Илья Саввич хорошо помнил представления небольшого любительского кружка в Ярославле лет двадцать назад.
Душой кружка был Федор Волков, его ближайшим помощником - Иван Нарыков, а участниками - купеческие сыновья, молодые приказные да семинаристы.
Благовещенский рассказал, как талантливых ярославских любителей, по приказу царицы Елизаветы Петровны, привезли в Петербург, отдали учиться в кадетский корпус, а по окончании учебы приняли артистами на придворную сцену. Так возник первый русский театр; до тех же пор в обеих российских столицах играли только иностранные труппы: немецкие, французские, итальянские.
- Поглядеть бы на него, - вздохнул Герасим, - на артиста, господина Волкова!
- Нет его больше в живых, Гарася! - молвил сокрушенно Илья Саввич. - Умер Федор Григорьевич, царство ему небесное! Уже четыре года минуло с его кончины, однако скорблю о нем, словно вчера это случилось, и нет дня, чтобы не поминал его. Редкий был человек: таланта необыкновенного и добрейшей души. Но, слава богу, нашелся у него достойный преемник…
И учитель с благоговением назвал имя Ивана Афанасьевича Нарыкова, принявшего сценическую фамилию Дмитревский…
Так они коротали зимние вечера вдвоем у жарко натопленной печки.
Когда Илья Саввич утомлялся, наступал черед юного музыканта. Герасим брал домру и под тихий рокот струн пел учителю его любимые русские песни.
Благовещенский, съездив в Москву, привез оттуда своему питомцу новый заморский инструмент - гитару. Герасиму понравился ее приятный, певучий звук. Скоро он стал играть на гитаре не хуже, чем на домре.
- Щедро одарила тебя природа, - сказал как-то Илья Саввич, - да вот беда: учиться не у кого! А что таланты твои без учения? Только и радости, что странствовать по градам и весям да забавлять пьяный люд на ярмарках.
- Что же в том худого? - возразил Герасим. - Людям приятно - и самому интерес: разные земли повидать, разных людей…
- Нет, брат! - сердито оборвал его учитель. - Есть на свете иное искусство, музами вдохновляемое… Помнишь, что я говорил тебе?
- Как же! - воскликнул мальчик и бойко, словно отвечая заданный урок, затараторил: - Музы суть божества древнегреческие, кои искусствам и наукам попечение оказывают. Числом - девять: Эвтерпа - покровительница музыки, Мельпомена - трагедии, Талия - комедии, Терпсихора - пляски…
- Ну вот! - остановил его учитель. - Мечтаю, чтобы и ты стал достойным питомцем муз. Но для этого нужно еще многое, чего я дать тебе не в силах…
Однажды, придя, по обыкновению, к Илье Саввичу, мальчик застал его необычно взволнованным. Учитель торжественно объявил, что получено известие о скором приезде в Ярославль Ивана Афанасьевича Дмитревского.
- Намерен я поговорить с ним о твоей судьбе. Иван Афанасьевич - человек благородной души. Надеюсь, не оставит мою просьбу без внимания.
С этого момента Герасим потерял покой. Днем слонялся по улицам без дела и цели, по ночам лежал на печи, прикрывшись тулупом, и не смыкал глаз…
Наступил долгожданный день. Просидев несколько часов в сенях возле кухни, куда его тайком от мужа впустила жалостливая хозяйка, Герасим дождался счастливого мига и предстал перед знаменитым человеком.
На другое утро он снова пришел к Дмитревскому и пробыл у него часа два. Выйдя из дома, мальчик присел на крылечко и закрыл лицо руками. Потом вскочил и вприпрыжку помчался к Илье Саввичу.
Три дня спустя обширные сани, запряженные тройкой откормленных коней, выехали из ворот и остановились у парадного крыльца. Здесь уже дожидались Илья Саввич с Герасимом. Оба молчали; все было переговорено накануне. В стороне стояла Прасковья Лебедева с малышами. Дверь отворилась, на крыльцо вышел Дмитревский. За ним повалила толпа провожающих.
- Ну что ж, юноша, - сказал артист шутливо, - поднимайся на трон!
Герасим посмотрел на учителя. Илья Саввич обнял его, перекрестил и тихо сказал:
- С богом, Гарася!
Герасим низко поклонился матери, за руку попрощался с братьями, погладил по волосам семилетнюю сестренку Антониду. Дети стояли молча, с интересом поглядывая на важных купцов. Прасковья торопливо сунула сыну ржаную ватрушку, обернутую в чистую тряпицу. Мальчик спрятал гостинец в суму и, взобравшись на козлы, сел рядом с ямщиком. Дмитревский троекратно облобызался с хозяином дома, пожал руки другим провожающим и уселся в сани. Хозяин заботливо укутал его медвежьей полостью. Все сняли шапки.
- В добрый час, Иван Афанасьевич! - молвил Качуров и кивнул ямщику: - Трогай!
Ямщик дернул вожжами. Герасим обернулся; по щекам его катились слезы. Ямщик гикнул, хлестнул кнутом. Тройка понеслась по длинной прямой улице, вздымая клубы снежной россыпи. Илья Саввич стоял в сторонке с непокрытой головой, глядя ей вслед.
Сани уходили все дальше и дальше, потом превратились в крошечную темную точку и наконец скрылись в морозном тумане.
III
Мистер Бенфильд - покровитель искусств
- Господин Лебедев, не так ли?..
Поль Бенфильд полулежал в глубоком плетеном кресле. Его индийская одежда из белого тонкого муслина и сандалии на босых ногах мало гармонировали с рыжеватыми бачками и бледноголубыми глазами чистокровного британца.
Он и не подумал приподняться при появлении посетителя, а только жестом указал ему на соседнее кресло.
Солнце опустилось совсем низко. Двое темнокожих слуг, дергая за веревки, раскачивали "пунка" - подвешенную к потолку деревянную раму, обтянутую бумажной материей. Благодаря этому огромному опахалу изнурительная духота, стоявшая над городом, здесь почти не ощущалась.
- Пришлось принять морскую ванну? - спросил Бенфильд.
Лебедев улыбнулся:
- Да, сегодня утром едва не угодил к акулам на обед…
Оказывается, добраться от здешнего рейда до пристани труднее, чем пересечь два океана.
- Порт чертовски неудобный, - согласился Бенфильд. - Наши предки приобрели этот участок лет полтораста назад… у здешнего индийского раджи . Тогда не приходилось быть разборчивыми, брали, что попадало под руку. Теперь - другое дело… Впрочем, на всем Коромандельском берегу не найдется более удобной гавани… Я распорядился, чтобы вам помогли устроиться. Надеюсь, это сделано?
Лебедев поглядел на него с недоумением:
- Благодарю вас, сэр, все в порядке. Но я… полагал, что обязан любезным приемом градоначальнику.
- Вы обязаны мне, - поправил англичанин сухо. - Однако я хотел бы задать вам несколько вопросов.
- Спрашивайте.
Лебедев начинал ощущать смутную неприязнь к этому холодному, самоуверенному господину.
- Что побудило вас покинуть родину на столь долгий срок?
- Страсть к путешествиям. Хотелось повидать мир.
- Только это?
Лебедев пристально поглядел на собеседника:
- Были еще личные причины, но о них я говорить не намерен.
- Не буду настаивать. Тогда расскажите о ваших странствиях по Европе.
Путешественник слегка нахмурился:
- Ей богу, это походит на допрос, мистер Бенфильд.
Англичанин пожал плечами:
- Мой лондонский поверенный просил оказать вам покровительство, поэтому мне нужно знать о вас все… По крайней мере, все, что меня интересует.
- Что ж… - Лебедев немного подумал. - Пожалуй, вы правы.
Стараясь быть кратким, он рассказал о главных событиях своей жизни. Бенфильд внимательно слушал.
- Погодите! - прервал он. - Не понимаю… Вы имели успех у публики, выступали при дворах коронованных особ… Чего ради вам вздумалось променять Вену и Париж на эту азиатскую дыру?
- Променяли же вы на нее Лондон, мистер Бенфильд! - возразил Лебедев простодушно.
Англичанин усмехнулся:
- Рассчитываете быстро разбогатеть? Это удается не всякому.
- Нет, сэр! - покачал головой гость. - Богатство меня не прельщает.
- В таком случае, что же?
- Я уже сказал: страсть к путешествиям.
Бенфильд пристально посмотрел в глаза собеседнику:
- Неужели вы рассчитываете, что я поверю этой чепухе? Но… перейдем к делу!.. Итак, я согласен принять вас к себе на службу.
- Должен признаться, не совсем понимаю, - с недоумением сказал Лебедев, - чем я могу быть вам полезен. Вы ведь делец, коммерсант?
- Верно! В музыке я понимаю несколько меньше, чем в поэзии, а в поэзии не понимаю ровно ничего. Однако, мне кажется, и с музыкой можно делать коммерцию. Я слыхал, что в Лондоне владельцы театров и концертных залов успевают недурно.
- Это верно, - подтвердил Лебедев. - И не только в Лондоне - повсюду.
- Вот видите! А почему бы не попробовать в Мадрасе? Здесь много европейцев. Скучают они дьявольски, особенно дамы и барышни…
Лебедев оживился:
- Прекрасная идея! - воскликнул он. - О, если бы открыть здесь театр!
Бенфильд сделал гримасу:
- Театр? Нет, это слишком дорого и сложно. Здешней публике нужно что-нибудь попроще. Например, музыкальные вечера, небольшой оркестр… Могли бы вы устроить нечто в этом роде?
- Ручаться трудно, - ответил Лебедев задумчиво. - Не знаю, найдутся ли подходящие люди…
- Поищите.
- Попробую.
Англичанин кивнул:
- Отлично! Жалованье - двадцать фунтов в месяц, исчисляется с этого дня. В Европе столько не платят… Какой вам нужен срок для устройства дел?
Лебедев помедлил:
- Не меньше четырех месяцев.