С ним нельзя было не согласиться, и следовало бы отправиться на поиски более просторного жилища. Но ведь я уже в присутствии посторонних заявил, что остановлюсь здесь. Низенькая деревянная дверца вела в довольно темный хлев. Наванг взял меня за руку и по крутой лестнице повел наверх, на террасу. Еще одна низкая дверь вела с террасы в небольшую пустую комнату, где в глиняном очаге дымил несильный огонь. Эта комната была единственной в доме; остальные давно обрушились. Комната была сумрачной и задымленной, но в ней было тепло. Наванг явно смущался своей бедности. Я успокоил его и, скрестив ноги, уселся перед очагом, где пел чайник, как и в любом гималайском доме. Наванг предложил мне чаю, и я достал свою деревянную чашку. Горячий напиток взбодрил меня и успокоил усталые мышцы - я прошел за день целых сорок километров.
Во время беседы с гостеприимным хозяином в комнату вошел человечек пяти или шести лет, одетый в рваную шубу, сшитую из лоскутьев. По бритой голове я понял, что его готовят в монахи. Это был племянник Наванга и Нордрупа, родители которого жили в Падаме. Его прислали к Навангу обучиться чтению и письму и подготовиться к религиозной карьере.
Ребенок в лохмотьях казался жалким, но его серьезная и вежливая речь, а также сдержанное, исполненное достоинства поведение были трогательны. Как и его дядя, он лучился симпатией, и мы быстро сдружились. Я допил чай, и в этот момент появился Лобсанг.
Мы приятно беседовали, сидя у огня, а мальчонка раздувал угли. Наванг рассказал, что здесь вскоре состоится большой праздник, завершающий трехдневный пост. В течение трех дней поста все должны соблюдать определенные религиозные правила: воздерживаться от половых сношений, не есть мяса, не пить алкогольных напитков, а также запрещалось что-либо брать, не давая ничего взамен. В последний день поста все получают благословение настоятеля Карши, одного из крупнейших заскарских монастырей. Следующий день как раз и был днем благословения. А еще через день жители примут участие в соревнованиях по стрельбе из лука, а затем начнется празднество, где чанг будет литься рекой. Все это живо интересовало меня, и я, поужинав, расположился на полу в хорошем настроении. Наконец-то я добрался до страны, где живут феи, и вскоре надеялся выяснить происхождение этой легенды.
После экспедиций в Бутан, Ладакх, в район Эвереста и Мустанг я понял, что Заскар - самый суровый край в Гималаях. Первые впечатления от пустынных, холодных и негостеприимных мест не вызывали восторга. Я только поражался тому, что человек может жить на столь неблагоприятной земле, которая одаривает население лишь камнями, снегом и льдом. Глядя на море заснеженных вершин и висячие ледники, я еще не мог уловить скрытого очарования этой страны. Когда я познакомился с ее мужественными обитателями, то понял, что Заскар не сообщество разнородных общин, а единое этническое целое с собственным языком, с общими традициями, с вековой историей.
Но все это я узнал позже. В первый же вечер передо мной стояла главная, хотя и тривиальная задача: как уберечься от блох?.. Незаметно, дабы не обидеть хозяина, я опрыскал инсектицидом свой спальный мешок и забрался в него в одежде. Уже засыпая, слышал, как Лобсанг рассказывает Навангу о чудесных вещицах в моем багаже: фотоснаряжении, примусе. Он добавил, что я "знаменитый путешественник", побывавший в Гималаях везде, кроме Лхасы. У моих ног посапывал мальчишка.
Все дома в Тхунри обращены фасадом к югу, упираясь задними стенами в усеянный камнями крутой склон. На этом склоне стоят чхортены, они обрамляют крутую тропинку, ведущую к беленным известью зданиям монастыря. Когда утром я выбрался из задымленного жилища Наванга, жители деревни - женщины, украшенные драгоценностями, и мужчины в праздничном одеянии - уже направлялись небольшими группами к монастырю.
Меня поразила элегантность детских нарядов. На девочках были шафранные шапки, украшенные бирюзой, либо серебряными шпильками (признак богатства), либо цветами. Детишки крутились вокруг чинно ступающих родителей. Я присоединился к процессии.
Половина монастыря лежала в руинах. Вначале я проник в небольшую пристройку, а затем в молитвенный зал. Четыре старика монаха усадили меня. Узнав, что я владею тибетским языком, один из монахов с маленькой козлиной бородкой и в очках с круглой металлической оправой поведал мне, что большая часть его жизни прошла в Амдо, восточном округе Тибета, в шести тысячах километрах от Заскара. Заскарцы считают, что их народ происходит оттуда, а потому некоторые молодые заскарские монахи отправляются в Амдо на учебу.
Эта связь двух отдаленных краев кажется невероятной. Чтобы добраться из одного в другой, надо идти целый год, делая по двадцать километров в день. Позже во время путешествия я неоднократно встречал монахов, долго живших в Амдо, и они мне показывали предметы культа, которые подтверждали прочные связи между этими двумя отдаленными районами тибетской культуры.
Убеждение в том, что заскарцы когда-то жили в восточной части Тибета, породило такую легенду: молодой заскарец, путешествуя по Амдо, нашел громадное озеро. Из вод его вышла прекрасная принцесса. Они полюбили друг друга и родили множество детей. Поэтому жители Амдо и заскарцы - люди "одной кости" (мы говорим: "одной крови").
Я просидел с монахами добрых полчаса. Они сообщили мне, что монастырь Карша принадлежал буддийской секте "желтых шапок". Принадлежность жителей любой деревни к той или иной секте легко узнать по цвету шапок девочек - они либо шафранно-желтые, либо красные. Секты отличаются друг от друга некоторыми ритуалами. Но не следует думать, что эти секты враждуют друг с другом, в Заскаре они часто сосуществуют в кумирнях и общих помещениях некоторых монастырей.
Все художественные ценности монастыря Тхунри состояли из двух статуй Будды, трогательных в своей наивности, и двух религиозных картин, подвешенных к плохо обструганным столбам, поддерживающим крышу. Поскольку я всегда ощущаю неловкость в странной атмосфере буддийских святилищ, то с несказанным облегчением покинул его.
Как ни странно, но буддизм, религия веротерпимости, жалости и сострадания, имеет среди второстепенных богов ряд кровожадных и жестоких полубогов и духов. Эти злокозненные божества заимствованы из индуистского пантеона и проделали в буддизме тот же путь, что и многочисленные суеверия и магические ритуалы древней шаманской религии Центральной Азии. В общем же буддисты Гималаев взяли из учения Будды лучшее - веротерпимость, доброту и умеренность.
Непоседливые по натуре, воинственные в душе и суровые по темпераменту гималайцы умеют подавлять свою импульсивность и быть добрыми и терпимыми даже по отношению к самым отталкивающим существам, будь то люди, животные или насекомые.
В Гималаях религия простыми доступными словами объясняет все природные явления - катастрофы, несчастные случаи, землетрясения и болезни. И жизнь становится более сносной, ведь всему находится свое объяснение, вполне удовлетворяющее разум человека.
Горечь, проистекающая от недовольства своей судьбой, столь характерная для человека Запада, неизвестна в Гималаях. Современный западный человек слепо верит статистике и ропщет против своей участи в случае несчастья, вместо того чтобы с улыбкой (так поступают гималайцы) принять судьбу как нечто неизбежное.
Такой духовный настрой помогает лучше понять беззаботность гималайцев по отношению к своей участи и смерти. Однажды мой друг Таши сказал: "Через девяносто девять лет все живущие сегодня умрут, так почему же следует бояться смерти?" Иными словами, смерть - естественное состояние вещей, и если ее воспринимать иначе, то человечеству придется жить в вечном страхе.
Спускаясь из монастыря, я охватил одним взглядом всю панораму деревни Тхунри. Обветшалые дома были непривлекательны. Узкие и плохо замощенные улочки петляли меж двух рядов печальных домов цвета сухой глины. Накрапывал мелкий ледяной дождик, более уместный в Бретани, чем в этой части мира. Все источало холодную меланхолию.
Вернувшись домой, я обсудил дальнейшие планы с Лобсангом и Навангом.
- Мне хочется посетить все четыре провинции Заскара. Надо побывать во всех деревнях, во всех монастырях и ознакомиться с обычаями страны.
Оба молодых человека согласно кивали головой.
- Главная проблема состоит в том, - продолжал я, - что мне нужны люди и лошади для перевозки багажа. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь из вас отправился со мной.
Я объяснил, почему меня не устраивало поведение Нордрупа: он менял свои планы ежедневно, и я не мог полностью положиться на него. Мои собеседники огорчились. Они разъяснили мне, что Нордруп был человеком слова, но товар, который он оставил после аварии грузовика, поставил его в трудное положение. Они внесли ясность, рассказав о сложности его дел. Отбыв из Заскара, он взял на себя ответственность за монастырских и деревенских лошадей и обязался сделать определенные закупки. Таким образом, он оказался опутанным целой сетью обязательств, сложность которых вывела бы из строя любой компьютер. Из врожденной любезности он не мог отказать мне в помощи, но другие обязательства оказались в данный момент более важными.
Я принял их объяснения и попытался заключить с Лобсангом более прочный договор. Я хотел, чтобы он с тремя пони сопровождал меня в путешествии по Заскару. Мы договорились об общей стоимости лошадей и ежедневной оплате его услуг.