- Голову дам на отсечение, что он переодетый аристократ, - решительно заявила она.
- Вы дешево цените вашу прелестную буйную головку, дитя, - засмеялся Резанов, притянул ручку Консепсии к себе и крепко прижал ее ладонь к своим губам в долгом поцелуе.
Через пять дней из Монтерея вернулся от губернатора гонец с письмом на имя Резанова.
"Я эгоистично рад, - писал губернатор, - что ваше превосходительство, хотя бы из-за необходимости ремонта корабля, вынуждено подольше погостить у нас. О том, чтобы вам были предоставлены все возможные удобства и услуги, я одновременно даю распоряжение исполнительному и талантливому юному коменданту.
Однако, простите, ваше превосходительство, но я никак не могу допустить вас совершить верхом столь долгий и утомительный путь ко мне в Монтерей и собираюсь немедленно выехать сам, чтобы повидать вас в Сан-Франциско. Смею думать, что гостеприимная семья дона Аргуелло и в особенности его прелестные дочери не позволят вашему превосходительству скучать.
Я рассчитываю быть в Сан-Франциско между 5 и 7 апреля.
Примите, ваше превосходительство, уверения в совершеннейшем моем почтении".
"Боится пустить внутрь страны", - подумал Резанов, прочитав письмо в присутствии Аргуелло и монаха, а вслух сказал:
- Как вы здесь все любезны, господа! Мне будет трудно перещеголять вас, когда вы будете моими гостями в Санкт-Петербурге: дон Арильяго жертвует своим покоем и приедет сюда сам. Это чересчур любезно.
- Он хорошо знает, как это будет приятно вицерою и королю, - ответил ему Аргуелло.
Дни бежали незаметно. Дипломатическое ухаживание Резанова за Консепсией с каждым днем успешно двигалось вперед. Не двигалось только дело приобретения запасов продовольствия для русских колоний.
Несмотря на то, что значительную часть дня весь экипаж "Юноны" проводил у Аргуелло, по крайней мере по два раза в день Резанов посылал егеря к Консепсии то с запиской, то с книгами, то с тем и другим. Необходимость заставляла дорожить этой перепиской. В ответных записках Консепсия сообщала много интересного о том, что происходило за кулисами неизменных любезных отношений.
Когда 7 апреля приехал старик дон Жозе де Аргуелло, он застал у себя моряков, запросто беседующих с сыном. Взглянув на Консепсию, он понял все и укоризненно покачал головой. Офицеры тотчас скрылись в комнаты барышень, спасаясь от задержавшегося внизу губернатора, и сбежали черным ходом…
О приезде губернатора громогласно возвестил пушечный салют, приведший офицеров сначала в изумление, а потом в тревогу, так как после девяти выстрелов из крепости все они услышали их повторение - так выдала себя батарея, скрытая за мысом: раньше ее не было.
Официальное приглашение губернатора было передано утром монахами. На недоумение, высказанное Резановым, падре Педро, смеясь, заметил:
- Неужели мы, святые отцы, хуже офицеров?
- Я бы не выражал своего недоумения, - в тон, шутливо сказал Резанов, если бы святые отцы привезли мне приглашение к его святейшеству папе римскому, но удивился, если бы получил такое приглашение через офицеров.
- Мы живем в Америке, - примирительно заметил де Урия, - и, видит бог, ничего, кроме искренности, в этих делах не понимаем…
По дороге к губернатору Резанов спросил отца Педро, дано ли, наконец, разрешение продать ему хлеб.
- Я вам скажу совершенно конфиденциально, - ответил монах. - Губернатор перед самым отъездом из Монтерея получил от вицероя из Мексики эстафету о том, что Россия с нами уже начала или собирается начать войну.
- Какой вздор! - натянуто засмеялся Резанов. - Да разве я бы пришел к вам, если бы мы были враги?
- И мы с отцом Жозе так же сказали, а он спросил: "А вы знаете, где два исчезнувших их корабля?"
- Резанов пожал плечами и про себя подумал: "Кажется, они больше боятся нас, чем мы их…"
Губернатор встретил Резанова в парадной форме, на дворе. С ним приехал и главный поклонник Консепсии, комендант Монтерея, дон Жозе Нурриега де ла Гарра, артиллерийский офицер.
За обедом Консепсия, не обращая внимания на влюбленное в нее многочисленное окружение, тщетно, с досадою ловила взгляд Резанова. Он был чем-то очень озабочен и почти не замечал ее, а после обеда тотчас удалился с губернатором в кабинет.
- Не удивляйтесь, ваше превосходительство, моей нетерпеливой просьбе дать мне аудиенцию сейчас, - начал он разговор с губернатором. - Я хочу рассеять какие бы то ни было сомнения, которые могли зародиться у вас.
- У меня нет никаких сомнений, уверяю вас, но я самым внимательным образом вас выслушаю, - ответил с готовностью губернатор. - Присядемте.
- Мой приход, - снова заговорил Резанов, - имеет единственной своей целью установление добрососедских отношений. На этих отдаленных от метрополий берегах и вы и мы не можем похвалиться особой прочностью своего положения. Время тревожное, ожидать можно всего. Правда, мы предпринимаем кое-какие меры. Эскадра, которой вы интересуетесь - это проба переброски морских сил в Восточный океан.
- Вы хотите сказать, что намерены бросить сюда более крупные силы? Но в таком случае мы должны опасаться вашего усиления, - недовольно проговорил губернатор.
- Что вы, ни в коем случае! Я хочу только сказать, что мы намерены усилить защиту своих владений в Америке и обеспечить их всем необходимым. Наш север богат пушниной и рыбой, но остро нуждается в хлебе: его мы можем получить либо в далеком Кантоне, либо от избытков нашего соседа - испанской Калифорнии. Об этом я уже сделал представление императору и думаю, что мы могли бы договориться о широком и выгодном для обеих сторон товарообмене.
- Мы осведомлены уже о широких полномочиях, которые предоставил вам император российский в делах американских. К сожалению, мое положение менее самостоятельно. Разрешите мне подумать до завтра… Скажите, ваше превосходительство, - спросил губернатор после некоторого молчания, - знаете ли вы, что у вас война с Пруссией?
- Очень может быть, - ответил Резанов, - но я полагаю, что Испания никак не заинтересована в наших спорах из-за Померании.
- Это так, однако сведения, полученные мною за последние пять с половиной месяцев, показывают, что и отношения ваши с Францией, а значит и с Испанией, не особенно хороши, - продолжал губернатор.
- Находясь в такой отдаленности от метрополий, мы, по-моему, не должны руководствоваться в своих действиях временными колебаниями весьма неустойчивой политической погоды в Европе, - с улыбкой заметил Резанов. Ведь может случиться, что мы здесь заведем ссору, когда там будет заключен мир.
- Однако может быть и наоборот, - возразил губернатор.
На следующий день из спешно доставленного письмеца Консепсии Резанов узнал, что до поздней ночи все мужчины в доме заняты были записыванием и переписыванием состоявшейся беседы и что оба миссионера горячо поддерживали просьбу Резанова продать хлеб, ссылаясь на необходимость пополнить тощую казну миссии и освободиться от накопившихся больших излишков. Губернатор посвятил их в грядущие политические осложнения и заявил, что до получения официальных сведений об этих осложнениях необходимо каким-нибудь образом поскорее расстаться с гостями… "Я проплакала всю ночь, черствый и неблагодарный вы человек!" - так кончалась записка Консепсии.
- Буду с вами совершенно откровенен, мосье Резанов, - сказал без предисловий губернатор на следующий день. - Я от всего сердца желаю вам добра и, так как с часу на час ожидаю неблагоприятных вестей, то искренне желаю только одного - чтобы до прибытия ожидаемого мною курьера вы поспешили дружески с нами расстаться.
- Я полагаю, господин губернатор, - вспыхнул Резанов, - что, имея от своего правительства предписания об оказании мне дружеского приема, вы и в этом случае не нарушите международных обычаев и мы расстанемся не менее дружески - в срок, официально вами назначенный.
- В этом вы можете быть уверены, - ответил губернатор, пожимая руку гостю.
- А в таком случае, - предложил Резанов, - оставим эти неприятные для нас обоих разговоры и вернемся к вопросу, который мною был поставлен вчера.
- Скажите, зачем вам столько хлеба, мосье Резанов? Ведь для вашего обратного путешествия много не нужно, а между тем мы, продавая вам требуемое количество хлеба, начали бы внешнюю торговлю с вами в буквальном и широком смысле слова, на что я не имею разрешения моего правительства.
- Не такое уж большое количество… Но дело в том, что судно требует починки и выгрузки балласта. Ясно, что вместо совершенно ненужного балласта я предпочитаю нужный хлеб. Его на обратном пути я развезу понемногу по всем нашим факториям и вернее определю в генеральном плане все потребное нам ежегодно количество.
- Я слышал, что у вас есть товары на обмен, - сказал губернатор. Обмена я допустить никак не могу, но решаюсь отпустить вам хлебные продукты на пиастры.
- От платежей пиастрами, ваше превосходительство, я не отказываюсь. Однако мне, признаюсь, было бы весьма приятно освободиться от небольшого количества товаров, заметьте, нужных для вашего края. Это лучше, чем везти их обратно. Ведь в конце концов можно сделать так: миссионеры привезут хлеб, я заплачу пиастры и получу от них квитанции, которые вы в подлинниках представите вицерою, а не все ли вам равно, на какие нужды истратит эти пиастры святая церковь, коленопреклоненно благословляя вас за это дело?
- Кажется, она за вас уже давно усердно преклонила колени, - смеясь, заметил губернатор. - Право же, не могу дать на это разрешения, а хлеб вы получите, только оформите свое требование официальной нотой ко мне.
- Благодарю вас, в таком случае я сейчас распоряжусь разгрузить корабль, а ноту пришлю завтра.