Александрия 15-го-18-го января.
И небо, и вода бирюзового цвета… В последний раз прохаживаемся с Семеном Семеновичем по мостику. Пред нами, на носовой части, целое стадо свиней, взятых на борт вчера: от буширита до кухни некуда яблоку упасть. Новым путешественникам отгородили сравнительно мало пространства для того, чтоб они не побились дорогой, но один задохся вследствие тесноты и (по уверению ресторатора, подавшего нам к завтраку свиные котлеты) был выкинуть в море. В Порт-Саиде, когда их грузили - особым способом, за задние ноги - свиньи пронзительно визжали. "Больше от нежности", объяснял капитан; "поверьте, им совсем удобно". В настоящую минуту они хрюкают и грызутся между собою, являл безобразную смесь рыл, ушей студнем, и хвостов завитком.
- Каково зрелище? обратился ко мне Семен Семенович;-не даром свинью свиньей назвали… Знайте же, что Араб хуже свиньи (я просил капитана, как человека бывавшего в Египте, дать мне некоторые напутственные наставления)… Араб во сто раз хуже, и в сношениях с ним советую вам не следовать русской пословице: замахнись да не ударь, иначе он вас сам, если и не ударить, то кровно оскорбить. Первым делом вы конечно купите себе трость…
Я было заикнулся о человеческом достоинстве.
- Человеческое достоинство?… А еще хотите ехать вверх но Нилу, в Нубию… Стыдитесь! Если вы такой деликатный, вам немедленно, из Александры же надо возвратиться восвояси.
И Семен Семенович пришел несколько случаев назойливости и мошенничества Арабов.
- Знаете ли, например, что сделали со мной эти душегубы внутри большой пирамиды. Одного туда не пускают, да я ни за какие деньги не пошел бы один. Повлекли меня за руки двое Арабов с огарками. Сначала спускаешься вниз покатым коридором, аршина в полтора вышины; приходится идти, перегнувшись вдвое; чем дальше, тем душнее. Пот лил с меня градом. Наконец мы выпрямились и полезли вверх; потолок поднялся высоко, еле видно. Идем боком по узкому выступу вдоль стены, под ногами пропасть без дна, по ту сторону в стене тоже выступ… Вдруг искусители оставили мои руки и перескочили на тот бок. Гляжу - сели, свесивши ноги и сидят; огарки приставили вплотную к стене; огонь лижет камень, коптит, и уже ровно нечего не видно, только тени какие-то ходят. "Что же вы, черти?" спрашиваю.
Отвечают, что устали и что без бакшиша дальше не поведут.
- Так ведите же, мародеры, назад.
- И назад не можем, тяжело без бакшиша…
По-арабски я не умею, мы больше знаками объяснялись.
Еще пред тем, как лезть внутрь, я вынул из кармана кошелек, отстегнул запонки, снял даже обручальное кольцо и все отдал в руки оставшемуся снаружи товарищу, словом для Арабов демонстрацию сделал: с меня мол взятки гладки. Как видите, не помогло. Уж я кричал, ругался, грозил им судом и каторгой, а пошевельнуться боюсь… Этак они меня, подлецы, с четверть часа продержали. Хорошо и то, что со иной револьвера не было: одного я застрелил бы, другой бы убежал, а без посторонней помощи я не сумел бы выбраться назад.
Мы приближаемся к Александры. Слева тянется линия земли; в одном месте можно различить кучу строений, - это крепость Абукир. Впереди, где небо сходится с водой, в бинокль видны махры пальм; стволы их показываются мало-помалу, - иные уже совсем поднялись, вынырнула даже узкая кайма берега, а дальше всплывают новые верхушки, и пальмы растут из моря как грибы. Мне в первый раз приходится быть свидетелем подобного явления, служащего наглядным доказательством шарообразности нашей планеты. Появились еще здания, - местечко Рамли, подгородные дачи, за ними начинается Александрия. Вид её не живописен: далеко растянувшаяся полоска белых домов, маяк как черточка, и всюду низменные берега.
У входа в гавань есть подводные камни, и навстречу Константину выехал лоцман, совершенно излишний в такую тихую погоду как сегодня. Когда мы вошли в порт, город исчез за частыми мачтами.
Прежде чем Константин отыскал свою бочку, на ют вскарабкалось множество рассыльных из гостиниц. Они было приступили к Американцам из Яффы, но распознав в них, по некоторым крутым приемам людей тертых, обратили всю свою обязательность на меня. Из Порт-Саида я по телеграфу просил вице-консульство наше в Египте выслать за мной каваса и потому не нуждался в их услугах.
Вот один тихонько сует мне под нос карточку с надписью: "Hotel d’Orient".
- "Best hotel", произносит он внушительно-конфиденциальным тоном.
- Пожалуйста, не верьте ему, sir, возражает другой и вытаскивает свою карточку "Hotel d’Europe".
- Не нужно, говорю я, убирайтесь!
Однако толпа увеличивается; пред моими глазами мелькают всевозможный названия гостиниц; несколько оборванных лодочников дергают меня за рукав… Я отмахиваюсь и тычу пальцем по направлению каваса, который подъезжает к пароходу; но они разгорячены, ничего не видят, не слышат; крики, брань, неистовые лица… Минуту спустя, галдящие Арабы влекут меня к борту с явным намерением утопить….
И вдруг - тишина; все рассыпались, как по колдовству…. Предо мной стоит Семен Семенович и мощною рукой держит за шиворот одного из лодочников.
- Что? спрашивает он, - попробовали вы вашего человеческого достоинства?
Расстались мы с капитаном друзьями. Он взялся отвезти моему константинопольскому товарищу, - тому что проси и маленького невольника, - купленную в Бейруте палку сахарного тростника.
Сахарный тростник едят, то есть, отрезав колено, сосут мягкую внутренность; приторно и отзывается древесиной.
Кавас собрал мои вещи и мы поехали, пробираясь между корпусами бесчисленных судов; лодка двигалась под звуки арабской дубинушки. Проворные, ловкие, но слабосильные Арабы не в состоянии делать какую бы то ни было работу без круговой песни, в высшей степени унылой и монотонной.
В таможне кавас ушел вести переговоры с чиновниками, и меня снова обступили ненавистные комиссионеры. Один - в сюртуке без пуговиц - окружал мою особу всякими попечениями.
- Сколько у вас мест? осведомлялся он озабоченна.
- Не ваше дело.
- Но если вы не знаете числа своих чемоданов, вы легко можете их растерять. Не хотите ли пройти направо здесь вас беспокоят, к тому же сквозной ветер…
- Покорно благодарю.
- Я нанял вам экипаж.
- Напрасно. Отстаньте от меня наконец, со мной есть кавас.
- Где же он? я сейчас его приведу.
Впрочем при появлении каваса, у которого в числе других атрибутов власти была обыкновенная, палка, непрошеный покровитель скрылся…
Мне хотелось поселиться поближе к свободной стихии; но лучшую гостиницу, Hotel d’Angleterre, с террасой над морем, недавно закрыли за долги; извозчик повез меня в Hotel ties Messageries, тоже на морском берегу и недалеко от генерального консульства.
После Перы, Александрия приятно поражает вас своими широкими улицами, отличными тротуарами и мостовой. Еще неопрятные в портовой части, дома к центру города растут, хорошеют и убираются вывесками. Place des Consuls иначе Place Mehemet-Ali - продолговатая площадь с бульваром посредине - щеголяет уже бронзовым монументом, бассейном и цельными окнами; в магазинах можно найти
"Все, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной,
Все, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный,"-
и если бы не Бедуины, не тюрбаны, не пальмы, не живые какаду во дворах, - если бы бронзовый памятник изображал не Турка, вы усомнились бы, что находитесь на Восток, а не в одной из европейских столиц.
"Messageries" оказалась гостиницею средней руки. Плачу я в сутки со столом и кофе двенадцать франков, за которые испытываю разные неудобства. Положим с утра до вечера я слышу прибой волн и днем вид из моей комнаты, пожалуй, искупает её убогую меблировку. Зато ночью стекла гремят от ветра, опущенный занавес, даже при закрытом окне, вздымается парусом, и комары поют докучливые песенки над колеблющимся пламенем свечи; под пологом, необходимою в этом крае принадлежностью всякой кровати, простыни и наволоки мокры, хоть выжми… При такой обстановке и самый шум прибоя не навевает возвышенных мыслей.
Сырость впрочем господствуешь не в одной этой гостинице; в январе в городе всюду сыро, и только третий и четвертый этажи обитаемы. Состоятельные люди на зиму переезжают из Александрии в Каир. Летом, наоборот, Каир несносно жаркий, пустеет как Понтийские болота; Александрия же делается первенствующею столицей и резиденцией хедива.
Немедленно но приезде я посвятил несколько часов ознакомлению с монетною системой и с арабским языком - то и другое в размере, необходимом для путешественника, который не желает, чтоб его обсчитывали на каждом шагу.
Немного времени понадобилось кавасу, чтобы раскрыть мне тайны египетского курса. Здешняя лира (приблизительно английский фунт стерлинги) заключает в себе двадцать пять франков или сто пиастров-tarifs (большие серебряные пиастры), или двести пиастров-courants (малые серебряные пиастры), или четыреста медных пиастров, или… но курс на медь так изменчив и обращение её в городах так ничтожно, что о дальнейших подразделениях говорить не стоит. Самых мелких денежных знаков насчитывают в лире от трех тысяч пятисот до четырех тысяч и более. Ассигнаций вовсе нет; золото ходит почти исключительно английское; серебро преимущественно русское 84-й пробы - рубли, полтинники и четвертаки; четвертак равняется франку. Турецкого золота и серебра никто не берет.