- Честь имею во всякое время, кстати и некстати, явиться другом! - бойко отрапортовал залихватский капитан-лейтенант, постоянно бывший навеселе и говоривший всем помещикам своего округа "ты".
- Ах, как я рад вам! Избавитель мой!
Панчуковский обнял Подкованцева, поцеловал его, хотел вести в кабинет и остановился. За спиной станового стоял полупечально, полуосклабившись, в той же знакомой синей куртке, рыжеватый гигант Шульцвейн.
- Какими судьбами? - тихо спросил, сильно покраснев, Панчуковский.
- Вы господину Шульцвейну обязаны своим освобождением от шалостей моих приятелей, беглых, если они вам что плохое сделали! - сказал Подкованцев.
Панчуковский в смущении протянул руку колонисту и указал ему на развалины сгоревших и еще дымившихся изб.
- Да, - говорил, поглаживая усы, исправник, - меня господин Шульцвейн известил; он меня за Мертвою нашел! Эк, подлецы! кажется, мои беглые взаправду расшалились. Уж это извините; с ними тут не шути. Надо облавы опять по уезду учинить. Нуте, колонель , теперь бювешки , пока моя команда кое-что сделает. Эйн вениг коньячку! А не худо бы и манже ; я целых три дня ничего не ел, за этими мертвыми телами. Трех потрошил, лето - вонь… тьфу! Ты, впрочем, не удивляйся дерзости своих обидчиков; это у нас бывало прежде чаще. Одному еврею-с живому даже голову отпилили беспаспортники; я ее сам видел. Вотр санте ! - прибавил исправник, выпивая стакан коньяку: - так-таки ее и отпилили пилой, да еще тупою; я ее и за бородку держал! Тут уж они в наготе-с!
Принесли закуску. Подкованцев уселся над икрой и над балыками.
Шульцвейн кряхтел, ухмыляясь, потирал себе румяные щеки и масляные кудри и, сильно переконфуженный, похаживал возле окон. Улучив минуту, он отозвал Панчуковского в сторону.
- Скажите, пожалуйста, - начал он, с видимым участием схватив полковника за руку, - неужели это правда, за что поднялись на вас эти негодяи?
- Что такое? Я вас не понимаю.
- Да о девушке этой-то: говорят, что действительно вы ее похитили?
- Вы верите? Не грех вам?
- Как тут не верить? Я вот просто потерялся. Вы знаете, я свои степи часто объезжаю. Мой молодец вчера мимо вас ко мне спешил из Граубиндена, увидел здесь это дело, расспросил и прискакал ко мне, а я уж поспешил вот к исправнику.
- Очень вам благодарен! Но могу вас уверить, что эти пущенные слухи - сущий вздор. Я не похищал этой девушки и ее у меня нет.
- За что же эти буйства, скажите, эти поджоги? Удивительно!
- Слышите? - спросил Панчуковский вместо отпета, обратясь к исправнику, - Шульцвейн удивляется, из-за каких это благ я подвергся тут такому насилию!
- Могу вас уверить, - отнесся через комнату Подкованцев, жуя во весь рот сочный донской балык, - за полковника я поручусь, ма фуа , как за себя! Это мой искренний друг, и дебошей делать никогда он не был способен - пароль донёр !
- За что же, однако, это толпа решилась на такие действия?
Панчуковский улыбнулся.
- Какой же вы чудак, почтеннейший мой! Не знаете вы здешнего народа! Мой конторщик сбавил цену на этих днях. Многие стали с половины недели, а пришли к расчету, - все одно захотели получить и подпили еще вдобавок. Шинкарь перепугался, ушел, а они бочку разбили. Что делать! На то наша Новороссия иногда Америкой зовется! Ее не подведешь под стать наших старых хуторов: что в Техасе творится, то и у нас в Южнобайрацком уезде.
- Именно не подведешь, - гаркнул, утираясь, Подкованцев - еще раз, вотр сайте! А теперь, поманжекавши, можно и за дела… Ну что, Васильев?
На пороге залы показался рослый, бравый мужик. Это был любимый исправницкий сотский, как говорили о нем, тоже из беглых, давно приписавшихся в этом крае.
- Что, поймал еще кого?
- Шестерых изловили, ваше благородие, а остальные разбежались.
- Лови и остальных.
- Нельзя-с; в уезд господина Сандараки перебежали, граница-с тут за рекой…
- Вот и толкуйте с нашими обычаями; беда-с! Кого же поймали?
- Да из бунтовавших главного только не захватили. Он еще ночью бежал, сказывают, в лиманы, к морю. Да он и в поджоге не участвовал-с, как показывают.
- Главный? Кто же он? Как о нем говорят?
- Будто бы из бурлаков-с, Левенчуком прозывается… Он за эту девку их высокоблагородия-с… за нее и буйствовал и других подбил…
Подкованцев также подошел к полковнику, взял его под руку и отвел к окну.
- Экуте, моншер . Ты мне скажи, по чистой совести: украл ты девку эту? ну, украл? Говори. Ты только скажи: я на нее взгляну только, а в деле ни-ни; как будто бы ее и не было… слышишь? Я только глазом одним взгляну!
- Ей-богу же, это все враки! никого у меня нет!
Подкованцев почесал за ухом. Серые глаза его были красны.
- Ну, Васильев, - обратился он к сотскому, - заковать арестованных и препроводить в город! Отпускай понятых из первой слободы, а там бери новых и так веди до места… Марш!
- Насчет же опять той лошади убитой, бурлацкой, - спросил сотский, - как прикажете? Это их человек убил…
- Как приказать? Сними с нее кожу, и баста!., на сапоги тебе будет! Ведь тоже беглая!
- Теперь же мы в банчишку, сеньор! - весело заключил исправник по уходе сотского, обращаясь к хозяину. - А вы, мейн герр, хотите? - подмигнул он Шульцвейну.
- Нет, пора домой-с. В степь-с надо.
Колонист походил еще немного возле окон, взял шапку, простился и уехал, вздыхая.
Исправник же до поздней ночи попивал морской пунш, то есть ром с несколькими каплями воды, играл с Панчуковским в штос, выиграл десять червонцев, поцеловал хозяина в обе щеки, сказал: "Не унывай, Володя! мы дельцо обделаем и с виновных взыщем!" - и уехал, напевая романс: "Моряк, моряк, из всех рубак ты выше и храбрее".
- Адьё, милашка! - крикнул он Панчуковскому уж из-за ворот и прибавил: - Слушай, сердце! Мне часто в голову приходит: как я умру? своею смертью или не своею? Был я в походах с Нахимовым и чуму перенес… Бог весть! Стоит ли об этом думать!
- Как кому!
Исправник уехал.
- Ворота, однако, на запор отныне постоянно! - сказал полковник слугам, - благо, что отделались от одной беды; надо вперед остерегаться еще более…
- Аксютку же прикажете выпустить теперь? - спросил Абдулка по отъезде исправника, ухмыляясь и раздевая барина в кабинете.
Полковник развалился на диване и зевнул.
- Оксану-то?
- Да-с; что ее теперь держать? Мы разыщем другую…
- Нет! пусть, Абдул, она еще поживет. Я поеду пшеницу на хутора молотить, так ты ее тогда вперед доставишь… Да не забудь и самовар туда с провизией отправить: а то я тогда без чаю там просидел.
Полковник успокоился. События, однако, приняли иной, нежданный, оборот.
Часть вторая
В СИЛКАХ
― X ―
Новое лицо - помещица из России
Дни клонились к осени. Жиденькие новороссийские садики по деревням становились еще беднее. Лист падал. Обитатели деревень более задерживались в домах. Комнатные цветы принимались с воздушных выставок обратно в дом за стекла. Из окон чаще гремели рояли. Книги северных журналов и газет читались более. На токах усерднее стучали молотилки.
- Ну-с, - спрашивал Панчуковского залихватский волокита, купец Шутовкин, встретившись с ним у кого-то из общих знакомых на пиршестве, - так ваша красавица чуть было вас не погубила?
- Да, был грешок. Что делать!
- Новую осаду Трои изволили выдержать?
- Выдержал, Мосей Ильич, пришлось испытать, нечего делать!
Они, после сытного обеда, гуляли в затихшем, но еще прелестном садике.
- Каково же драгоценное здравие вашей Елены-с? Я, чай, уже с овальцем теперь скоро будет? Моя же так давно уж с животиком переваливается.
Шутовкин сказал и, утираясь платком, засмеялся. Ему было душно. Вино и вкусный обед брали над ним силу.
- Ах вы, старый волокита! Не стыдно ли вам? У вас дети взрослые, учитель нанятой - почтенный студент… Смотрите, что о вас дамы толкуют, вы уж чересчур открыто действуете. Вон у меня тоже пленница живет, а так сокровенно, что никого не обижает и все ездят ко мне…
- Не могу, не могу; это уж моя страсть к бабенкам ослепляет меня. Что мне свет? Живу здесь в волю-с!.. Я потому и о вашей спросил-с, извините меня… Я люблю дело начистоту, свечей не тушу никогда-с и ни при чем… Я ваших обрядов-с не соблюдаю. Раскольник-с, что делать!
- Смотрите, однако, не приударьте за моею! У меня нравы гарема; попадетесь - голову долой, и сейчас в мешок и в воду! Я ведь тоже сродни туркам тут сделался. Право, край у нас роскошный, привольный. Ведь сюда кто ни попадись, переменится. Люди тут какие-то другие становятся. Вот и с вами…