Глава тридцать восьмая
ПРОРОЧЕСТВО
Виргиния, США, и Шанхай. 1864–1865 годы
В тот же день, когда Ричард узнал о смерти брата, в нескольких тысячах миль от Шанхая, в месте под названием Виргиния, отверженная, но не сломленная женщина по имени Рейчел Олифант вела белокожего и рыжеволосого сына по проходу маленькой епископальной церкви к первому причастию. Потом Рейчел сидела рядом с сыном Малахи и рассказывала ему об отце - сумасшедшем еврее с огненной шевелюрой, которого звали Макси.
- Моего папу зовут Макси, - проговорил мальчик. - Макси, - повторил он, - это хорошее имя. Хорошее имя для мужчины.
Женщина улыбнулась, глядя на рыжеволосого сына, в лице которого грубые черты Хордунов сглаживали тонкие линии самой Рейчел.
- Да, он был очень хорошим человеком.
- Он умер, мама?
- О нет, Малахи, он жив, - с уверенностью, удивившей ее саму, ответила Рейчел. - Я в этом уверена.
В лицо Сайласа дунуло холодом, и ему показалось, что кто-то назвал его по имени. Он находился на шестом этаже универсального магазина Хордунов на улице Кипящего ключа, который Ричард построил прямо напротив нового универмага Врассунов.
- Вы что-то сказали? - спросил он бухгалтера, с которым они вместе корпели над амбарными книгами.
- Нет, молодой хозяин.
- Здесь холодно, не правда ли?
- Мне так не кажется. Возможно, вы просто простудились.
А потом Сайлас увидел в конце прохода Майло. Его лицо было искажено гримасой боли, по щекам текли слезы. И тогда Сайлас понял с той же безусловной уверенностью, что и Рейчел: та сила природы, которая сошла на землю, чтобы принять человеческую форму Макси Хордуна, прекратила свое существование.
Сайлас посмотрел в окно, и на секунду ему показалось, что на крыше врассуновского магазина он увидел силуэт танцующего человека, силуэт мужчины, на шее которого почему-то был повязан красный платок.
Ричард отметал любые выражения соболезнований и ответил грубым отказом на предложение Врассунов соблюсти шива по Макси. Он не пожелал проводить погребальных ритуалов - ни иудейских, ни каких-либо других. Тело Макси, доставленное из Чжэньцзяна в Шанхай, похоронили в простом сосновом гробу позади могил двух белых, задушенных маньчжурами много лет назад, когда понадобилось принести жертву, чтобы торговцы наконец-то объединились и выступили единым фронтом.
День похорон выдался погожим и ясным. Единственным, что говорили пришедшие, было: "Макси понравилась бы такая погода".
В ту ночь Ричард в одиночестве сидел у себя в кабинете, смотрел в окно на реку Хуанпу и вспоминал. Вспоминал мальчика, позволившего учителю совершить над собой акт содомии, чтобы спасти брата, мальчика, который смеялся и танцевал вокруг костра на опийной ферме, юношу, что повязал на шее красный платок, а потом бесчисленное число раз водил своих добровольцев в бой, мужчину, который спас ему жизнь с помощью трюка с ружьями, соединенными шелковой лентой, и, наконец, человека, убеждавшего его остаться с тайпинами, говоря: "Именно такое место могло бы избавить тебя от пристрастия к опию, который тобой управляет. Я бы мог помочь тебе. Мы все здесь могли бы тебе помочь, брат мой. Мы любим тебя!"
Ричард задернул шторы. Только одно могло служить ему утешением: не он стал причиной гибели Макси. Пророчество старого индуса о том, что брат убьет брата, не сбылось.
Пока Хордуны оплакивали утрату, Шанхай праздновал конец тайпинов. Страна снова оказалась открыта для бизнеса, и опий двинулся вверх по реке невиданным прежде потоком.
Открывались магазины, появлялись новые улицы. Люди со всех концов Китая, а затем и со всех концов мира слетались в экономическое чудо под названием Шанхай.
Старший сын Конфуцианца теперь вместе с отцом присутствовал на встрече Троих Избранных. Ни у кого не вызывало сомнений, что скоро он займет его место в этой тройке. Цзян знала его в лицо, но никогда прежде с ним не разговаривала.
"Рыбак тоже недолго протянет на этом свете", - думала она.
Резчик открыл створки ящика, в котором лежал Бивень Нарвала, и они склонились, чтобы посмотреть на Семьдесят Пагод в третьем портале.
- Мы преуспеваем, - заметил Рыбак.
- Да уж, - загадочно откликнулся Резчик.
- Но долго ли осталось до эпохи Семидесяти Пагод? - спросил молодой Конфуцианец.
Цзян не могла понять, прозвучала ли в вопросе юноши издевка или нет.
- Мы все пожертвовали многим, чтобы привести на нашу землю Тьму Эпохи Белых Птиц на Воде, а затем сделать ее непроницаемой. Многим, - повторила Цзян, вспомнив последнюю встречу с любимой дочерью, Сказительницей. Ей предлагали перевезти тело дочери в Шанхай, но она отказалась, велев соблюсти все обряды, а затем развеять прах.
"Я вскоре встречусь с ней", - сказала она.
Рыбак беспрестанно думал о сыне, которого потерял, и ломал голову над тем, кто возглавит Гильдию убийц теперь, когда погиб его племянник. У него был еще один сын, и, возможно, оставшиеся годы жизни следует посвятить его подготовке.
Конфуцианец думал о дряхлом отце, сгорбившемся над книгой древних текстов. Он нес на своих плечах весь груз опиумной зависимости их семьи, как кули, сгибаясь от тяжести, несет на шесте ведра с водой. Тяжко, больно, но иначе нельзя.
- Сомневаюсь, что все так просто, - сказал Резчик.
Никому не понадобилось уточнять, что именно он имел в виду. Город-у-Излучины-Реки становился большим и сильным. Но это было большое и сильное создание европейцев. Европейцы строили на набережной Бунд помпезные здания, но не пагоды. Пагоды - легкие и высокие - истинно китайские здания. Нет, Эпоха Семидесяти Пагод еще не наступила.
- Чтобы началось строительство пагод, мы должны открыть второй портал.
Никто не стал оспаривать слова Резчика.
Почти год Ричард жил отшельником. Все дела, связанные с бизнесом, он вел через Паттерсона.
Сайлас погрузился в углубленное изучение китайского языка, а Майло ударился в распутство, пытаясь уложить в постель как можно больше женщин. Учитывая то, что он был не только хорош собой, но и являлся самым состоятельным из потенциальных женихов в Шанхае, ему мало кто отказывал.
Через год после смерти Макси Ричард пригласил сыновей на обед, который накрыли в большом доме. Кроме них троих за столом сидел только один человек - Лили.
- Прошел ровно год, - начал Ричард.
- Год исполнился вчера, - поправил отца Сайлас.
- Какая разница? - хмыкнул Майло.
- Год или год и один день - все равно это достаточный срок. Дому Хордунов пора выйти из тени, вернуться к жизни.
- Согласен, - сказал Майло.
- Я что-то не заметил, чтобы ты отказывался от радостей жизни, Майло, - заметил Ричард.
- Должен же кто-то нести флаг семьи.
- Довольно. Что у тебя на уме, отец? - спросил Сайлас.
Ричард достал стопку чертежей и разложил их на столе.
- Шанхайский ипподром, - лаконично сообщил он.
- Так вот почему ты никогда не строил на…
- Не знаю, почему я так поступил, Майло, но это казалось мне разумным.
- Отличный способ увековечить память о дяде Макси - ему бы это понравилось, - сказал Сайлас.
- Итак, мы договорились?
Они колдовали над чертежами всю ночь. Только когда за окном стало светать и были обсуждены последние детали, Майло спросил:
- И чем же мы откроем ипподром в честь дяди Макси?
- Разумеется, самыми грандиозными в Азии скачками.
- Одиночными скачками. По одной лошади от каждого дома. Каждый дом вносит пятьдесят тысяч фунтов и выставляет одну лошадь. Победитель получает все.
Только в Шанхае, с его тысячами и тысячами рабочих рук, было возможным построить ипподром с такой невиданной скоростью. По мере того как приближался день скачек, которыми должен был открыться ипподром, город обсуждал предстоящее событие все более бурно. За месяц до открытия Сайлас пришел к отцу на завтрак.
- Сайлас? Чем обязан…
- Мне нужно поговорить с тобой, отец.
- Говори, но сначала дай мне овсянку.
Сайлас положил немного каши в красивую хрустальную чашку и передал ее отцу.
- У меня родилась идея, отец, но, боюсь, тебе она придется не по душе.
- Это связано со скачками?
- Да.
- Ты против того, чтобы их устраивать?
- Нет, отец, я хочу их не меньше, чем ты.
- Так в чем же дело?
- Мы шанхайцы.
- Полностью с тобой согласен. Шанхай - наш дом.
- Вот именно. Мы пришли сюда не просто для того, чтобы насиловать этот город и извлекать из него…
- Покороче, Сайлас, впереди трудный день.
- Я предлагаю сделать скачки открытыми для всех.
Ричард несколько секунд смотрел на сына, а потом сказал:
- Но они и так открыты. Для англичан, для американцев, для немцев…
- А для китайцев?
- Ну, знаешь, это уж слишком! - воскликнул Ричард и, отбросив салфетку, встал из-за стола.
- Что значит "слишком"?
- Послушай, Сайлас, ты можешь проводить с ними сколько угодно времени. Я никогда не возражал против этого.
- Но ты этого не одобряешь.
- Одобрять или не одобрять - не моя забота. Дело в другом. Мы не можем позволить себе общаться на равных с…
- С обезьянами? Ты это хотел сказать, отец?