- Зато у меня там охота, - сообщил Мишель де Лоррен. - А в охоте я разбираюсь лучше, чем королева Мария, - добавил мальчик, даже не заметив, что в точности повторяет слова и даже интонацию шевалье де Бретея. Все-таки Мишель был обижен на кузину, назвавшую его любимое Бар-сюр-Орнен "провинциальной глушью". - А еще я граф де Лош.
В глазах принца из дома Валуа зажегся интерес.
- Лош? Я слышал о Лоше. Когда мы жили в Амбуазе, матушка говорила, что Лош это… сейчас вспомню… страре… страту… стра-те-ги-чес-кий пункт. Значит, ты граф де Лош… Вот здорово! "Де Лош" звучит гораздо лучше, чем "де Бар".
Мишель не нашелся с ответом, но вскоре обнаружил, что подавляющее большинство придворных думали так же. Имя "Лош" вызывало в них живейшее любопытство, а имя "де Бар" - только недоуменные пожатия плеч. Мальчик и представить не мог, каким образом дать понять благородным господам, что подобные телодвижения кажутся ему неуместными. Как назло каждый второй собеседник юноши имел право на обращение "ваше сиятельство" или даже "ваша светлость", и чуть ли не каждый кому-либо служил - его величеству королю, королеве-матери, Лорренам, Монморанси, Шатильонам, Бурбонам, Лонгвилям, Ларошфуко и еще Бог знает кому - шевалье Мишель пока не мог разобраться в сложных взаимоотношениях придворных.
И еще кое-что смущало юного графа. Мишель со всех сторон слышал вопросы о вещах, о которых не имел ни малейшего представления. "Сохранилась ли в Лоше клетка кардинала Балю?", "Так ли прекрасна Агнеса Сорель, как об этом говорят?", "По прежнему ли украшают Лош рисунки Лодовико Моро?" и "Правда ли, что во владениях графа имеется проклятое озеро?".
Стесняясь признаться в невежестве, а также в том, что он не удосужился побывать в собственном владении, юный шевалье только пожимал плечами и уверял, будто не обращал внимания на мелочи, а уж в проклятия и вовсе не верит, однако открытие, что он чего-то не знает, оказалось весьма неприятным. Кто такой кардинал Балю и какое отношение к князю церкви может иметь клетка? - недоумевал мальчик. В отличие от почтенного кардинала имя возлюбленной короля Карла VII было Мишелю знакомо, но он понятия не имел, была ли королевская любовница хороша или нет, так как никогда не видел портрета дамы и даже не знал, существует ли он. Однако больше всего шевалье расстроился из-за рисунков Лодовико Моро. Прежде мальчик искренне полагал, будто знает о рисунках все - и вот, пожалуйста, в его владениях могут находиться неизвестные ему творения.
Лишь одно обстоятельство утешало шевалье - коль скоро правитель Милана не находил ничего предосудительного в рисовании, значит и он, граф де Бар и де Лош, имеет право рисовать. Конечно, шевалье де Броссар не раз уверял юного графа, что в рисовании нет ничего постыдного, но, замечая, как при виде карандаша и бумаги хмурится дядюшка Гиз, пожимает плечами воспитатель братьев короля господин де Лансак и хихикают придворные, Мишель начинал сомневаться в самом себе, грустить, хлюпать носом и прятаться по углам.
Если бы дело происходило в Барруа, Мишель знал бы, что ответить весельчакам, но в Лувре граф де Бар чувствовал себя чужим и несчастным. Даже его родственники, как выяснил шевалье, были вынуждены служить. Герцогиня де Буйонн была его тетушкой и, однако - к потрясению шевалье - служила воспитательницей при короле Франциске II. А один из дальних кузенов Мишеля, двадцатилетний барон де Нанси, был простым корнетом королевской гвардии, ходил в караулы, словно статуя стоял на часах, а однажды в присутствии Мишеля получил жесточайший выговор от лейтенанта, который вовсе не имел никакого титула, но при этом отчитывал родственника Лорренов.
Юному графу очень хотелось с кем-нибудь посоветоваться, но и здесь он был одинок. Спрашивать совета господина де Броссара мальчик не решался, хотя вполне доверял его учености и благородству. Мишелю уже пришлось заметить, с каким уважением и почтительностью встречали его воспитателя все эти "сиятельства", "светлости" и даже "величества", и мальчика не оставляло странное чувство, будто для господина де Броссара титулы не имели никакого значения. Да и мысль попросить совета у кузенов, можно было счесть нелепостью. Во-первых, будущие соученики Мишеля были слишком малы, во-вторых, никогда не напоминали кузену, что он простой граф среди них - принцев, обращались к нему по имени и не возражали, когда он, в свою очередь, называл их "Александром" и "Анри". Так что Мишель де Бар мог просить совета и помощи только у дядюшки. Конечно, не у дядюшки Франсуа, по непонятной причине испытывавшего к племяннику неприязнь, а у дядюшки Шарля. Вот к нему после двух дней раздумий и сомнений и направил свои стопы юный граф де Бар.
К удивлению Мишеля покои кардинала Лотарингского были пусты, однако, приняв какое-либо решение, юный Лоррен не имел привычки от него отказываться. Не только покои кардинала, но и весь отель Клиссон показался мальчику вымершим, ибо дядюшка де Гиз со свитой отправился в Лувр обсуждать условия обучения сына, а слуги, пользуясь отсутствием господина, завалились спать. Мишель уже сбился с ног, когда неожиданно услышал голоса. Сквозь неплотно прикрытые портьеры граф де Бар разглядел своего воспитателя и дядюшку Шарля.
- …ваше появление в Париже было для некоторых весьма неприятным сюрпризом, - расслышал Мишель окончание фразы дяди.
- Полагаете, это должно меня волновать? - ледяным тоном переспросил шевалье де Броссар. - В любом случае, Шарль, я не намерен носить маску, чтобы успокоить вашего брата.
- Кто же говорит о маске? - примирительно заметил кардинал. - Бога ради, Броссар, забудьте вы это досадное недоразумение. Поверьте, я всегда считал, что отец и Франсуа заблуждаются, полагая, будто вы можете представлять для нас опасность…
- Ну почему же? - воспитатель пожал плечами. - Они были совершенно правы. Впрочем, к чему говорить о них? Ведь это вам я был обязан изгнанием.
Кардинал порозовел, а Мишель вжался в стену. Мальчик знал, как нехорошо подслушивать, и, смущенный странным разговором, от всей души желал поскорее уйти, однако не знал, как осуществить это желание, не привлекая внимания беседующих. В конце концов юный шевалье решил остаться на месте, придя к несколько странному выводу, что совершить проступок гораздо лучше, чем прослыть его свершившим.
Пока Мишель размышлял, кардинал Лотарингский пришел в себя и улыбнулся.
- Полноте, Броссар, у вас нет основания на меня обижаться. Что такое пара лет вдали от двора?..
- Семнадцать, Шарль, семнадцать. Неужели вы разучились считать? - с насмешкой заметил Броссар.
- Ну, пусть семнадцать, - поморщился прелат. - Хотя даже семнадцать лет вдали от двора - это не трагедия. Поверьте, в Бастилии вам было бы гораздо хуже. Я просто не мог допустить, чтобы человек вроде вас провел столько лет в крепости…
- Семнадцать лет в Бастилии не способен прожить ни один человек.
- Вот видите! - прелат всплеснул руками. - Неужели вы в самом деле полагали, будто сможете свести на нет влияние мадам Дианы?
- Видимо, мог, коль скоро вы так испугались, - с иронией произнес Броссар.
- А, бросьте, - кардинал отмахнулся. - Положим даже, вам бы это удалось. Вы что же думаете, Генрих простил бы вам разрыв с любовницей? Нет-нет, вы должны быть мне благодарны. Я спас вас от гораздо более печальной участи.
- Ну что ж, примите мою нижайшую благодарность, - с еще большей иронией поклонился де Броссар. - Кстати, удовлетворите мое любопытство. Объясните, каким образом вам удалось ограничить дело ссылкой, а не костром?
Мишель в ужасе зажмурился. Если бы он открыл глаза, то заметил бы, как дядя вновь покраснел.
- Смерть Христова, вы же понимаете, король никогда бы не довел дело до суда. Бастилия, ссылка - возможно, но костер!.. Нет, право, за кого вы меня принимаете?!
- За того, кто вы есть, Шарль - за Лоррена. А впрочем… вы меня разочаровали. Не спорю, ваш отец, ваш дядя-кардинал, ваши братья всегда готовы были использовать в своей игре церковь. Но вы…
Шарль де Лоррен развел руками.
- А в чем еще я мог вас обвинить? В измене, казнокрадстве, беспутном поведении? Да меня бы подняли на смех! Ну, скажите, разве я виноват, что вы безупречны, как древний римлянин?
- И почему вы не хотите меня понять? - после краткой паузы продолжил кардинал. - В конце концов я хотел поговорить с вами вовсе не для того, чтобы принести извинения или же выслушивать слова благодарности.
- Узнаю самомнение Лорренов, - пожал плечами шевалье.
- Можете думать обо мне, что угодно, - с некоторым нетерпением возразил прелат, - но я рад, что вы стали воспитателем Мишеля. Право слово, лучшего наставника для мальчика вряд ли можно было найти.
- Благодарите за это его мать, - отверг похвалы Броссар. - Я не мог отказать женщине, чья семья приютила и защитила меня, когда вам было угодно лишить меня всего.
- Ну хорошо-хорошо, - его преосвященство махнул рукой, признавая поражение в словесной баталии. - К чему ворошить прошлое?
- Нет, Шарль, я говорю не о прошлом, а о настоящем, - жестко парировал воспитатель. - Один раз вам уже удалось лишить меня друзей, отняв у меня возможность видеться с ними и даже переписываться. Но повторить подобное вам не удастся.
- Не понимаю, о чем вы, - с преувеличенной искренностью возразил кардинал.
- Вы прекрасно все поняли, - тон Броссара был неумолим. - Если вы еще раз попробуете распускать слухи, будто все эти годы я служил вам, я сумею вам ответить. Вы меня знаете.
Его преосвященство задумался, но в конце концов в знак согласия кивнул. Господин де Броссар, удовлетворенный подобным ответом, слегка смягчил тон:
- А теперь о деле. О чем вы хотели со мной говорить?