжавшись в комочек. Под ладонями в висках жарко пульсировала кровь. Вот уж действительно, - не везет, не везет, а потом ка-а-ак повезет!.. Подумав это, я вдруг неожиданно даже для себя засмеялся, - сначала тихо, а затем все сильнее и сильнее, пока смех почти не перешел в истерику.
Стало легче. Я ощупал голову. Там выпирала порядочная шишка - эдакое приятное на ощупь недоразумение, налитое первосортной болью. "Однако, - подумалось мне, - камень попался до смешного милосердный. Угоди он в тебя одним из своих углов или граней, быть бы тебе, Денис Викторович, трупом. А это, говорят, не самое интересное занятие. Тебе просто патологически везет".
Когда я вскарабкался из кулуара на гребень к тому месту, откуда начался мой незадачливый спуск, было без пяти минут шесть. Два часа светлого времени истратилось на досадную ошибку, что я допустил, и теперь мне точно уже не удавалось спуститься на перевал до наступления ночи. Полностью темно станет около семи часов, а Луна взойдет лишь к восьми. Да и ненадежный она помощник - почти до неузнаваемости меняет рельеф.
В преддверии темноты мир затих. Наступило то особое состояние равновесия в природе, когда стихает вся неведомая и непонятная людям борьба между стихиями, и напряжение, царившее над горами весь день, сменяется тихим исполненным сладкой неги избавлением от истекающей из хищных граней гор яростной силы. Природа истомившись в поединке с собою, словно разжимает невидимую хватку сильных рук у своего горла, и вдыхает первый глоток холода, волной накатывающегося с востока. Тогда в темнеющем небе, крохотными блестками пронзая ультрамарин, рождаются звезды, и солнце, словно боясь спугнуть это таинство неосторожным взглядом, стремительно гаснет за туманными далями горизонтов.
Я очень спешил. Мне было страшно остаться один на один с ночью. Ночь несет нам неведомое и непонятное, а именно этого мы и страшимся. Солнце коснулось своим краем зубчатой линии горизонта, когда я бросил веревку вниз по правому кулуару. Выбрав наспех выступ понадежнее, я попинал его для верности и охватил веревкой. Вроде нормально. Слиняв быстрым шагом до удобной скальной полки, и став понадежнее, я начал выбирать веревку к себе, всей силой наваливаясь на нее, трущуюся вверху на перегибе. Усилие пришлось приложить значительное. Выпрямляясь в полный рост, я хватал веревку обеими руками как можно выше и, упершись правой ногой в скалу, резко приседал.
Разгибаясь после одного из таких рывков, я внезапно почувствовал затылком какое-то движение сверху в кулуаре. Что-то, звонко цокая по плитам, катилось вниз, - судя по звуку, небольшой камень, очевидно сбитый веревкой, хотя, разумеется, в тот момент я ничего этого еще не знал. Просто, услышав сверху непонятный стук, я машинально поднял голову, и за долю секунды, оставшуюся мне, успел разглядеть лишь слабую тень, мелькнувшую перед лицом. Только неясный серый мазок на фоне освещенной закатными лучами скалы, да мгновенное острое чувство опасности. Вот и все. А потом вселенная взорвалась острой болью и провалилась куда-то в наступившую багряную тьму, увлекая за собой и меня...
- И откуда ты такой на мою голову?
- Как, откуда?.. Сын твой.
- Сын? Сыночек... Повзрослел-то...
- Три года прошло. Как у нас дома сейчас?
- Повзрослеть-то повзрослел, но ума вот не прибавилось.
- Мама, да ладно тебе. Что дома-то?
- У других дети как дети. Родителей любят, дома живут, внуков дарят.
- Ой, мама!
- И правда. Что это я о себе да о себе! Ты как? Где живешь? Что делаешь?
- Больно мне, мама.
- Дай, поцелую. Все пройдет.
- Голова болит.
- Ну-ну, ничего... Легче?
- Легче, мама. Темно только. Боюсь я.
- И что ж, что темно? Ты же взрослый.
- Не получается, мама. Сил нет.
- Я помогу. Иди домой, сынок. Слышишь? Иди ко мне, домой.
- Сейчас, мама, полежу только...
- Никаких "полежу". Уже поздно. Иди домой...
- Иду, мама
Господи, как больно! И это проклятое марево!
Мир перед глазами расширился до нормальных пределов, вырвавшись из клетки моего сознания. Я сидел на коленях на полке, там же, где меня застиг удар, и прижимал ладони к разбитой переносице. Из ноздрей густым потоком мне на колени и на снег подо мной струилась кровь. Все лицо и руки были измазаны ею, и я безуспешно пытался остановить кровотечение снегом, который прикладывал к носу.
Как больно-то! Не столько физически, сколько морально, от нелепости случившегося. Сколько, сколько мне еще предстоит мучений... В моей душе царил полный хаос гнева, досады и обиды неизвестно на кого. И почему все поворачивается именно так?