– "Пишет шах Ширвана. Судно мое разбилось под Терхами, а твои люди пришли и купцов поймали. И товар их пограбили. А ты бы ради меня тех людей ко мне прислал и товар их собрал, ведь те люди посланы на мое имя. А если тебе будет что-нибудь надобно у меня – ты ко мне пришли, и я своему брату ни в чем не откажу, а людей тех ты отпусти".
– Видишь, как милосерден грозный и могучий повелитель наш! – воскликнул Асан-бек.
Никитин вспомнил слова Папина и подумал: "Не слишком ли заискивает этот "грозный и могучий" повелитель перед князьком разбойничьего племени", но промолчал.
– Как быть теперь? Как это письмо доставить и людей выручить? – спросил он у Асан-бека.
– Повелел правитель Дербента дать тебе в провожатые того самого гонца, что в Шемаху ездил, и отправить тебя, если захочешь, к кайтахам с письмом великого ширванского шаха. Поедешь?
– Сегодня же поеду!
– Какой горячий! Нельзя сегодня и завтра нельзя: гонец отдыхать будет. А послезавтра скачите!
К кайтахам…
Через два дня Никитин и гонец шаха рано утром покинули Дербент и отправились на север, в кайтахские земли.
Ехали вдоль берега. Сначала дорога шла мимо садов и виноградников, но скоро они остались позади.
Путники въехали в сухую, к осени и вовсе выгоревшую степь. Только седая полынь, качаясь от ветра, испускала пряный, дурманящий голову запах да верблюжья колючка норовила ухватить коней за ноги. Местами земля была покрыта блестевшим на солнце белым налетом соли.
В таких местах пропадала даже полынь и лишь какие-то странные мясистые растения оживляли мертвую почву. Желтые горы непрерывно тянулись по левую руку.
Прохладное утро сменилось жарким днем. Запасливый гонец захватил с собою огурцов, груш, вишен и всю дорогу угощал ими Афанасия. Это был добродушный и общительный человек, он заговаривал со всеми встречными, шутил, расспрашивал о новостях и сам, приосанившись и поправив черные усы, рассказывал, как только что ездил в Шемаху, к шаху, а вот теперь скачет по особо важному, тайному делу к кайтахскому хану и везет с собой русского.
Путников везде зазывали в гости и угощали всем, что было лучшего. Ночевали в небольшом ауле у родственников гонца. Никитин скоро заснул, а его неутомимый спутник до глубокой ночи просидел на плоской крыше, рассказывая разные были и небылицы. В горах непрестанно выли шакалы , и полосатые гиены в поисках падали подходили к самой околице.
На рассвете Никитин разбудил гонца. Путники умылись из медного кувшина и, позавтракав лепешками с кислым молоком, простились с хозяевами и отправились дальше.
Теперь вдоль дороги тянулись невысокие глинобитные ограды. За ними – яблоневые и грушевые сады, виноградники, рощи миндаля и грецкого ореха, огороды и бахчи. Попадались тенистые леса.
Однако лес тянулся недолго, и коням все чаще приходилось перебираться через широкие полосы камней, гальки и песка.
– Зимой здесь вода бурлит – с гор бежит. Человека на коне сбить может. А летом, видишь, сухо, – объяснял спутник Никитину.
Так, поднимаясь все выше, ехали полдня.
Лес сменился кустарником, а тот в свою очередь уступил место голым, словно из тонких плиток сложенным скалам да пологим склонам, покрытым лишь бурой травой. Птицы исчезли, и только сотни проворных горных черепах с деловитым видом ползали по камням. Трудно найти место более унылое и безотрадное.
– Вон там кайтахский хан живет, – сказал гонец, показывая на видневшееся вдали ущелье.
Он стряхнул нагайкой пыль с одежды, поправил шашку на поясе, закрутил усы и пустил коня рысью.
Стаи рослых злых собак встретили их неистовым хриплым лаем. Ловко ударив самую смелую из них нагайкой поперек спины, гонец еще быстрее погнал коня.
Никитин старался не отставать. Облако пыли взвилось над ними. На всем скаку подъехали они к заставе, заграждавшей вход в аул, и остановились. Из невысокой башенки вышел оборванный человек в белоснежной папахе.
– Что за люди, зачем приехали? – спросил он.
– Люди шаха Ширвана. Везем письмо от светлейшего шаха к хану.
– Проезжайте с миром, – ответил страж.
И всадники въехали в аул.
Аул кайтахов раскинулся по обоим склонам ущелья. Сакли в беспорядке громоздились по кручам. Повсюду бежала вода, вдохнувшая жизнь в этот уголок горной пустыни. Она журчала под ногами, шумела, падая на дорогу с камней, пряталась в желоба и уходила под сакли, собиралась в небольших каменных колодцах под тенью тополей и тутовых деревьев.
– Здесь пленников хана держат. Только виду не подавай, что знаешь, – вполголоса сказал гонец, когда они проезжали мимо низкой длинной стены, выложенной из дикого камня и обмазанной глиной.
Никитин невольно придержал коня. Здесь, за стеной, сидели его земляки: и тихий Юша, и хитрый дед Кашкин.
На ночь остановились у седобородого кайтаха. Сам хозяин и два его сына провели гостей в саклю, устланную кошмами и коврами и увешанную дорогим оружием: кинжалами, мечами и щитами.
Заметив, что Никитин любуется оружием, гонец сказал:
– Кинжалы смотришь? Наш хозяин да и многие другие кайтахи – замечательные оружейники. Кайтахские кинжалы всюду ценятся. Только при хозяевах не хвали оружие, ничего не хвали: сейчас же подарят, а тебе отдаривать-то нечем.
После обильного угощения – жареного барашка, риса, кишмиша, дыни – хозяева оставили гостей отдохнуть с дороги. Но заснуть им не удалось: в сакле было душно, верещали сверчки.
К вечеру снова пришли хозяева и позвали Афанасия и его спутника на плоскую крышу. Опять принесли угощение: изюм, варенье из дыни и инжира, кислое молоко и соленые лепешки.
Хозяева из вежливости ни о чем не расспрашивали Никитина. Он молча сидел на краю крыши и смотрел на вечерний аул, туда, где еле виднелась из-за оград и белых домов длинная низкая стена.
Всюду тянулись вверх чуть заметные дымки, пахло горелым кизяком . Скот возвращался в аул, поднимая пыль. Мальчишки выходили навстречу, с шутками и смехом загоняли его в ограды. Никитин подумал, что и на Руси сейчас вечер. Хозяйки готовят ужин, тоже возвращается домой скотина, и пыль, заслоняя закат, поднимается над дорогой.
Кайтахские пленники
Настало утро, и гонец отправился передавать письмо ширванского шаха.
– Ты никуда не ходи, – сказал он Никитину. – Ты русский, гяур . В этом доме тебя в обиду не дадут. Пословица гласит: "Гостя почти́, даже если он неверный". А на улице тебя всякий обидеть может. Подожди!
И опять Афанасий стал ждать. Его знобило, клонило ко сну, кости его болели.
В полдень явился гонец.
– Все устроил! – закричал он. – Иди поднимай своих!
Торопливо перекрестившись, Никитин бросился вслед за гонцом.
Медлительный сторож провел Афанасия и гонца через два маленьких дворика и ввел их в третий. Дворик был небольшой и чистый, но откуда-то тянулся тяжелый запах.
– Здесь, – сказал сторож.
Никитин осмотрелся вокруг, но ничего, кроме гладко выбеленных стен и одной двери, в которую они вошли, не было видно.
– Где же? – удивленно спросил он.
Сторож показал вниз.
Тогда Афанасий увидел три вделанные в землю деревянные решетки. Он бросился к одной из них и припал лицом к щели между брусьями.
– Живы, родимые? – крикнул Афанасий, потом перебежал к другой и к третьей яме.
Нестройные голоса ответили из ямы, кто-то зарыдал.
– Отпирай скорей! – кинулся Никитин к сторожу; ему казалось, что тот бесконечно долго возится с замками.
Наконец деревянные решетки были подняты. В ямы спустили лестницы, и один за другим стали выходить наверх заключенные – худые, оборванные, грязные. Они отвыкли от яркого света и закрывали лица руками.
Юша, в драной грязной рубашке, босой и изможденный, кинулся к Никитину и прижался к его плечу.
– Дедушка помер… Дяденька Афанасий, родненький, куда же я-то теперь? Куда пойду, что делать буду? – заговорил Юша и вдруг громко, по-детски всхлипывая, заплакал.
– Ничего, Юша, не пропадешь, вместе жить будем, – уговаривал подростка Никитин, поглаживая его грязную русую голову.
– Все вышли? – спросил сторож.
– Все, – ответило несколько голосов. – Двое не выйдут: еще глубже нас закопаны.
Сторож пересчитал заключенных.
– Одиннадцать, – объявил он. – Один лишний. Двенадцать было русских – двое подохло. Должно быть десять. Кто лишний? – спросил он.
– Самаркандец лишний, – сказал кто-то из заключенных, и Никитин узнал самаркандского купца Али-Меджида, такого же худого, грязного и оборванного, как и все его товарищи по яме.
– Что стоишь, грязная собака?! – крикнул на него сторож. – Ступай, сын свиньи, обратно! Жди – может быть, выкупят тебя, а нет – сгноим в яме.
И он подкрепил свои слова ударом палки.