Глава 5
Определить местонахождение верблюдов с воздуха было сравнительно легко, но найти их на земле, в лабиринте пересохших речушек, холмов и промоин, неразличимых с самолета, оказалось очень трудно. Я отправилась на поиски вместе с Дженни и Толи. Мы сели в многострадальную маленькую "тоёту" и проехали сколько смогли по кустарниковым зарослям, сплошь покрывавшим каменистую землю, а потом пошли пешком с собаками, немедленно устремившимися в погоню за призрачными леопардами и воображаемыми тиграми. Готовность Дигжити выслеживать любое животное, кроме верблюдов, была источником нашего постоянного недовольства друг другом. Я пыталась приучить Дигжити отыскивать верблюдов - ее помощь была бы мне очень кстати, - но она не проявляла ни малейшего интереса к этому скучному делу. Зато с невероятным азартом охотилась на кенгуру и кроликов, преследовала их по нескольку часов подряд, перепрыгивая через куртины спинифекса и вертя во все стороны головой, как заправская балерина. Смотреть на нее было истинным наслаждением, но поймать кенгуру или кролика ей ни разу не удалось.
Я надеялась быстро найти следы верблюдов, и мы пошли напрямик, пересекая, где возможно, пересохшие русла и промоины. Поднялись на вершину холма, рассчитывая увидеть верблюдов издали, но перед нами простирались лишь недвижимые серо-зеленые кусты, усыпанные личинками жуков; красные, растрескавшиеся скалы, протянувшиеся на многие и многие мили, и красная земля. Я решила спуститься по противоположному склону холма, чтобы выйти к другому пересохшему руслу, и мы, спотыкаясь, поплелись вниз вдоль каменистых отрогов, где идти было легче. Солнце стояло почти над головой. Мы дошли до подножия холма, двинулись вниз по пересохшему руслу, которое, как мне казалось, должно было вывести нас на менее всхолмленную равнину, и вдруг увидели на песке нечто странное. Свежие человеческие следы - кто-то шел нам навстречу. Мы остановились как вкопанные. На какую-то долю секунды я остолбенела: господи, кто мог оказаться здесь, в этом пересохшем русле, в этой забытой богом дыре в летний полдень? А потом меня будто стукнули по затылку, и я все поняла: это были наши собственные следы, мы не только вышли гораздо левее того места, куда должны были выйти по всем законам и правилам, но умудрились пойти в прямо противоположном направлении. Я села на землю. Мне казалось, что сейчас у меня из ушей полезут обрывки перфокарт, повалит дым и посыплются искры. Что случилось с севером, югом, востоком и западом? Куда они делись? Минуту назад я твердо знала, где встает солнце, а где садится. Это заговор. Кто-то нарочно сбивает меня с толку.
Страх пробрал меня до костей, но я получила хороший урок. Я увидела свой труп - запекшееся на солнце тело в золотистых струпьях лежит в яме где-то в пустыне, - я увидела, как после нескольких месяцев скитаний я возвращаюсь в Алис-Спрингс в полной уверенности, что добралась до Уилуны. Незадолго до исчезновения верблюдов кто-то подарил мне медицинскую брошюру с описанием смерти от жажды (я оценила этот трогательный, осмысленный, а главное - уместный подарок). Из брошюры я узнала, что смерть от жажды - один из самых мучительных способов отправиться на тот свет, включая даже пытки в средневековых застенках. У меня не было ни малейшего желания умереть от жажды. Я поняла, что возлагала слишком большие надежды на свой дар следопыта и умение Дигжити находить дом, в то время как надо научиться определять направление. Чем>я и решила заняться и заодно приобрести другие навыки, помогающие человеку выжить в трудных условиях.
Когда мы наконец нашли верблюдов, они не скрывали, что чувствуют себя виноватыми, пристыженными и жаждут вернуться домой. Они потеряли почти все ножные ремни и два колокольчика, дня три они ходили взад и вперед вдоль длинной изгороди, преградившей им путь к дому Бассо. Верблюды понимают, что такое дом. Когда они привязываются к какому-то месту, можно не сомневаться, что в любом случае они постараются туда вернуться. Дуки и Баб, очевидно, отказались последовать за Зелли, а она, наверное, не захотела остаться в одиночестве. По дороге домой верблюды вились вокруг меня, как мухи, переступали с ноги на ногу, смущенно опускали головы или тайком поглядывали на меня, прикрывая глаза красиво изогнутыми ресницами - одним словом, всячески показывали, что хотят загладить свою вину, что любят меня и сожалеют о случившемся. Нога Баба почти совсем зажила.
Теперь, когда путешествие перестало быть химерой, когда я поняла, что оно действительно состоится, у меня глаза лезли на лоб от несметного количества неотложных дел. Я совершенно не представляла себе, откуда взять деньги на покупку снаряжения и другие расходы. Верблюды отнимали у меня столько времени, что о дополнительной работе в городе нечего было и думать. Родные и друзья, наверное, согласились бы меня выручить, но я не хотела к ним обращаться. Я всегда жила на гроши, всегда еле сводила концы с концами, залезь я в долги, ушли бы годы, прежде чем я смогла бы расплатиться. А сидеть в долгах очень противно, и, кроме того, мне казалось бесчестным просить у родных деньги на путешествие, из-за которого они, как я знала, и так чуть не умирали от страха. Но главное, я мечтала все сделать сама, без вмешательства посторонних, без чьей-либо помощи. Самостоятельность так самостоятельность.
И я металась в доме Бассо, нервничала, сходила с ума от беспокойства, грызла ногти - обгрызла их чуть не до локтей, - а в один прекрасный день кто-то из друзей привел ко мне молодого фотографа. Рик сфотографировал меня, нашего общего знакомого и верблюдов, но его появление, имевшее самые неожиданные последствия, не произвело на меня никакого впечатления, и на следующий день я благополучно о нем забыла.
Рик тем не менее пришел снова, он привел с собой несколько человек из города и остался обедать. Я была так поглощена своими делами, что и эта встреча почти полностью изгладилась у меня из памяти. Рик показался мне славным мальчиком, из тех по-детски бездумных фотожурналистов, кто вечно мечется из одной горячей точки земного шара в другую, никогда не успевает ничего разглядеть и тем более осознать. У него были поразительно красивые руки, ни прежде, ни потом я не встречала человека с такими руками, с такими длинными тонкими пальцами, о5 вивавшимися вокруг фотоаппарата, как лапки лягушки, и я плохо помню маловразумительные доводы, которые он приводил, защищая свое право делать в пересохшем русле стандартные фотографии аборигенов для журнала "Тайм", притом что он не знал об аборигенах ровно ничего и не очень стремился узнать хоть что-нибудь. И еще одна мелочь: Рик пристально меня разглядывал, ему, видно, казалось, что я немного тронулась. Вот и все, больше я ничего не запомнила.
Так вот, Рик уговорил меня обратиться с просьбой о денежной помощи в "Нэшнл джиогрэфик" . Несколько лет назад я уже обращалась в этот журнал и получила вежливый отказ. Но в тот вечер, когда гости уехали, я написала блистательное, по моему предвзятому мнению, письмо и начисто о нем забыла.
До приезда в Алис-Спрингс мне ни разу не приходилось брать в руки молоток, заменять перегоревшую лампочку, шить платье, штопать носки, менять колесо или пользоваться отверткой. Всю жизнь я считала, что работа, требовавшая терпения, хороших рук, умения разбираться в чертежах, мне недоступна. Но здесь, в Алис-Спрингсе, я должна была сама сделать выкройку всех сумок и мешков и сама их сшить, не говоря уж про изготовление седел. Курт, Саллей и Деннис научили меня многим премудростям, и все равно я спотыкалась на каждом шагу. Довольно скоро я убедилась, что метод проб и ошибок является отнюдь не самым эффективным, когда хочешь изготовить нужную вещь. Тем более что я не могла позволить себе роскошь потратить лишний кусок материи, или лишний час времени, или потерять рассудок. У меня не было ни гроша, я отказывала себе во всем, чтобы скопить немного денег и купить необходимые мелочи, поэтому каждая сломанная заклепка била меня по самому больному месту - по карману. Я должна была сварить раму подходящего размера для седла Зелейки, сшить три кожаных чехла, набить их ячменной соломой и укрепить эти прокладки на раме. Надо было раздобыть подпруги, грудные ремни, подхвостники, а также различные планки и крючки, чтобы скрепить упряжь. Два других седла нуждались в переделке, а кроме того, надо было позаботиться о шести парусиновых сумках, четырех кожаных, фляжках для воды, постельных принадлежностях, покрышках для тюков, скроенных так, чтобы их можно было закрепить на поклаже, о планшете для карты и тысяче других мелочей. Я терялась и впадала в отчаяние. К счастью, Толи пришел мне на помощь. Он обладал особым даром: все спорилось у него в руках. Как я ему завидовала! Часами сидела я рядом с ним, хныкала, вертела в руках обрывки парусины, тесьмы, кожи, медные заклепки, куски пластика, еще что-нибудь, то и дело убеждалась в своем полном бессилии, громко всхлипывала и, снедаемая нетерпением, в бессильной ярости разбрасывала все вокруг себя. Однажды, когда после очередного приступа отчаяния я разразилась бурным потоком слез и рубашка на плече Толи промокла насквозь, он сказал:
- Понимаешь, Роб, все дело в том, что ты должна научиться любить эти заклепки.