Через два дня важнейшие рубежи и районы в руках немцев; бельгийцы покидают канал Альберта и взывают к союзникам о помощи. Французы и англичане, полагая, что немцы повторяют тот же маневр, что и в прошлой войне, бросают свои силы к Антверпену и попадают в западню. Голландцы капитулируют через несколько дней после того, как окончилась "странная война". Немцы переходят границу Люксембурга, войска группы Клейста - в Арденнах.
К половине мая с Бельгией покончено. Франция трепещет в предчувствии чудовищной расправы. Надлом военный сопровождается надломом моральным. Немцы кажутся непобедимыми. Слава вермахта разносится по всему миру.
Шестая армия увенчана лаврами. Путь к новым победам открыт. Вальтер фон Рейхенау получает очередное повышение в чине и ордена. Ничего не получает Хайн. Но зато уж и поблаженствовал этот парень там, в Бельгии! Да за всю жизнь Хайн не перепробовал столько сортов отличнейших вин, колбас, фруктов!…
Неплохо ему было и во Франции. Там повторилась та же картина, которую Хайн наблюдал в Бельгии и Голландии. К двадцатому мая Гот со своими танками ворвался в Камбре, Клейст захватил Амьен. Фюрер разразился приветственными телеграммами, где превозносил своих военачальников до небес. Именно в тот же день он, как бы подслушав заветную мечту советника по земельным делам, заявил, что отныне его политика приобретает мировой характер, что. покончив с Францией, он отберет у нее области, отторгнутые у Германии, поставит французов на колени именно в Компьенском лесу, где двадцать два года назад на колени была поставлена кайзеровская империя. А затем… затем на очереди Советская Россия.
Конечно, Хайну не довелось присутствовать при разговорах своего шефа с начальником штаба; разумеется, они не сообщили ему, что именно в тот самый день, когда Гитлер сказал, что Франция - труп, он задумал свой поход на русских. Заключить мир с англичанами и, развязав тем самым себе руки, всей громадой германской военной машины наброситься на Советы, дабы, как он объявил фельдмаршалу Рунштедту, "полностью рассчитаться с большевизмом…".
В августе в армию прислали нового начальника штаба. Тогда Хайн и думать не думал, что через какое-то время он станет ординарцем сухопарого, молчаливого генерала Паулюса, внешностью похожего на учителя.
Впрочем, в армии он пробыл всего несколько недель - его взяли в Берлин. Как слышал Хайн, он сразу вознесся на самые верхи, став обер-квартирмейстером Генерального штаба сухопутных войск. Это было в сентябре. Тогда-то и кончились золотые денечки Хайна - армию перебросили в Восточную Пруссию. И уж так ее там муштровали! Хайн недоумевал: неужто опять война? Да ну ее!… В Пруссии ему тоже жилось преотлично, тем более там и девочки свои, немки, не такие капризные и изменчивые, как француженки. Полгода этот во всех отношениях не слишком примерный парень бражничал и гулял.
И тут грянуло! Черт побери, война все-таки началась… Пришлось бросить девушек, гулянки. "Побездельничал - хватит!" - сказал ему Рейхенау. Впрочем, Хайну не долго пришлось служить ему.
"И надо же было так не вовремя помереть ему!…" - с досадой размышлял Хайн, вспоминая теперь, как все здорово начиналось в России. Тогда ему казалось, что с нею расправятся так же легко, как с Польшей, Бельгией, Голландией, Люксембургом, Францией, как разделался фюрер в Дюнкерке с англичанами. На украинских жирных харчах Хайн полнел день ото дня. Он надеялся, что так будет и дальше. И вдруг шеф дал дуба!
- А все от скверной привычки напиваться до бесчувствия! - бормотал под нос Хайн.
Рейхенау как-то поехал на охоту, вернулся в Полтаву, зашел в казино, наклюкался, потом попросил крепкого кофе.
Хайн заупрямился:
- Господин генерал-фельдмаршал, вам нельзя кофе, у вас больное сердце!
Господин генерал-фельдмаршал гнусно обругал Хайна, и тот подал ему крепчайшего кофе. "На, жри!"
Рейхенау выпил две чашки, потребовал третью, и тут-то его и хватануло. Хайн погрузил фельдмаршала в самолет, чтобы отправиться с ним в генеральский госпиталь в Лейпциг.
"Хо-хо! В Лейпциг, на родину!"
Как ни хорошо жилось Хайну гз штабе шефа, но все-таки фронт - это фронт. И вовсе не такой, как на Западе, ох, далеко не такой! Русские не бегут, а при любой возможности колотят прославленные армии; да, они отходят все дальше в глубь России, но, уходя, дерутся, как львы, срывая планы командования, огрызаясь, вырывая из дивизий фюрера тысячи солдат. Весь марш по России - черт знает что! Трупы, трупы, подбитые танки, сожженные села, склады продовольствия, выжженные поля…
И вдобавок ко всему кругом бродят партизаны, подстреливая солдат и офицеров, словно куропаток, а настоящими куропатками, как там, в Бельгии, и не пахнет!
Так раздумывал Хайн, летя в самолете. Болезнь шефа затяжная; полгода ему непременно болтаться в госпитале, и он, Хайн, сумеет смотаться домой… Он вез восемь чемоданов разного добра. Украинское сало, мед и теплые вещи, "позаимствованные" им у добрых, мирных украинцев, пригодятся в доме отца. В Германии начались суровые времена, теперь уж не до прошлого раздолья!
Мечтам Хайна не суждено было сбыться - не долетев до Львова, Рейхенау испустил дух. Уж так-то грустил этот малый, уж так-то он привык к пьянчужке шефу! Тот тоже относился благосклонно к ординарцу и даже подарил ему на память перочинный ножик.
Хайну было невдомек, что смерть шефа опечалила не только его, но и самого фюрера. Мог ли знать глупый Хайн, что Вальтер Рейхенау был сыном крупнейшего туза, что он и его сынок вкупе с другими тузами и генералами "сделали" фюрера.
Разумеется, Хайн ничего в высшей политике не понимал, а его печаль о столь преждевременно давшем дуба шефе носила характер в большей степени своекорыстный. Тотчас после похорон Рейхенау Хайна снова отправили в армию и назначили ординарцем к тому самому сухопарому генералу, который когда-то был начальником штаба у Рейхенау и как бы по наследству принял от него шестую армию… Но теперь он уже генерал-полковник…
Да если бы Хайн знал, как обернется победоносный марш армии к этому проклятому городу и к этой проклятой реке, черта с два он согласился бы обменять одного неудачника на другого… Уж как нибудь он бы напросился в ординарцы к какому-нибудь генералу в тылу, мало ли их околачивается там!
"Вот не везет, вот не везет! - горестно раздумывал Хайн. - Конечно, этот подвал куда безопаснее окопа, но чем это все кончится - вот вопрос. Выручит фюрер армию - слава богу, не выручит - подыхать нам либо в этой вонючей яме, либо в большевистской тюрьме. Охо-хо, выпало на мою долю этакое! Один хозяин на том свете, другой, того гляди, уберется туда же, если не попадет в лапы комиссаров. Впрочем, что думать о будущем? Как-никак я сыт, все подлизываются ко мне, все стараются угостить - ведь в штабе отлично знают, что генерал-полковник любит и балует меня. И если он однажды отправил меня в карцер, это было сделано не со зла - не стоило мне путаться с той девчонкой из госпиталя высшего командного состава".
Девчонке из Ганновера не нравилось ухаживание пятидесятилетнего начальника штаба армии, генерал-лейтенанта Шмидта. Она была влюблена в Хайна. После объятий старика, каким для нее был Шмидт, ласки Хайна казались такими милыми…
"И все-таки зря я перебежал дорогу начальнику штаба армии, напрасно, черт побери".
Придравшись к какой-то вздорной провинности Хайна, Шмидт пожаловался на него генерал-полковнику. Тот послал Хайна в карцер. Девчонка больше не отказывала Шмидту в ласках - он умел уламывать самых упрямых… Глупейшая была затея, что и говорить. Ненависть Шмидта - вот чем она окончилась, не считая карцера…
Так раздумывал Хайн, медленно, чтобы затянуть время, шагая по коридору. Из комнаты штаба Роске вышел ефрейтор Эберт.
- Здорово, Карл, старина! - Хайн ткнул кулаком в живот Эберта. - Какие новости?
- Сигарету за каждую, - басом сказал Эберт.
- Я продам тебе за три сигареты самую секретную новость, - возразил Хайн.
- Ну, ври больше!
- А вот и не вру. Убей меня бог, если мы продержимся в этом вонючем котле больше месяца.
- Откуда тебе знать?
- Это бормотал сегодня во сне командующий, а я слышал. Он долго ворочался на кровати, потом заснул и начал бредить. Давай три сигареты!
- Мне не надо спать, не надо видеть кошмаров и не надо быть командующим армией, чтобы знать это.
- Нас наверняка всех перебьют, - сказал Хайн.
- Кто знает! Дай закурить. - Толстяк Эберт затянулся и продолжал: - Я перехватил разговор двух русских командующих. Они рассуждали о наших пленных, куда, мол, их девать. Не похоже, чтобы их решили прикончить всех до одного.
- Может, в самом деле они не людоеды, эти большевики, Эберт, а? - с надеждой спросил Хайн.
- Ты дурень! - с видом знатока сказал Эберт. - Воюешь с русскими полтора года и не знаешь их, вот что я скажу тебе. Они такие же люди, как мы с тобой.
- Нам говорили другое. - Хайн вздохнул.
- Мало ли какую чепуху вбивали в наши пустые головы. Разница между нами и русскими, я говорю об этой войне, лишь в том, что сначала мы колотили их, теперь они принялись колотить нас. И, видно, всерьез.
- Ну, не расколотят же они всю германскую армию, - неуверенно возразил Хайн.
- Все армии для того и существуют, чтобы уничтожать или быть уничтоженными, - философски заключил Эберт. - Боюсь, как бы этого не случилось с нашей армией. Больно уж крепко русские взялись за нас. Ты знаешь, - шепотом добавил он, - по-моему, наши здорово просчитались там, на верхах. Не приняли в расчет того, что из себя представляет русский солдат, хотя, черт побери, они могли бы вспомнить, как они дрались с нами в прошлую войну.
- Солдат как солдат, - вяло отозвался Хайн.